Дайенн воззрилась на коллегу с сильным подозрением, что то, что он сейчас скажет, вызовет у неё шквал эмоций.

– Ты же минбарка. Я понимаю, у вас не болтают об этом – неприлично, но совсем-то не знать, о чём идёт речь – невозможно. Вот я – знаю. Потому что Дэвид Шеридан – друг нашей семьи и мне практически дядя. Поэтому я, так или иначе, кое-что знаю о его матери и о великом Валене, в девичестве Джеффри Дэвиде Синклере.

– Алварес!!!

– Ради бога! У минбарцев это всё ещё военная тайна? Ну извини. Зря, если так. Потому что в нашем расследовании мы именно с этим и имеем дело. Это кризалис.

– Кризалис? Я думал, это легенда. Мало ли легенд во вселенной, каждой верить… – Вито раздражённо прошёлся по кабинету, кабинет для его нервозности был явно маловат, – хорошее дело. Значит, у нас по галактике шляется неизвестно кто, способный менять внешность когда пожелает и на кого пожелает, и только по прямой руке мы можем отличить подделку?

– В общем и целом – да. Конечно, для превращения ему нужен образец ДНК того, в кого он хочет превратиться, и 7-10 дней покоя… Возможно, ограбление хранилища на Лорке изначально не было его целью, но, обнаружив, что торговец, которого он… заменил, принадлежит к одной из высокопоставленных семей, он решил воспользоваться такой удачей.

– Что ж он, высокопоставленный, в такой богом забытой дыре делал? – пробормотала Дайенн, пытаясь собрать мысли в кучу и как-то справиться с обрушившимся на неё шоком.

– Это лорканцы, – хмыкнул Вито, – у них по 12 детей в семье бывает, и если ты двенадцатый сын двенадцатого сына, или тем более двенадцатой дочери, то непыльная работа почтительно стоять перед статуей в храме и размахивать кадилом тебе может и не светить. Раньше на многих должностях было лествичное право – должность пожизненная, умирающего заменяет следующий по старшинству брат, нет братьев – старший сын… Когда они осознали, что такой замены хватает очень ненадолго – сменили на право первородства. Так что да, младшие дети младших детей – это практически никто, если только всех старших вдруг не возьмёт какой-нибудь мор. Тем более, после реформ двадцать лет назад у них жреческая верхушка получила больше действительной свободы в выборе профессии, многие идут в торговцы потому, что это возможность повидать мир.

– Ну да… А ДНК остаётся по сути «привилегированной», имеющей допуск в хранилище.

– Тихо, у меня тут мелькнула мысль… Прямая рука… Я же в какой-то связи это уже слышал… Именно так – «они ж как роботы, у них ладонь прямая»… В детстве слышал…

Вито повернулся.

– Алварес, ты сегодня у нас кладезь семейных преданий?

– Да, точно! Как видишь, Синкара, полезно быть членом мультирасовой семьи. Хотя тебе ли объяснять… Это из семейных преданий, которые рассказывал мне в детстве Ганя. Ну, из его семейных преданий. К сожалению, Ганя сейчас в мире ранни, с ними не очень хорошая связь. Но я, кажется, знаю, с кем нам нужно будет встретиться по возвращении с Лорки, после совещания у Альтаки. Думаю, он, выслушав, согласится…

Приближение рассвета в глухой лесной чаще, разумеется, зрительно ещё никак не ощущалось, темнота стояла такая же. Но что-то в воздухе уже менялось. Было, наверное, довольно прохладно – для Лорана неощутимо, а Люсилла куталась в свой любимый плед, приобретённый ею ещё на первой их стоянке в Ронтайе.

– Уже дремлешь. Иди ложись.

– Ага, сейчас… Я б, наверное, так и уснула у тебя на плече, хорошо так… Кажется, когда-то давно, в далёком розовом детстве, я именно так и мечтала. Что буду сидеть с любимым мужчиной на крыльце нашего дома, вот такой тёплой летней ночью, слушать, как трещат эти самые… как же эти проклятые насекомые называются… Вот и не верь, что мечты сбываются. Ну, дом не совсем наш, и проблем выше крыши, и всё такое… Зато… я не представляла себе прямо именно такой лес, но воздух пахнет вот именно так, как надо. Прелой листвой, которую здесь не трогали годами, цветущими травами и дымом от нашей печи.

– Люсилла, на каком упрямстве ты до сих пор держишься?

– Что?

