– Прошу, Па. Ты же знаешь, как мама любила книги и пыталась привить это и мне. – Мама. Из-за ее отсутствия у меня защемило сердце. Я отчаянно нуждалась в ее успокаивающих объятиях.

– Мама хотела, чтобы ты была в безопасности.

Защищаясь от пронизывающего холода, Фрейзер пододвинулся к мулу, втянув голову в плечи.

– Он не вызывает у меня доверия и пугает своей уродливостью. – Наш старый дом заскрипел: будто бы кряхтя в знак солидарности, он пытался прогнать жениха. – А еще он не моется… А его штаны… они такие твердые, что могут смело стоять в углу. Я не хочу замуж. Па, прошу тебя. Я не хочу оставаться с ним наедине.

– Я бы выдал тебя как надо, даже закатил бы пирушку, но Компания не дает шахтерам второго выходного за целый месяц, кроме похорон и увольнений. Утром я арендую старую лошадь мистера Мерфи и перевезу твой сундук. Хорошенько освойся там. Не бойся. Он отвезет тебя к священнику, и уже к вечеру ты станешь миссис Чарли Фрейзер. Иди к будущему мужу. Давай, уже поздно, – Па взмахнул рукой. – Не заставляй его ждать.

Его слова упали мне в уши, словно тяжелые глыбы, рухнувшие на грудь.

Па отдал мне чистый платок, постиранный мной этим утром.

Я скомкала его во влажном, трясущемся кулаке и от большого напряжения то разглаживала, то снова сжимала его.

Отец направился к дому и, взявшись за защелку, остановился у порога. – Теперь ты принадлежишь Чарли Фрейзеру, – сказал он, опустив плечи.

– Я принадлежу этому дому и своей работе! Не забирай у меня книги. Пожалуйста… Па, не отдавай меня, – я встала на колени, протянув руки к небу. – Позволь мне остаться, – шептала я охрипшим голосом. – Прошу тебя. Па? Господь Всемогущий, умоляю…

Дверь плотно закрылась, а за ней остались мои мольбы о помощи и луч надежды. Я хотела убежать, загнать себя в темные, мерзкие, холодные земли штата Кентукки и безвозвратно исчезнуть в них.

Прижав сложенный платок ко рту, я заметила, как от страданий моя рука покрылась темно-синим цветом.

Он покраснел как помидор.

Прикосновения были хуже укуса змеи. По крайней мере, складывалось такое впечатление, когда мой шестидесятидвухлетний муж, Чарли Фрейзер, впервые попробовал испустить пламенное семя прямо в меня. Сопротивляясь, я выбила подушку, которой он накрыл мою голову.

– Тише, – прошипел он. – Успокойся, синий дьявол. Не хочу видеть твое мертвецкое лицо. – Будто защищаясь, он начал входить в меня, зажав рукой мой рот и глаза.

Под таким напором я изгибалась как могла, кусалась и царапалась, задыхаясь от страха и ярости, топором висящих в воздухе.

Он барабанил по животу, щипал за грудь и бил по голове до полного изнеможения.

Когда он вошел во второй раз, седые волосы упали на его розовую морду похотливого кобеля.

Я очнулась, лежа на холодном грязном полу. Неподалеку послышался чей-то голос, но мне не удалось выдавить из себя ни слова. Принесли одеяло, и снова наступила беспросветная тьма, которую рассеял уже другой голос.

Пытаясь поднять веки, я кое-как открыла наполовину только один глаз и с большим трудом распознала лицо отца.

– Па-а, – выдавила я из глотки, протянув руку, и от прилива сильной боли закричала, успокаивая опухшую руку.

– Доченька, не шевелись, – он приподнял мою голову и поднес ко рту кружку. – Выпей. – Часть губы разнесло до носа, из которого что-то текло до самого подбородка. Па вытер лицо рукавом пальто, слегка наклонил кружку и снова дал мне отпить. Я закашляла от вкуса виски и слюны, чувствуя, как все тело пронзали тысячи языков пламени, сжигая нежные десны и разбитые губы.

Появилась другая боль, жгущая и режущая как нож. Оттолкнув отца, я сделала вдох, поднесла к уху руку и увидела липкую кровь, стекшую из барабанной перепонки на ладонь.

– Подержи его пару минут и постарайся все выпить, – сказал Па, прижав моей рукой к уху платок, и снова поднес ко рту кружку с ликером, из которой я сделала большой глоток.

– Хорошо. Давай еще немного. Это поможет. – Когда я закончила, он отложил в сторону кружку и аккуратно обнял меня, нежно поглаживая по волосам.

