– Я знаю. Только компанию выбирать не умеет, – он стрельнул мрачным взглядом в сторону Люсиллы и тихо рыкнул: – брысь.

Люсилла встала и покорно побрела к выходу. Лоран вскочил.

– Ты не имеешь права с ней так разговаривать!

– Я обещал твоему отцу заботиться о тебе, и я буду это делать. У нас… одобряются всякие полезные знакомства, мы не общество снобов. Но есть полезные знакомства, а есть дурное влияние.

– Я люблю её, ясно тебе? И она будет моей женой.

Вито шумно вдохнул и прикрыл глаза, кажется, считая про себя до десяти, чтобы не разораться ещё больше.

– Лоран, ты можешь, когда выйдешь отсюда и я приобщу тебя к семейному делу, взять Люсиллу на работу – это я одобрил бы. Мог бы даже сделать своей любовницей – на вкус и цвет товарищей нет. Но жена – это понятие слишком серьёзное, чтобы ты сейчас мог его употреблять. Распоряжаясь своей жизнью, будущим и состоянием, думать надо головой, а не головкой.

– Ты что, считаешь, что раз спишь с моим отцом, имеешь право лезть в мою жизнь?

– Да.

На такое сложно было найти, что ответить.

– Когда ты поймёшь – мне не нужны твои деньги! Не всё и не всех можно купить.

Вито снова вдохнул-выдохнул.

– Так или иначе, покупается и продаётся всё. Просто валюта разная. Но мы ещё поговорим об этом. А пока – учись, веди себя примерно и не делай глупостей. Впрочем, их тебе никто больше и не позволит.

Из колонии и раньше было убежать непросто, а теперь станет совсем невозможно, это Лоран понял хорошо.

– Разговор прошёл как-то нехорошо, – Люсилла поймала его за углом.

– А что, по лицу не видно?

– А я и не спрашивала, я утверждала.

Она взяла его за руку.

– Если б я была умной, я б сказала, что он прав, и тебе надо его слушаться и прекратить наши отношения. Но женщина, когда любит, не бывает умной. Я не могу от тебя отказаться, Лоран.

– Он обнаглел что-то. Ладно, отец, если хочет, может заглядывать ему в рот, но я тут при чём?

– Он хочет тебе добра. Вам обоим. А я плохая пара для тебя.

– А кто хорошая?

– Какая-нибудь приличная девочка из богатой семьи. Которая не воровала, не подделывала кредитки, не сбегала из колонии, вообще в неё не попадала.

– Вот сам бы на такой и женился. Что мешает-то? Ориентация? Так деньги есть, член есть, что ему ещё нужно…

Они сели на жёсткую пластмассовую скамейку – их тут стояло несколько, в двух кабинетах после ремонта поставили новые, а эти завхоз так пока и не утащил куда хотел.

– А ты не думал, что дело не в деньгах и не в члене? Может быть, мужское тело ему не только членом нравится? И вообще, что он, может быть, любит твоего отца?

– Чушь. В его возрасте и с его характером обычно хорошо различают любовь и похоть.

– Я телепатка, ты забыл?

– И что же ты такого увидела?

– Увидела, что вы два упрямых осла. Столкнуть бы вас лбами, чтобы вы поговорили друг с другом нормально… Увы только, меня он слушать не будет…

– Дайенн, осторожно!

– Поздно уже… – прошипела Дайенн, потирая ушибленный висок, – им что, ни разу в голову не приходило заглянуть сюда и разобрать весь этот…

– Приличные минбарские девочки не матерятся, да, – пробормотал Вито, спотыкаясь обо что-то, судя по ощущениям, чугунное.

– Хотя… Если у них в регистрационной книге не разберёшься без недельного поста и медитаций…

За обыск в подвале мотеля, по единодушному мнению полицейских, следовало требовать отдельный выходной, хотя бы чтобы залечить все ушибы и все моральные травмы от наступания во что-то… лучше не думать, во что. Свет в подвале когда-то был. Порядок, должно быть, тоже когда-то был. Но с тех благословенных времён большая часть ламп перегорела, проводка прогнила, несколько слабых фонарей повесили только в ближайших помещениях, прочее использовали как склад… точнее, свалку… всего того, что едва ли отсюда будет когда-нибудь вытащено и сейчас, в темноте, с которой едва справляются даже мощные полицейские фонари, с трудом поддаётся идентификации. Ну, обломки мебели. Два старых шкафа – вроде, целые, у одного только трещина во всю длину зеркала… Ну так ведь можно было и заменить зеркало-то… Или хотя бы, прежде чем ставить этот шкаф сюда, вытащить это проклятое зеркало, так же заикой можно остаться… Какой-то кухонный агрегат, кажется, комбинированная печь… Какой-то здоровенный железный бак… Деревянная рамка… мольберт? Господи, он-то здесь откуда?

