В моём сознании замелькали образы, демонстрирующие Роба в парадной униформе, отзывы школьных учителей, хвалящих его прилежность и отличную, по нашим меркам, физическую подготовленность. Действительно, Роб был пониже и поплотнее нас, а поэтому хорошо переносил многократные перегрузки, возникающие при гиперреактивном полёте. Видимо, это и стало главной причиной, по которой его заприметили военные и, не позволив занять "тёплую" должность в небоевых подразделениях, передали в руки резервных подразделений штурмовой авиации и "Сынов Нергала". Те, полуправдами и принуждением, потихоньку и подготовили его к операции, а потом - и к боевому вылету. Я помню, как ему давали последние "наставления": в этом самом баре Грубер и его дружки избили Роба, явившегося в своей новенькой униформе, до полусмерти. Тот дрался молча и отчаянно, но силы были слишком неравны: вскоре его забрала "скорая" с множественными переломами рёбер, проломленным черепом, сломанным носом и челюстью. Как его так быстро подлечили, понятия не имею, видимо, биорепликационная медицина действительно творит чудеса, однако уже через три недели он снова был в городе, правда, только проездом. Его ждала его часть, сражавшаяся за Олимп, более чем двадцатикилометровую гору, верхушка которой располагается в полном вакууме. К тому времени там уже плотно окопались земляне, и сводки о потерях становились всё длиннее; борьба явно была битвой обречённых - но ведь именно к этому и привык наш Роб! Наверняка, его приятно грела мысль о том, что ни Антона, ни его дружков уже нет в живых - армия порой тоже умела рассчитываться за свои долги.
Наконец, я ощутил, что присутствую в теле Роба. На мне одет тяжёлый противоперегрузочный костюм, гермошлем с поднятым светофильтром сидит на голове, словно массивная скорлупа, предохраняя содержимое головы от возможных последствий разгерметизации кабины. Я иду, то есть Роб идёт по тёмному коридору, выдолбленному в глубине скалы; каждые двадцать метров мелькают потолочные лампы, дающие тусклое освещение. Мои ноги движутся всё быстрее, в такт звучащему из репродукторов гимну, посвящённому Нергалу, и сердце моё наполняется чувством ответственности за доверенную мне командованием высокую честь - управление реактивным штурмовиком "Геката". Я выхожу в помещение ангара, отвечаю на приветствия механиков, людей и андроидов. Все вместе они в последний раз проверяют мою реактивную бестию перед вылетом. Я забираюсь в кресло пилота и щёлкаю тумблерами, которыми усеяна панель управления. Автопилот ещё функционирует, но уже сейчас нужно готовиться делать всё самостоятельно, ведь электромагнитные импульсы противника выведут компьютер из строя ещё до того, как можно будет приступить к выполнению боевой задачи. Задача предельно проста: "Поразить живую силу и технику противника в квадрате HL18; если возможно - в кубе HL18". То, что конкретные цели не указаны, свидетельствует о малоприятном факте: разведать дислокацию вражеских подразделений не представляется возможным - видимо, наши радионейтринолокационные станции уже вышли из игры. Ничего, хорошо, что у Нергала есть сыновья, подобные мне - чувство самодовольства подымается во мне могучей волной, сметая последние сомнения в успехе. Всё равно всё сгорит ярким белым пламенем! Я нажимаю на переключатель, включающий подачу топлива.
- Готов? - Сигнальщик с фонарями - просто дань прошлому, традициям прошлых веков. Но теперь я понимаю, какое большое это имеет значение. Я чувствую себя гораздо увереннее от того, что мне помогают. - Готов!
Моё единственное слово сливается с могучим толчком в спину, едва не ломающим позвоночник - катапульта даёт стартовое ускорение самолёту, тут же включающему реактивную тягу. Взлётная полоса, не рассчитанная на посадки, представляет собой полукилометровый туннель, заканчивающийся уже распахнувшимся люком. Сегодня авиабаза с засекреченным названием должна была ввести в бой не менее сотни "Гекат", и туннели, источившие красный склон, то и дело открывались, производя впечатление пчелиных сот с далёкой Земли. Земля...сине-зелёный шарик, покрывшийся ледником, изгнал моих родителей, а потом и бросил вызов Марсу, Нергалу, на чьей железёмной поверхности мы обрели новую родину.
Солнечный свет ослепляет, и светофильтр, подчиняясь автоматике, опускается, прикрывая глаза. Я крепко сжимаю штурвал, повторяя действия автопилота и сравнивая показатели своих решений с оптимальными. В целом, я реагирую очень хорошо, сказывается действие когнитивных стимуляторов. Остаётся только рассчитывать на то, что нервы не подведут меня в решающий момент. Мои руки в перчатках покрываются потом, хотя, казалось, бы операция уже вылечила меня от страха; видимо, это просто усвоенные телом раз и навсегда рефлексы. "Страх - это позор!" - повторяю я про себя заученную формулу "Сынов Нергала". Когда-то она приводила меня в возбуждённое состояние, помогая преодолеть нерешительность, сейчас же я не чувствую ничего, только улыбаюсь краешками губ, но этого никто не видит - кислородная маска скрывает нижнюю часть моего молодого лица.
"Геката" стремительно несётся на запад, то и дело ныряя за складки местности. Несмотря на то, что она держится на сверхмалой высоте, скорость весьма приличная, достигает пяти тысяч километров в час. Крылья у штурмовика коротенькие, ведь у нас разреженная атмосфера, зато топлива в минуту он тратит на совершенно астрономическую сумму. Если я каким-то чудом выживу и не поражу цель, мне и моим родственникам предъявят счёт, от которого можно умереть на месте, не то что упасть в обморок. Впрочем, это невозможно: туннели авиабазы и шасси "Гекаты" не приспособлены для посадки, а катапультируемое кресло заменено другим, смягчающим перегрузки. Да мне этого и не надо: кто ещё испытывал радость настолько быстрого и смертоносного полёта?!
Противовоздушная оборона противника выстреливает в мою сторону снарядами, разрывающими пространство лиловыми вспышками электромагнитных разрядов. Приборы лихорадит, но автоматика всё ещё функционирует; я сжимаю штурвал так крепко, что костяшки пальцев, должно быть, побелели от напряжения. Вражеские войска, улавливаемые локаторами, представляют собой длинный перечень целей, и я выбираю самую важную из них - источник радионейтриноизлучения, рядом с которым наверняка находится узел связи или командный пункт. Я перехожу в пологое пике, но по мере сближения противник начинает применять не столь дальнобойное, как снаряды, но куда более эффективное оружие - лазерные и электропучковые излучатели. Приборная панель "Гекат" вспыхивает в последний раз, и я хватаю штурвал, который теперь подчиняется только мне, моим рукам и моему восприятию.
Я не обращаю внимания на коротенькую сноску, всплывшую в моём мозгу, которая информирует о том, что последующие кадры смонтированы на основе рапортов участников событий и не являются документальными. Моё внимание всецело приковано к вращающейся параболической антенне, окрашенной в красноватый цвет железёма. Это - моя цель, достойная молодой, цветущей жизни. Не обращая внимания на лазерную полоску, пересёкшую корпус "Гекаты" и вызвавшую пожар по правому борту, который вот-вот приведёт к взрыву, я удерживаю всеми силами штурвал, который норовит вырваться из рук. Последний огненный сполох обрывается стеной тьмы.