– Мама, – простонала я, протиснув руку между его плечом и своим ухом, давящими движениями пытаясь унять острую боль. – Я хочу к маме.

– Тише, я тут, дочка, – качнулся он. – Со мной доктор. Мы отвезем тебя домой.

– Доктор? – прищурившись, я увидела мужчину, стоящего у изголовья провисшего брачного ложа.

– С тобой все будет хорошо, а вот его «мотору» не позавидуешь, – заключил горный врач, накрывая Фрейзера тонкой фланелевой простыней, после чего принялся рассматривать мои сломанные кости.

Па закопал мужа во дворе под высокой сосной вместе с моей свечой для свиданий.

В промежутке между первым проникновением и началом весны у меня срослись кости и остались три вещи: любимая работа в Конной библиотечной службе, старый мул по кличке Юния и следы спермы Чарльза Фрейзера. Не прошло и недели, как я остановила зловещее распространение его семени, выпив чаю с пижмой на сухих травах, которые мама хранила в подвале.

Свежий утренний ветер щипал лицо, заставив опустить подбородок в непромокаемый плащ и слегка подтолкнуть мула вперед к дому нашего первого читателя. Еще до восхода солнца мы начали переходить туманный залив, темные воды которого покусывали запястья животного, от возбуждения навострившего уши. Поздние апрельские ветры плутали в острых зазубренных листьях оксидендрумов, дразня и расчесывая короткую седую гриву мула. За заливом лежали горы, распустились нежные зеленые листья галакса в форме сердца и рос плющ, прорывающийся сквозь заброшенные лесные могилы и многовековые бугристые корни, покрытые остатками иссушенных листьев светло-коричневого цвета, рассыпавшихся по плодородной почве.

Услышав всплеск, Юния замерла посередине реки, и то ли заржала, то ли всхрапнула от страха.

– Тише, девочка моя, – увидев лягушку, успокаивала я и гладила мула по гриве, – Тише. Успокойся.

От недоумения испуганный зверь вилял хвостом, смотря на деревья и дорогу, ведущую к дому Фрейзера. – Спокойней, Юния. Мы же на книжном маршруте. – Я натянула поводья в левую сторону, чтобы она не поворачивала голову вправо и не вспоминала его.

Этот мул стал моим наследством, а больше у Фрейзера ничего не было, кроме мелочи в три доллара, черной как смола плевательницы и собственного имени. До замужества я, как и большинство других книжных дам, брала мула в аренду у конюшни мистера Мерфи, платя по пятьдесят центов в неделю. Для таких маршрутов хорошо подходила его лошадь или маленький ослик, но у меня рука не поднималась оставить умирать бедное создание, привязанное к дереву.

Шерсть была залита кровью, из открытых ран виднелась плоть, свисающая к промерзшей земле. Но по одному взгляду на зверя мне стало ясно, что она обязательно выживет, и никакие тяжелые удары с глубокими укусами не сломят ее волю. Эти карие глаза говорили, что вместе мы со всем справимся.

– Она проблемная. Ломаного гроша не стоит. Продай ее! Коню хоть можно приказывать, а осла просить. Лошади с радостью выполняют все твои поручения. Они лучше служат. А что мул? Это просто чертово недоразумение. Особенно вот с этой упрямой скотиной, – ругался Па, указывая пальцем на Юнию, – с ней ты найдешь себе приключений на одно место. Ей самое место в шахте, – отвернувшись, продолжал ворчать отец.

Я спорила с ним на повышенных тонах. А все дело в том, что если с вечера никто не работал в шахте, то приходилось приносить жертву. Боясь скопившегося газа, люди с первым лучом солнца отправляли внутрь мула, привязав к нему свечу или карбидную лампу. Если не было слышно взрыва, не видно дыма или несущегося из шахты животного, объятого пламенем, то только тогда шахтеры понимали, что можно заходить и работать.

С большой неохотой, но Па все-таки разрешил мне привести домой пожилую страдалицу. Я купила ей тюбик лечебной мази, старое седло и несколько мягких попон. Ушел целый месяц, чтобы выходить голодного побитого зверя. Еще месяц пришлось ее отучать лягаться и кусаться. Ни Па, ни любой другой мужчина не смели стоять рядом на расстоянии вытянутой ноги, иначе она могла ударить или больно ущипнуть потенциального обидчика своими длинными челюстями. Но несмотря на весь суровый нрав по отношению к сильному полу, я съездила на ней в город, и меня приятно удивило, что с детьми и женщинами она вела себя гораздо послушнее и сговорчивее.