– Да здесь целое кладбище спрятать можно, не то что один труп, – проворчал Вито, загремев с размаху в какие-то металлические ящики и разразившись отборной бранью на родном языке, – сжечь бы это всё к чертям… Но нельзя ведь…

Зашипевшая рация печальным голосом полицейского из местного отделения – единственного, кого им выделили в помощь – сообщила, что здесь, кажется, труп, но всё же, кажется, собачий.

– Сколько нам ещё осталось пройти? Напустить бы на них санэпидемстанцию… пожарную проверку… самого чёрта…

– Здесь что-то есть!

Кто и зачем поставил здесь когда-то ящик с землёй – они все с удовольствием бы выяснили, да у кого это сейчас выяснишь. Как предположил Вито, по обрывкам корневищ, в которых то и дело вязла лопатка Дайенн, для выращивания грибов, и хорошо, если вешенок.

– Землю явно недавно перекапывали. У бортов она слежавшаяся, а в середине рыхлая. Да, он здесь, – она подняла за палец одеревеневшую руку трупа, под налипшей землёй было видно, что кожа имела голубоватый оттенок и при жизни, – готовьте носилки.

– Я ж говорил, должен быть где-то здесь. Лорканцы для них тут, в целом, примерно на одно лицо… грешным делом, у них правда не слишком большое внешнее разнообразие… но лишнего-то лорканца они б заметили. Значит, он кого-то убил и занял его место. А куда мог деть труп, если из мотеля не выходил? Сжечь не мог, это бы хоть как заметили… А это ещё что за дрянь?

Дайенн и Вадим обернулись и направили свет фонарей туда же, куда светил своим фонарём Синкара.

– Что за чертовщина?

У стены было расчищено относительно свободное место. И на этом свободном месте к стене крепился… кокон. Натуральный кокон, словно сделанный насекомым, только в человеческий рост. В коконе зияло отверстие, недвусмысленно намекающее, что не столь давно из него кто-то выбрался. Что-то хрустнуло под ногой Дайенн. Она наклонилась и подняла что-то тёмное, напоминающее обломки скорлупы.

– Что-то мысли, на которые меня это наводит… мне совсем не нравятся…

Эркена, что было даже обидно, находке, кажется, не удивился ничуть.

– Чего-то подобного и следовало ожидать. Он не использует маскировку в привычном смысле. Он действительно перерождается. Полностью меняет собственную ДНК. Точнее, не полностью… Отсюда и прямая рука – возможно, это свойство той расы, к которой он изначально принадлежал. И неидентифицируемая ДНК в волосах… Спорим на зарплату, что та же ДНК будет обнаружена в этом коконе? И, о чём я говорил, симметричность в лице… одним из возможных объяснений лёгкой несимметричности в лице любого живого человека считают особенности утробного развития. Эмбрион находится внутри материнского тела длительное время – у людей это 9 месяцев, у бракири в среднем 12, и это вообще-то не время полного покоя и безопасности. Эмбрион испытывает различные воздействия, влияющие на его развитие. Как минимум, встряски, когда женщина быстро идёт, едет по неровной дороге или даже просто переворачивается. У него этих воздействий не было, потому что кокон пребывал там в полном покое, и потому что за меньше чем десять дней таких рисков вообще меньше. И – наши лица, наша кожа меняются в течение жизни, получают какие-то мелкие шрамы, дефекты… Они не бросаются в глаза по отдельности, но они создают фон в целом. Лицо Логорама показалось мне таким странным именно потому, что он получил его, по-видимому, недавно. Оно соответствовало возрасту, имело морщины, но оно выглядело всё равно слишком… новым.

– Во имя Валена, это какой-то бред…

– Вот Валена, Дайенн, ты упомянула очень к месту.