– В этом регионе находится слишком много храмов, памятников, хранилищ и других объектов, важных для обеих сторон. Ни одна бы не уступила. Чтобы прекратить конфликт, мы заключили перемирие, поделили влияние. Но сами понимаете, как это шатко.

– Политика, – рыкнул Вадим, – отлично… Этого нам для счастья не хватало…

– Пусть наши с ними позиции различаются, но и они, и мы признаём, что это угроза, требующая принятия срочных мер. Но если в общем мы достигли взаимопонимания, то в деталях…

Дайенн чувствовала, что эти «детали» ещё отравят им жизнь, и как в воду глядела. Высокий худощавый жрец в одеянии из ткани такой плотной и жёсткой, что казалась отлитой из металла, выслушал их, благосклонно улыбался, а потом заявил, что доступа на место преступления он им не даст.

– Вы не нашей веры. Мы не можем позволить подобного осквернения нашей святыни.

– Прошу прощения, – первой дар речи снова обрела Дайенн, – но как же вы хотите, чтобы мы расследовали преступление, если сами чините нам в этом препоны? Мы ведь не ясновидящие.

– Мы предоставим вам все материалы – записи осмотра места происшествия, списки пропавшего. Но мы не можем допустить вас в хранилище, это святое место для нашего народа, народ не потерпит такого святотатства – позволить вступить под священные своды тому, кто не чтит имени Наисветлейшего и не исполняет его законов.

– Поверьте, мы не причиним никакого ущерба, не нарушим никаких правил, – продолжала увещевать Дайенн, – мы просто сделаем свою работу, ничего более. Если вы проинструктируете нас, как нужно себя вести – разговаривать только шёпотом, например, или снять обувь на входе…

Жрец коротко покачал головой.

– Дело не в том, что вы сделаете или не сделаете. Вы иноверцы, вы греховны по определению.

– Зачем вы тогда нас позвали? – взорвался Вадим, – раз такие чистые – вот сами бы и расследовали, и искали преступника и похищенные у вас предметы вашей невнятной гордости!

Жрец тяжко вздохнул.

– Поймите, лично я против вас ничего не имею, но мне дорого моё место и ещё дороже моя жизнь. Я отношусь к так называемым «умеренным», но среди староверов есть и куда более радикальные, и им совершенно точно не понравится, если я допущу вас туда. Мне не хотелось бы, чтобы на моей совести были новые теракты и вооружённые стычки. Я сумел убедить их, что своими силами нам с этим не справиться, что угроза пришла из иных миров, в иные миры унесла похищенное – значит, из иных миров должна придти и помощь, на это моего авторитета хватило. В общем-то, эта идея нашла отклик в сердцах многих «умеренных», потому что если считать, что это сделал кто-то из местных… страшно даже подумать, что тогда будет, стороны начнут обвинять друг друга и недалеко до новой гражданской войны. Я взял на себя смелость заявить, что преступник, определённо, не мог быть лорканцем, хотя оснований для такого заявления, кроме просьб друзей ваших друзей, у меня нет. Но не просите меня о большем.

В следующие час-полтора Дайенн и Вадим имели возможность убедиться, что даром красноречия Джани Эркену природа не обидела. Пригласив ещё двоих храмовых служителей – судя по их хмурым лицам, куда менее «умеренных», чем первый – он убедил их, что святилище и так подверглось поруганию ввиду проникновения чужака-вора, и их визит ничего существенного не добавит, и выторговал возможность спокойно выполнить свою задачу для себя (лорканцы хоть и считали бракири глубоко грешными, «плотскими» и «продажными», всё же питали к ним некое формальное уважение) и Дайенн (стереотип о минбарцах как о расе, которая молится всё то время, когда не воюет и не спит, сыграл свою роль). Вадиму, как представителю безбожной Корианны, в посещении всё же было отказано, и он отправился в Судейский Дом, где хранились уже собранные материалы по делу – было их, разумеется, немного, так что ознакомление обещало не занять много времени, дальнейшее ожидание коллег жрец Синонтафер любезно предложил скоротать в его доме.

