За мгновение до окончания таймаута Ли Фредингтон подходит к Алексу, кладет руку на плечо и что-то шепчет. Рив, глядя на это, сжимает челюсть.

И вот уже наша команда возвращается на поле. Ли возглавляет нападение и после снэпа отводит руку, будто собирается самостоятельно бежать. В этот момент в зачетном поле Алекс обгоняет игрока противника. Ли кидает крученый мяч, и тот попадает прямо в руки Алекса. Тачдаун.

Я встаю и собираюсь уходить, и тут Пи-Джей зарабатывает дополнительное очко. Проходя мимо боковой линии, вижу, что наша команда чирлидеров выстраивается вдоль нее, чтобы поздравить футболистов с окончанием игры. Тереза Круз выступает вперед. Ренни хватает ее сзади за свитер.

– Что ты творишь?

– Ли сделал передачу, чтобы был тачдаун. Я должна поприветствовать его. – Ренни смотрит на нее как на идиотку. – Алекс заработал тачдаун. Это он принес нам очки.

Тереза фыркает от обиды.

– Но мы всегда в таких случаях приветствуем квотербека…

– Рив – наш квотербек. Ли – второсортная бездарь!

Ренни выходит на линию и славословит Рива так громко, что я вижу, как он съеживается на скамье.

Ренни думает, что знает, что именно ему нужно, но она не понимает главного. Он не хочет, чтобы на него кто-то смотрел. Уже не хочет. Ему нужно, чтобы его оставили в покое.

Я встаю и собираюсь домой. Так и сделаю, оставлю Рива одного. И не только это. Постараюсь выбросить из головы все мысли о нем, избавлюсь ото всех чувств. Это единственный выход.

Я захожу домой и вижу, что тетя Бэтт в гостиной. Комната погружена в темноту. Тетя сидит на полу в окружении зажженных свечей. Расплавленный воск застывает на кедровых досках лужицами. Если бы папа это увидел, то пришел бы в бешенство. Он всегда говорил, что эти полы – его любимая часть дома. Они сделаны из кедра, покрашенного в красивый нежно-розовый цвет.

– Я дома, – говорю я, входя в комнату.

Тетя Бэтт вздрагивает. Подойдя ближе, замечаю, что перед ней расстелена простыня, на которой разложены пучки сухих листьев и травы. Она раскладывает их по мешочкам и перевязывает каждый бечевкой.

Тетя Бэтт заканчивает завязывать очередной узел и произносит расстроено, как будто я прервала какой-то важный ритуал:

– Я и не знала, что ты ушла.

– Мне захотелось прогуляться, – ответила я и добавила: – Прости. – Хотя извиняться мне не за что было. Показав на мешочки, спрашиваю: – Что это такое?

Тетя Бэтт берет первую попавшуюся ветку, трет ее между пальцами.

– Сушеные травы.

Это похоже на розмарин или, может, тимьян? Я не знаю.

– Ладно, – говорю я. – Спокойной ночи!

Уже перед лестницей вижу миску с горящим травяным мешочком. От пламени цвета красноватого янтаря вьется дым.

Что происходит?

Голова начинает пульсировать от боли.

Кашляя, я зову тетю Бэтт:

– Ничего, что ты оставила эту горящую штуку в холле?

Я подумала, не слишком ли резка с ней, но все это было так странно, и я плохо себя чувствую.

Тетя Бэтт ничего не отвечает. Задерживаю дыхание, чтобы не отравиться дымом, аккуратно обхожу миску и поднимаюсь к себе.

После разговора с Мэри у школы я иду домой, разогреваю в микроволновке обед для папы, заправляюсь миской каши и иду к парому. Солнце уже садится, и воздух становится холоднее. Я застегиваю до самого верха молнию на толстовке и натягиваю на голову капюшон. Уже несколько недель назад надо было бы переодеться в пальто, но то, что я купила в секонд-хенде в прошлом году, мне не нравится. Это настоящий морской темно-серый бушлат, но без подкладки. Шерсть колется, и я от нее чешусь. Если приеду пораньше, загляну снова в тот магазин – вдруг у них найдется для меня что-то получше.

