- Всё равно, мне непонятно. - Забормотал Штанге. - Почему Александр будет отступать? А если он разобьёт войско епископа на этих днях?
- Да и пусть. Не это сейчас главное. Александр получил подброшенное письмо, и как мне доложили, он отправил к Герману переговорщика. Значит, он глуп и слаб, раз стал думать о мире. Запомните! Победитель принимает капитуляцию, побеждённый заикается о мире. Только так и не иначе. Сворачивайте лагерь, мы выступаем.
- Heilen-Wehren-Helfen - хором прокричали свой девиз тевтонцы, и вышли из шатра вице-ландмейстера.
Рудольф немного задержался и, дождавшись, пока последний командир выйдет из шатра, задал вопрос: - Андреас, а ты знаешь, что Фридрих в прошлом году послал в Ливонию своего эмиссара Геца?
- Да, я слышал об этом. К чему ты мне это говоришь?
- Может, ты слышал, - с лёгкой иронией в голосе, - что в Равенне Гец стал кардиналом?
- Нет. - Тревожно ответил Андреас.
- А это так, я точно знаю.
- Странно всё это. Уж не думаешь ли ты, что Гец прислан на замену Герману, а Штауфен его военная сила? Если это так, то нам стоит опасаться швабца больше чем новгородского короля.
- Всё может быть. У меня в Дерпте свой человек. Со дня на день я жду от него весточки с подробным отчётом.
- Как интересно получается, Рудольф. После серии предательств, Фридрих перестал доверять многим. Даже тем, кому верил безоговорочно - нам. Куда катится мир? Пошли, слуги сейчас будут упаковывать шатёр.
Спустя час, тевтонское войско покинуло поляну. Передовой отряд немецкой разведки, состоявший из чуди, словно ищейка, вынюхивающая следы зверя, чуть ли не наступала на пятки десятку Кербета, подобравшего троих новгородцев. Русские уходили по замёрзшему болоту, чтобы после полудня выйти к Ахье и уже по ней, извивающейся ледяной дороге, достичь рати Ярославовичей. Там новгородцы сделали привал. Сазон выпросил у Кербета кое-что из одежды и оружия, изъявив желание вернуться, брата похоронить. Понимая, что в данной ситуации троица беглецов только станет помехой, десятник и слова не сказал. Каждая минута была дорога. Отдал всё, что просили и, попрощавшись, пустил лошадь в галоп, задавая темп всему отряду.
Ранним апрельским утром в русском лагере близ селения Ляэнисте было тихо. На краю лагеря, рядом с водой, у коновязи переминались с ноги на ногу лошади, раздавалось фырканье и редкое ржание. За поваленными верхушка к верхушке соснами, рядами стояли палатки новгородских отрядов. Возле них дымили костры и были видны скучающие караульные, с арбалетами в руках. Слева от палаток, были видны наспех отрытые землянки изобилующие лапником вместо крыши, и богатые шатры суздальской знати, окружённые санями. Ближе к холму, окаймлённому рукавами реки Ахья, юрты степняков. На вершине холма, насыпанном самим Калевипоэгом, который по преданию притащил в подоле своей рубахи землю, дабы устроить ложе для отдыха, когда возвращался с торга из славного города Пскова (да, да, не удивляйтесь, археология исследует в тех местах кльтурные слои с отметкой до нашей эры), пестрел красновато-синими полосами шатёр Александра. Солнце ещё только собиралось вставать, осветив небосвод на востоке, как чудом уцелевший петух прокукарекал о начале рассвета, гордо выпятил грудку, потряс шикарным гребешком и лихо слетел с жердочки, прячась в поленице сложенных дров. До Пасхи оставалось ровно двадцать дней.
Десяток всадников неспешно приближался к лагерю, объезжая дугой заваленные деревья - от греха подальше. Новгородцы с недавних пор стали окружать свой лагерь ловушками и волчьими ямами. Подъехав к промежутку между стволами, обозначавшими что-то вроде въезда, перекрытым кривоватой рогаткой, всадников остановил хриплый и очень требовательный голос.
- Стоять! Кто такие? - Крикнул караульный. - Стоять я сказал! Ща стрелу пущу.
- Ты давай дорогу освободи, да поживее. Кербет меня звать, слыхал про такого?
- Слыхал, - недовольно забурчал караульный, отодвигая толстую жердину с кольями. - Давайте по одному.
Наконец, кавалькада спешилась у подножья холма, встреченная охраной княжьей дружины. Кербета просили обождать, пока будят Александра. Ехавшие всю ночь, благо погода позволила, уставшие воины уселись у костра и вскоре задремали, пока их командир ждал с докладом о разведке. На самом деле, в шатре у князя сидел гонец из Дерпта. Герман соглашался на мир, но выдвигал заведомо невыполнимые условия. Одним из них, была отправка заложников из семей новгородской знати в Оденпе. Разочаровавшись, Александр отпустил гонца и принял доклад разведчика. А уже в шесть утра все сотники похода собрались на большой совет. Князь заметно нервничал, крутил свой меч, как юлу, уперев его кончик в землю, придерживая пальцами яблоко рукояти. Было видно, что Ярославович расстроен, недоволен и ищет кого-нибудь, дабы сорвать на нём свой гнев. Тем не менее, приглушённым голосом Александр начал:
- Сегодня получены сведения, что немцы в двух переходах от нас. Идут с юга.
Сотники переглянулись, руки инстинктивно потянулись к поясам, и не найдя искомого оружия дружно посмотрели на подставку, где до входа в шатёр были приторочены мечи. Князь повысил голос.
- Отряд Домаша Твердиславича, брата посадника, посланный нам на помощь, вырезан тевтонцами. В живых осталось трое - и то благодаря Кербету.
Александр умолчал об истинных целях побитых новгородцев. Домаша уже не вернуть, пусть лучше так будет. Голос нарастал.
- Епископ Герман призвал датчан, нанял латгалов и выдвигается из Толовы к Ахье, навстречу немцам. И всё потому, - голос князя набрал полную силу, - что Святополк Поморский блудит с новой наложницей, вместо выполнения своих обещаний. Проклятье! Надеяться не на кого. Мы уходим домой, но не просто так. Сначала накажем епископа. Слушай приказ, - князь с силой вогнал клинок в землю. - Сворачиваем лагерь немедленно. Всё мешающее быстрому продвижению, отправляется к устью Желчи. В обозе оставить минимум продовольствия. Идём к Омовыже. Будем готовиться к битве.
- Князь, зачем на север? - Возмутился Михайло Сытинич. - Дадим бой здесь. Силищу-то какую собрали.
- Нет! Будем биться в том месте, где сможем реализовать все наши преимущества. На реке мы слишком уязвимы. Нет места для манёвра конницы. Данов и чудь одолеем, а немца не сдюжим.
