– Подождите, товарищ интендант второго ранга. У меня целевое направление в особую лыжную бригаду полковника Мамсурова.

Кадровик скорчил недовольную физиономию и укоризненно посмотрел на Сергея.

– Чего ты пылишь, Баталин. Особая лыжная только формируется. Успеешь еще. Ты же хотел на фронт? Вот тебе фронт. Повоюешь на переднем крае, наберешься боевого опыта, и я тебе обещаю, сразу переведу к Мамсурову. Приедешь уже обстрелянным бойцом. Тем более сорок четвертая стрелковая – одно из лучших соединений Красной армии. Это же дивизия Щорса. В польском походе показала себя блестяще. Вот ее и перебросили к нам. Мощь, сила! Сейчас она раздавит, как грецкий орех, этот белофинский заслон, объединится с дивизией комбрига Зеленцова – и все, победа!

Зажигательно говорил интендант, настоящий кадровый работник, что тут скажешь. Это потом Баталин понял, что для него главное было «забить» клеточку и доложить: вакансия заполнена, да еще, как он выразился, не зеленой бабой, а бедовым мужиком. Но тогда Сергей поддался на уговоры интенданта, подумал, мол, и правда, он же просился на передовую.

Так он попал в штаб сорок четвертой. К тому времени успех 163-й стрелковой дивизии был позади. Финны захватив узловые пункты дороги Раате, перерезали пути снабжения, и начали штурм Суомуссалми. После недели ожесточенных боев финское командование перебросило подкрепление – резервный пехотный полк.

Ставка советского Главного командования, обеспокоенная неблагоприятным развитием событий, потребовала срочно перебросить на помощь окруженной 163-й дивизии новые силы.

19 декабря 1939 года командующему 9-й армией поступила шифрограмма: «Дело в Суомуссалми ухудшается. Приказываю принять все меры и срочно без промедления бросить все силы 44 сд для того, чтобы не дать противнику окружить и взять в плен два полка 163 стрелковой дивизии. Бросить всю авиацию для помощи 163 стрелковой дивизии… Непосредственное руководство и ответственность за проведение боевых действий по оказанию помощи 163 стр. дивизии возлагается лично на Вас. Предупреждаю, что за возможную катастрофу 163 стр. дивизии лично будете отвечать вы».

Подписали эту грозную шифрограмму Главнокомандующий К. Ворошилов, член Главного Военного совета И. Сталин и начальник Генерального штаба Б. Шапошников.

После такого приказа никто не желал разбираться в проблемах дивизии, переброшенной с юга: подготовлена она к боевым действиям в суровых условиях Севера, обмундирована ли соответствующим образом, накормлена ли, каковы запасы продовольствия. Штаб армии старался побыстрее выдвинуть части навстречу завязшей в боях 163-й дивизии.

Однако, несмотря на все усилия, развертывание соединения шло медленно. Некоторые подразделения и части еще только выгружались из железнодорожных эшелонов. Из-за нехватки автотранспорта бойцы двигались походным маршем.

И все-таки кадровик был прав, когда говорил, что 44-я стрелковая дивизия была мощным воинским формированием, даже при всех сложностях и недостатках. С началом конфликта соединение укомплектовали приписным составом по штатам военного времени, хорошо вооружили, обеспечили техникой, лошадьми, которые так необходимы в условиях зимнего бездорожья.

Превосходство советской дивизии над противостоящими финскими частями в артиллерии, минометах, танках, а так же в поддержке с воздуха, было значительным.

– Твое место будет здесь, в штабе, – приказал полковник Волков, когда Баталин прибыл в дивизию. – Мне такой грамотный помощник очень кстати.

Сергей усмехнулся. Еще ничего не успел сделать, а уже получил столь лестную характеристику.

– Чего ты лыбишься? Так оно и есть. У меня образование среднее, у комдива тоже, а у полкового комиссара и вовсе низшее. Некогда нам было учиться: революция, Гражданская, то Колчака громили, то Махно по степям гоняли… А ты без пяти минут академик. Будешь при мне.

Предложение Волкова совсем не обрадовало Баталина. Не за тем он просился на фронт, чтобы протирать штаны в штабе.

– Товарищ полковник, – начал осторожно Сергей. – А может в поле, в войсках для начала поработать. Что мне тут делать? Пленных пока нет, допрашивать некого.

