– Осторожнее, – предупредил он меня, – ты потеряешь остатки вкуса, если я отрежу твой наглый язык.
Позади меня прозвучал злобный смех. Она.
– Знаешь, о чем он только что подумал? В своих грязных мыслях он снимает с тебя рубашку. Он представляет себе, какая ты без нее. Красотка. Так он думает. Все его фантазии крутятся вокруг того, что он мог бы сделать с тобой, окажись вы наедине.
Я изо всех сил сжала руки в кулаки и резко тряхнула головой. Я хотела сказать ей, что она ошибается. За многие месяцы, проведенные здесь, я видела достаточно, столкнулась с различными пытками, но единственное, что никогда нам здесь не угрожало, – бесчестие. Неужели он действительно мог надругаться надо мной?
– Ты только посмотри, Адриана. Посмотри на него! Посмотри, как блестят его глаза. Жадно. Они жаждут этого. Ты – дичь, на которую разрешена охота, дорогая. Если он решится на то, что задумал, никто ему ничего не сделает, не так ли? Никому и в голову не придет тебя защищать. И никто его, конечно, не накажет.
Как будто подтверждая слова призрака, он начал гладить меня по волосам.
– Почему тебе раньше не отрезали язык, м? – промурлыкал он, не дожидаясь ответа. – Милые локоны. Такие длинные и ярко-рыжие. Тебе к лицу. Они отражают твой характер, правда? – он усмехнулся. – Думаю, что сегодня вечером я разгляжу их получше. Конечно же, для того, чтобы решить, побреем мы тебя налысо или нет. Хотя это было бы несправедливо по отношению к остальным, как считаешь? Мы вдвоем должны подумать, заслуживаешь ли ты особого отношения.
Его грязные пальцы скользнули по щеке, спустились ниже, повторяя контуры моих губ. Я подалась назад, глядя на него со смесью отвращения и ужаса. Он снова усмехнулся.
– Теперь я понимаю, почему ты здесь. Ты – непокорная девка. Не волнуйся. Мы избавимся от твоего бунтарского духа. Об этом я позабочусь лично. Не хотелось бы получить жалобу о том, что мы не заботимся о пациентах.
Санитар поднялся и недвусмысленно подмигнул мне. Больше всего в этот момент мне хотелось схватить деревянную посуду и с размаху ударить его кружкой по затылку.
– О нет, – застонала я, как только за санитаром закрылась дверь. Поворачиваясь к моей призрачной спутнице, я громко спросила с отчаянием в голосе:
– И что мне теперь делать?
– Я более чем уверена – ты знаешь, что делать, – соблазнительно протянула она.
Я затрясла головой:
– Как я могу тебе доверять? Я даже не понимаю, кто ты, что ты. Я о тебе абсолютно ничего не знаю. И при этом ты просишь у меня поклясться отдать что-то в обмен на твою поддержку. Но ведь я даже не знаю, что я должна отдать. Что бы ты делала на моем месте? Кивала и молча соглашалась?
– Я бы кивала и радостно молча соглашалась, благодарила бы небеса за то, что мне кто-то хочет помочь.
– Мы с тобой по-разному понимаем «помощь».
Я обессиленно упала на кровать, вперив взгляд в потолок. Опять этот серый потолок. Я наизусть знала расположение трещин на нем, так что с закрытыми глазами могла бы указать, где находится та или другая.
– Амелия.
Мне показалось, что имя прозвучало где-то далеко в моих мыслях, а не в метре от кровати в реальности.
– Что, прости? – переспросила я.
– Так меня зовут. Я дочь тумана. Существо завесы. Я путешествую между мирами.
– Путешествуешь где? – я нахмурилась. Уже одно наличие имени у призрака показалось мне необычным. Еще и такого благородного. Ей бы больше подошло Мучительница или Преследовательница.
– И что все это значит? – мне хотелось получить ответы.
– Это значит то, что и должно означать.
Я решительно покачала головой:
– Ты должна разъяснить мне свои слова, если хочешь, чтобы я тебе доверяла.
– Можно подумать, что это я ищу отсюда выход! – съязвила она.
– Расскажи мне, кто ты. Кто ты на самом деле? И я, возможно, подумаю о том, чтобы принять твою помощь. Какой бы она ни была.
Это было единственное предложение, которое я могла сделать. Если бы она отказалась, мне не осталось бы ничего другого, кроме как медленно умирать в этой лечебнице. Она поерзала на стуле, серьезно обдумывая мои слова.