– Сложные ребята, – вздохнула Дайенн, покорно оборачивая голову широкой тёмной лентой, испещренной золотистой вышивкой – священными письменами. Лента была нестерпимо колючей, лоб чесался жутко, но это было не самым страшным. Строго говоря, женщинам в священные места такого ранга доступ вообще был запрещён, поэтому ей, как существу глупому и порочному по определению, предстояло пройти ещё не менее десяти очищающих обрядов, из которых омовение последовательно в горячей и ледяной воде было самым приятным.

– Многие сектанты моего мира заслуженно считаются настоящими фанатиками, – кивнул Эркена, которому тоже предстояло купание, – но им, конечно, далеко… Но кого действительно стоит пожалеть, это тех, кому здесь постоянно приходится иметь с ними дело.

Когда они встретились снова, смоляно-чёрные волосы Эркены ещё блестели, словно налакированные, и теперь он кусал губы, чтобы не чесаться – шерстяная ряса, в которую его обрядили, тоже приятных ощущений коже не давала.

– Всё же, должен признать, минбарцы вызывают у меня всё большее уважение, – прошептал он, – ваши ткани куда приятнее, вы не считаете, что служители бога должны испытывать непрерывные страдания.

– Вы ещё не всё знаете о страданиях, – Дайенн часто дышала, борясь с тошнотой после выпитого «очищающего напитка» – спасибо, ядом он для дилгар не является, но и ничем съедобным тоже, – да, пожалуй, они почти добились своего – не знаю, как мы сможем работать в таком состоянии…

– Приободритесь, госпожа Дайенн, они в таком состоянии – живут.

Вадим в это время рассматривал список похищенного – с описанием первичного осмотра, то есть, переводом оного на земной язык Синонтафер его уже ознакомил. Нечего и говорить – и осмотр этот, и фиксация его были настолько непрофессиональны, что информации практически не давали. «Погром великий», «святотатство» и «небрежение нечестивое» к делу не пришьёшь.

– Дело обещает быть непростым, верно? – как-то даже робко обратился к нему Синонтафер, когда они остались в комнате вдвоём.

– Было б простым – вы б справились и сами, разве нет? Дело даже не в том, что мы не знаем ни имени преступника, ни его примет, не имеем предположений, где его искать и где искать похищенное им…

– То есть, у вас нет никаких версий? – убито спросил лорканец.

– Этого я не говорил. Есть. Но она может рухнуть в один момент. Нам необходимо переговорить со всеми, кто нёс службу при хранилище в тот день, со служащими вокзала, машинистами и носильщиками… Как бы ни был силён и умён преступник, он не мог действовать один. Как я понимаю, вынести похищенное, тем более вывезти за пределы города он не смог бы в одиночку, некоторые из этих вещей по объёму и весу таковы, что их не спрячешь в карман.

– Будет скандал…

– Разумеется, будет. Они всегда неизбежны там, где слишком заботятся о внешней благопристойности. Но либо вы хотите вернуть утраченное и наказать злоумышленника, либо хотите сохранить лицо, выбирайте. Стойте, вот это – что? Мне требуется полное описание этого артефакта.

Синонтафер замялся.

– Оно существует только на лорканском, и переводить на другие языки запрещено.

– Ничего, я немного знаю лорканский.

– Откуда?

– Тётя в своё время научила от нечего делать. Хотя бы что-то я там пойму.

Дайенн устало прислонилась лбом к каменной колонне.

– Ну разумеется. Чего ещё было ожидать? Они здесь прибрались! Расставили всё обратно по полочкам, убрали все осколки и обломки, пол вымыли… Стоит надеяться, не мыли стены, может быть, найдём хоть один отпечаток… Иначе ради чего я терпела все эти водные процедуры, окуривания и опаивания? Как так работать, господи, как?

– Может быть, господину Алваресу, по крайней мере, покажут фотографии места преступления или похищенных вещей?

Сопровождающий их жрец, дрожащий от восторга оказанной ему чести войти в хранилище (ему это не по рангу, но не пускать же чужаков одних, а всё старшее жречество неотложно занято) помотал головой.

– Фото и видеосъёмка в столь святом месте запрещены.