– А ты не печалься, Баталин, дел у нас с тобой вагон и маленькая тележка. Прямо сейчас начнем их разгружать.

Волков порылся в стопке бумаг на столе, достал сложенный вчетверо большой лист бумаги, кивнул Сергею.

– Подь сюда, академик. Тактике, надеюсь, обучен? Топографии? Не сомневался. За четыре года медведя можно научить…

Начштаба недоговорил, видимо, вспомнив, что это выражение относится совсем к другому роду деятельности. Волков развернул лист. Баталин глянул через плечо и понял, что это топографическая карта. Правда, не наша, а финская. Все обозначения были на финском языке. Странно, что он не узнал карту сразу. Состав бумаги даже на вид отличался от той, на которой печатались советские карты. А он-то их за годы учебы перевидал немало.

– Что за карта? – удивленно спросил Сергей.

– Белофинская, голубчик, белофинская. По большому блату достали.

– А где же наши карты?

– Я бы ответил тебе где, да не могу выражаться. Больно юный ты. Вот завтра отправлю тебя в Ленинград, в штаб округа, задашь там свой хитромудрый, но вполне справедливый вопрос. Строго с них спросишь: почему у нас до сих пор нет новых карт театра военных действий. Дали старье, еще с царских времен. Оперативники в соседней хате мучаются, голову ломают, как ее к нашему времени приспособить. А мне вот финскую достали, туристическую, что ли?.. Но, как говорят, за неимением гербовой…

Полковник тяжело вздохнул, низко склонился над столом.

– Тут и нужны твои высокие знания, академик. Названия-то на финском. А я в нем ни ухо ни рыло. Не слышал, даже как он звучит. Если бы это польский, я бы кое-как разобрался…

– Какова задача дивизии? Конечный рубеж? – спросил Сергей по-фински.

Начшаба вскинул голову.

– Так звучит язык противника. Ну и что ты спросил, сынок?

– Я попросил назвать мне конечную точку нашего передвижения.

– Ищи Суомуссалми. Там нам предстоит соединиться с частями комбрига Зеленцова.

– Вот оно Суомуссалми, – ткнул карандашом Баталин. – Мы здесь. А это, надо думать, дорога по которой выдвигаются наши части.

Полковник внимательно пригляделся, и удовлетворенно кивнул.

– Точно так, она… Теперь берешь карандаши и наносишь обстановку. Я тебе диктовать буду. Обозначаешь двадцать седьмой километр в районе перешейка между озерами Куйвасярви и Куомасярви. Там финский заслон, который нам следует разгромить.

С картой, с решением на выдвижение, они возились до позднего вечера. Казалось бы теперь можно спокойно уснуть. Но Баталину не спалось. Перед глазами вставала дорога, ведущая к Суомуссалми, растянувшиеся колонны наших войск, трескучий мороз на дворе.

Полковник Волков несколько раз при нем писал шифротелеграммы в штаб армии, просил выделить полушубки, валенки, рукавицы.

Дважды к ним заходил командир дивизии комбриг Виноградов, коротко спрашивал:

– Что штарм? Глухонемой?

– Пустые хлопоты. Молчат.

– Молчат, душу мать, засранцы! – ругался комбриг. – А там люди замерзают. Придется лично к командующему обращаться.

Волков только пожимал плечами. Видимо, не очень-то он верил в эффективность такого обращения.

Сергей вспоминал нанесенные на карту значки. Вроде все путем, все по науке, но что-то тревожило его. По данным разведки финский заслон на двадцать седьмом километре не так велик. Тогда где остальные силы противника? Разведка об этом скромно умалчивала. Возможно, они готовят какой-то хитрый ход. Надо бы утром поговорить об этом с Волковым. Но утром начштаба ушел к командиру дивизии, а Баталину приказал по приемнику слушать передачи финского радио. «Вернусь, доложишь, что там брешут про нас белофинны», – сказал полковник.

Совещание у командира продлилось почти до обеда. Вернулся оттуда начштаба в приподнятом настроении, с порога объявил:

– Академик, тащи карту. Нам придан триста двенадцатый отдельный танковый батальон. Сорок четыре танка! Теперь никакой черт не страшен.