– Ты – здесь, в лесной глуши. Ты, такая яркая, неугомонная, живая… разве это место для тебя? Разве здесь не смертельно скучно? Ты ведь лишена всего, что составляло твою жизнь…

– Хорошо же ты меня знаешь… – она потёрлась носом о его щёку, – ну да, тут никакой цивилизации, ни компьютера, ни ванны с вибродушем, ни супермаркета за углом, всего лишь ты рядом… Как-то наши предки жили без полной программы развлечений. Охотились, готовили еду, наводили уют в доме, общались, занимались любовью – то есть, вот как мы. У них, конечно, многое в жизни было дерьмово устроено, но в наше время просирают жизнь не менее блистательно. Если не более. Я сделала главное – нашла любимого мужчину и хотя бы здесь, сегодня, этим утром я с ним. Это составляет жизнь, а всё остальное – так… в свободные места натыкивается… Хочешь послушать? Она толкается!

– Ребёнок?

– Ага.

– Люсилла, ты можешь ругаться сколько хочешь, но я не могу быть спокоен. Ты ведь даже не была ни разу у врача…

– А что, он до этого имел возможность наблюдать бракирийку, беременную от ранни? Кончай трепать нервы. Хотя, что с тебя возьмёшь, мужчины… Вы всегда закатываете глаза, охаете и ахаете, будто невесть что происходит, а женщины как сто лет назад рожали, так и сейчас рожают, и ничего сверхъестественного в этом нет… Вон, послушай, – она пригнула его голову к своему животу, – живое! Ты его ещё не видел, а оно уже живое, уже есть… У него уже всё сформировано – ручки, ножки, хвостик, и, наверное, ушки – такие же, как у тебя…

Лоран вспомнил тот непримечательный осенний день – вернее, конечно, ночь, когда, встретив её в коридоре – он направлялся в библиотеку, а она, сегодня раньше освободившаяся с дополнительных занятий, к нему – вдруг посмотрел на неё внимательно, склонив голову на бок.

– Люсилла, что-то изменилось.

– Что?

– В тебе, в последние дни. Что-то не так, как было раньше.

Он поднял её руку, украшенную длинной, ещё кровоточащей царапиной.

– А, фигня. Ободралась об острый край – какая-то козлина пластмассовую заглушку отломила… Первую помощь уже оказали, не волнуйся. Гангрена начаться ещё не могла.

Он принюхался.

– Ты пахнешь иначе. Твоя кровь изменилась. В ней… в ней есть кровь ранни, – последние слова он произнёс, сам себе не веря.

– Ну да, логично. Я беременна.

– Что?!

– Беременность, Лоран – это когда женщина ждёт ребёнка. Слышал про такое явление? Вполне естественно, если в составе крови при этом что-то меняется.

– Но…

Он было подумал – Люсилла беременна от кого-то другого, их отношениям конец… Но она не стала бы скрывать такое от него, сказала бы, что полюбила другого…

– От… кого?

– Сколько всего у тебя вариантов? Очень хочу послушать!

– Но… это невозможно!

– Тебе в твоём юном возрасте диагностировали бесплодие? Спешу тебя обрадовать, уволь своего врача.

– Но… ты ведь не ранни…

– Тонкое наблюдение. Но судя по твоему существованию, это не обязательное условие.

Послышались приближающиеся шаги, кажется, кого-то из учителей, и Люсилла потянула Лорана в боковой коридор.

– Я прекрасно понимаю, что ты, мягко говоря, в шоке. Что не ожидал такого, и вообще… Сразу скажу – извини, что так с тобой поступила, но если б я сказала – дорогой, сегодня я планирую попытаться забеременеть, боюсь, у нас не то что ребёнка, а и секса в тот раз не было бы. Я не жду от тебя, что ты проникнешься тем, что ты будущий папа и будешь прыгать до потолка, единственно, мне не хотелось бы, чтоб ты обиделся на меня настолько сильно, чтоб прекратил наши отношения. Тебя на ребёнка я менять не готова. Я его сама воспитаю, это мой выбор.

– Люсилла, что за…

– Весной мы выходим на свободу с чистой совестью, если помнишь. Возможно, я тебя и не увижу больше никогда. Но по крайней мере, у меня останется ребёнок от самого необычного парня на свете. Я наверняка, конечно, не знаю, но наверное, примерно так же рассуждала когда-то моя мама. Она вот, кстати, моему отцу вообще про меня не сказала. Потому что считала, что это только её дело. Так что… постарайся эти месяцы просто не думать о том, что ты это знаешь, и пусть всё будет, как было. Ай, да нормально мы будем жить. Я свои деньги с двенадцати лет имею. Ну да, не честным путём… А кто у нас тут, в Синдикратии, честный?