– Поставь себя на мое место, – добавила я, – просто представь себе, что ты – обычная девушка, живущая самой обычной жизнью. И вдруг появляется призрак из другого мира, которого никто, кроме тебя, видеть не может. Как бы ты отреагировала? Я думаю, ты бы тоже была напугана, более того, ты бы также не спешила довериться ему. Верно?
Амелия наконец села спокойно, сощурив глаза.
– Никак не могу себе такое представить. Я уже давно не знаю, каково это что-то чувствовать. Я это забыла. Это больше не важно. Люди – больше не важны.
Я нахмурила лоб:
– Что ты хочешь этим сказать? Ты тоже когда-то была человеком?
Она снова начала ерзать, бросив на меня мрачный взгляд.
– Конечно, я им была, глупышка. Мы все были людьми, пока мир тумана не призвал нас.
Мир тумана. Ну, конечно.
– Расскажи мне все, – потребовала я, твердо глядя ей в глаза.
Амелия сверкнула глазами.
– Все – это слишком громкое слово, Адриана. Ты хочешь услышать что-то, но я не уверена, что ты к этому готова. Ты должна быть открыта.
Она обошла кровать и легла совсем рядом. Удивительно, но кровать под ее весом не просела даже на сантиметр.
– Открыта для сверхъестественного, – добавила она шепотом.
– Я открыта. Тебя не достаточно убеждает тот факт, что я с тобой общаюсь?
Она засмеялась, но это скорее тревожило, чем успокаивало. Даже с течением времени ее хищная улыбка не переставала вызывать внутреннее беспокойство.
– Это доказывает, насколько ты в отчаянии, – сказала она торжествующе.
Я не позволила ей отвлечься от темы и снова спросила:
– Так что?
После этих слов я сложила руки на груди и постаралась придать своему выражению лица побольше уверенности.
– Так что ты хочешь знать?
– Ты можешь начать с рассказа о себе. Каким ты была человеком? И, собственно, почему теперь ты призрак?
Где-то в глубине ее черных глаз блеснули веселые искорки. Она будто заметила их и моргнула. В следующую секунду ее лицо снова стало строгим.
– Много лет назад я была весталкой, жрицей богини Весты, поддерживающей в ее храме священный огонь, – сказала она настолько неожиданно, что в первое мгновение я смутилась, а в следующее уже рассмеялась.
– А я была Клеопатрой, – пошутила я, но она, даже не удостоив меня взглядом, продолжила говорить:
– Я родилась в Римской империи, когда та переживала далеко не лучшие свои времена. Мне минуло семь, и я была возведена в высокоуважаемое звание девственницы-весталки первосвященником Максимумом. Ты должна понять, что времена тогда были совсем другие, кардинально отличались от сегодняшних дней. Люди различных культур верили в разных богов, поклоняясь им. Быть в услужении бога или богини – великая честь. Призвание. Мы положили на алтарь нашу жизнь, в любой момент готовые ее отдать. Я была жрицей в храме Весты и обладала всевозможными правами, которыми только могла обладать женщина в то время. Я была очень горда и полна амбиций, готовая старательно учиться следующие десять лет. И я училась. Мои учительницы восхищались мной, и когда обучение закончилось, я получила независимость. О таком другие женщины могли только мечтать.
Я внимательно вслушивалась в слова Амелии, размышляя о ее судьбе. Она рассказала мне, что многое с тех пор изменилось. История развивалась стремительно. Амелия сама была частью истории. Однако некоторые вещи – по большей части негативные – не меняются никогда.
– Весталка должна быть девственной. Таково было условие жизни в достатке и свободе. Условие, которое я приняла, потому что оно не казалось мне большой жертвой на пути к благам, которые открывает для тебя высокое звание. Если же весталка лишалась невинности, ее не просто изгоняли из храма, чистоту которого она запятнала. Весталку жестоко наказывали. Хоронили заживо. В сто тринадцатом году до нашей эры римляне потерпели тяжелое поражение в борьбе с Фракией. Империя потеряла много отличных солдат. Конечно же, искали виноватых. Сенат должен был успокоить народ, а также разгневанных богов. Меня оклеветали тогда, обвинили в связи с мужчиной, известным политиком, – она с отвращением поморщилась. – Как будто я могла бы рискнуть всем ради мужчины. Ну уж нет. Но мои протесты остались неуслышанными. Для весталок даже не устраивали суда, абсолютно никакой возможности защитить себя от нападок. Если ты бросил вызов правилам, установленным свыше богами, шансов заслужить прощение практически не было.