Паромный причал выглядит совсем не так, как летом, когда парковка забита автомобилями и выстраиваются огромные очереди на посадку. Сейчас здесь пустынно, если не считать нескольких грузовиков и пары легковых автомобилей. Большинство знакомых сезонных рабочих уже уехали на материк, поэтому, вероятно, мне придется заплатить за билет. Подхожу к окошку кассы, но билетер, папин приятель, отказывается брать с меня деньги. Это здорово. Со мной такое случается довольно часто, но я всегда испытываю благодарность.

Если бы я села на смотровой палубе, то наверняка отморозила бы себе задницу, поэтому нахожу укромное местечко в кафе. За одним из столов, прихлебывая чай, сидят четверо пожилых мужчин. Они перелистывают книгу о птицах, пытаясь найти тех, что встретились им сегодня. Я делаю музыку громче и закрываю глаза. Клянусь богом – лучше умереть молодой. Не могу даже представить, что когда-нибудь буду заниматься подобной ерундой.

И вдруг у меня свело живот от внезапного чувства вины, ведь я уже несколько недель не наведывалась к Ким в ее магазинчик. Не была там ни разу после того, как мы слегка поссорились, когда мне нужен был принтер, чтобы распечатать слащавые до тошноты стишки Алекса для нашего плана мести. Я была так сосредоточена на его выполнении, что не пожертвовала для Ким ни минуты времени, хотя она так нуждалась в дружеской беседе.

Будем надеяться, она меня простила.

В секонд-хенде зимних пальто, к сожалению, не оказалось. На вешалках висело одно летнее тряпье от людей, которые решили почистить гардероб.

Я шла пешком целую милю к магазинчику Пола. «День собак» не появятся здесь до позднего вечера, но так даже лучше, ведь у нас с Ким будет возможность наверстать упущенное. Я заранее решила не вываливать на нее все дерьмо, которое со мной случилось, потому что сегодня ее очередь плакаться в жилетку. Может, у нее с Полом все и наладилось, а может, его жена так и не знает, чем они с ним занимаются. Надеюсь, что так.

Захожу в магазин и вижу за стойкой какого-то незнакомца, тощего парня с прической «рыбий хвост», тогда я отправляюсь прямо к двери в заднее помещение, где будет концерт, и пытаюсь войти. Там у сцены уже топчется несколько человек, пришедших заранее, чтобы занять удобные места. Кто-то хватает меня за руку.

– Билет стоит десять долларов.

Я оборачиваюсь и вижу Пола во всей красе. Он коротко подстригся и, кажется, еще больше поседел. На нем застиранная футболка с изображением «Секс Пистолс», узкие потертые джинсы и кеды из ткани. Он низковат, но в довольно хорошей форме. Ким рассказывала, что после того, как он бросил наркотики, Пол стал регулярно ходить в качалку. По всей видимости, когда-то у него были серьезные проблемы.

Но я все равно улыбаюсь, я ведь с ним уже не раз встречалась.

– Йоу, Пол!

Он не выпускает мою руку.

– С тебя десять долларов.

Я вырываюсь и в поисках Ким заглядываю в звуковую кабину. Но там пусто.

– Ты что, оглохла?

– Где Ким? – спрашиваю я грубовато.

Пол выглядит огорошенным.

– Ты знаешь Ким?

– Она моя хорошая подруга.

Он складывает руки на груди.

– Она здесь больше не работает.

– Что? Почему это?

– Она обокрала магазин, и я ее уволил.

Я прищуриваюсь и выплевываю ему в лицо:

– Ты лжец!

– Что?

– Ты меня слышал. – Меня трясет от злости. – Ты лжец. Ким бы никогда тебя не обокрала. – Я это знаю наверняка. Она никогда-никогда бы не стала воровать у Пола. Кимтак вкалывала тут. Она любила музыку и его, Пола.

Он тычет пальцем чуть ли не мне в лицо.

– А как назвать то, что она бесплатно пускала кого ни попадя на концерты? Когда ты в последний раз покупала билет?

– Ты вонючий ублюдок, – говорю я так громко, что стоящие у сцены люди начинают оглядываться. – Ты трахаешь своих сотрудников, а когда тебя выводят на чистую воду, увольняешь.

Пол презрительно фыркает, но я вижу, что он в бешенстве.

– Ладно, детка, пошла вон отсюда! – Пол вытягивает татуированную руку и начинает делать знаки своему вышибале Фрэнку, стоящему у большого усилителя. Тот не спеша подходит к нам. Фрэнк явно не испытывает радости от того, что ему придется меня выгнать.