====== Гл. 28 Троянские тройки ч. 2 ======
Nie jestem taka jak myślisz,
nie jestem taka jak inne
nie jestem jaką mnie widzisz
pomimo twarzy niewinnej
Natury sentymentalnej nie
nie mam ani lirycznej
Gdy trzeba pięścią w stół walnę
gdy trzeba zagram na cytrze
Nie jestem taka jak myślisz,
choć lubię kwiaty i stroje
Gdy trzeba w biedy największe,
za tobą pójdę jak stoję
Ech… życie z tobą to western
lecz kocham ten wieczny wiraż.
jak lubię placek z agrestem,
i mocne sztuki Szekspira.
Nie jestem taka jak myślisz,
lecz taką jaką chcesz znać mnie
Spokojna kiedy chcesz ciszy,
wesoła kiedy chcesz śmiać się.
Nie jestem taka jak myślisz,
choć ani zła ani święta,
dlatego pewnie kochany,
na zawsze mnie zapamiętasz.
(Anna German)
Когда Дайенн попала в этот госпиталь первый раз, здесь горела примерно половина ламп из имеющихся. Вскоре ситуацию заметно исправили, реквизировав что возможно из покинутых домов, но поскольку лампы нужны были не только здесь, а теперь, в частности, ещё и под землёй, то до идеала было далеко. В палатах, операционных и перевязочной, которая по совместительству являлась основным местом хранения препаратов первейшей необходимости, освещение было уже подобающим, а вот в коридорах стоял унылый сумрак, жёлтый, как прогорклое масло, и бесящий Дайенн до неимоверного. К тому же, в одном коридоре лампы стали работать очень уж по настроению, периодически оставляя его в кромешной темноте. Гратаскнаф, поковырявшись, порадовал сообщением, что менять надо всю проводку, чем он и займётся, если на складах ещё что-то путёвое осталось. Так что сейчас коридор освещался одним фонарём на батарейках, поэтому вполне простительно было едва не заорать, столкнувшись с полным лысоватым хурром, у которого из темноты выделялась только бесформенная одутловатая физиономия.
– Госпожа Дайенн – вы? – хурр чеканил слова, что намекало, что земной язык он знает, мягко говоря, плоховато.
– Да, я…
– У меня есть к вам некий деликатный вопрос.
Дайенн внутренне напряглась, давя подступающую панику. С такой неуверенностью в знании языка, непросто будет говорить о деликатной проблеме… Видимо, очередной несчастный, по какой-то парадоксальной хуррской логике решивший поделиться с иномирным врачом тем, чем с местными не решился бы, пока не настанет совсем край, и спешно выучивший для этого пару необходимых фраз. Жить-то хочется, и желательно без боли.
Хурры во многом физиологически подобны землянам, но кое в чём противоположны – половая и мочевыводящая система совмещена у хуррских женщин и раздельна у хуррских мужчин. Мочевыводящая система у мужчин и женщин устроена одинаково – отвод мочевого пузыря подходит к отверстию в нижней части тела, у женщин это отверстие несколько шире, так как является так же влагалищем и родовыми путями. У мужчин над этим отверстием расположен, частично вырастая из его внутренней стенки, половой член. Две кожистые складки, идущие по всей его длине и являющиеся семенными железами, наиболее широки в своей скрытой, внутренней части, и именно эта анатомическая особенность является одной из самых больших проблем хурров. С возрастом эти складки всё больше провисают, образуя своеобразные мешки, и в них скапливается осадок от мочи, вызывая воспаления, нагноения, при большой удаче приводя к некрозу или новообразованиям постоянно испытывающих агрессивное воздействие тканей. Мужчины-хурры, которые сумели не погибнуть насильственной смертью и не уничтожить свой организм тяжёлой работой или напротив, различными излишествами (хуррское понятие хорошего тесно сопряжено с тем, чтоб этого «хорошего» было много – много выпивки, много жирной пищи и т.д.), в конечном итоге умирают именно от этого. Этот патологический процесс можно б было если не остановить, то хотя бы замедлить, если своевременно «прочищать» эти складки, но вот тут встаёт неожиданная специфическая проблема – ни один порядочный хурр даже мысли не допустит, чтоб в него «что-то засовывали». Впускать что-то в своё тело – удел женщины, для мужчины это нестерпимое унижение. При немалой распространённости болезни, говорить о ней, мягко говоря, не принято, стоит ли говорить, что такие необсуждаемые вещи и лечить проблематично. Поэтому когда больной наконец смиряется с тем, что придётся признать хотя бы перед самим собой эти зловещие признаки, патологический процесс уже нельзя не то что остановить, но и сколько-то серьёзно замедлить. Антибиотики и обезболивающие только немного облегчают течение болезни, но однажды они перестают действовать. Этот период иногда называют «предсмертью» – пожилой хурр перестаёт выходить из дома, потому что самое регулярное мытьё с применением всех возможных благовоний уже не может уничтожить специфического запаха гниения, и терпеть его могут только близкие, которым некуда деваться. У дрази есть выражение «воняет, как старый хурр» – но они, конечно, никогда не произносят его в присутствии хурров. Состояние «предсмерти» могут позволить себе, правда, мужчины достаточно состоятельные, имеющие детей, на иждивении которых могут находиться. Есть основания полагать, что достаточно богатые хурры, часто бывающие вне родного мира, находят возможности для оперативного решения проблемы при соблюдении требуемого уровня секретности, по крайней мере, в клиниках, популярных у тех категорий, что в силу некоторых причин не могут получить требуемые услуги официально, пожилых хурров видят регулярно. Бедные же хурры, которых от необходимости добывать себе пропитание окончательно избавляет только смерть, по прохождении того рубежа болезни, когда скрывать её от окружающих уже никакие ухищрения не помогут, вынуждены наниматься на самую грязную работу, благо, и на Андроме, и в колониях таковой предостаточно.
Дайенн оказалась посвящена в эту мрачную и деликатную тему неожиданно и невольно – доставленный в госпиталь чернорабочий был без сознания, и в тот момент главной проблемой ей виделось несовершенство оборудования и недостаток собственного опыта при такой сложной и срочной операции, а не буря эмоций спасённого пациента после. Но по итогам она оценила подвиг Забандиакко и доктора Макуйкамары, преодолевших эту специфическую хуррскую стыдливость и объяснивших ей суть проблемы. С одной стороны, без ретранслятора, который обещал установить Альберт (каких-то запчастей для него всё не хватало) работа при языковом барьере не только между врачом и пациентами, но и врачом и остальным персоналом, превращалась в истинную каторжную пытку, с другой – пожалуй, и хорошо, что её громкой и довольно эмоциональной речи никто, кроме собеседников, в этот момент понять не мог.
– Такова жизнь, – тоскливо-упрямо проговорил Забандиакко, – от своего тела никуда не денешься, покуда его не сбросишь.
– Это всё понятно, у любого из нас в организме предостаточно… слабых мест. И старость, немощь и смерть в конечном итоге ждут каждого. Но кроме этих слабых мест, нам дан так же и разум, позволяющий сделать всё возможное, чтобы…
Макуйкамара, чьё знание земного языка было, мягко говоря, несовершенно, воззрился на Забандиакко в ожидании перевода, тот только рукой махнул.
– Легко об этом говорить, пока это касается кого-то или чего-то иного.
– Я понимаю, эта болезнь кажется вам… неотвратимым роком, раз ей подвержены, так или иначе, все мужчины вашего вида. Но с ней можно бороться…
– Как? – теперь уже Забандиакко бросил зверский взгляд на доктора – в его собственном словарном запасе остро не хватало всяких умных научных слов, – этими вот, как вы там сказали… промываниями? Тьфу, огради нас, великий боже… Ладно, я жизнью закалённый и не такие мерзкие вещи и видеть, и словами называть, на болотах, знаете ли, к такому приучаешься… А если б кому-то другому сказали?
– А в чём, собственно, дело, не пойму?
Забандиакко снова обменялся с доктором яростными взглядами.
– Вы же, госпожа Дайенн, по воспитанию минбарка. Должны понимать некоторые вещи. Что и жизнь не важнее чести, уважения… Разное, быть может, для нас с вами неприемлемо, но вот представьте ваше неприемлемое, и поймёте.
