– Прошу вас, поймите меня правильно. Диагноз «мигрень» – это только предположение, мы настоятельно рекомендуем вам обратиться к указанным здесь специалистам, хорошо? Но факт остается фактом: головная боль и носовое кровотечение, единичный случай обморока. Ясно одно: здесь вам находиться уже нет необходимости.

– Хорошо.

– Вы проездом в Германии, мистер Бруно?

– Да.

– И у вас нет никакой страховки.

– Нет.

– Тем не менее пусть это обстоятельство не помешает вам записаться на прием к этим специалистам. Если же вы собираетесь уехать, обратитесь к своему врачу в Штатах.

– Я… не планирую возвращаться.

Бруно вновь устыдился и своего поношенного смокинга, и перепачканной кровавыми пятнами рубашки, и рукава без запонки, и загадочного деревянного ящичка, который он, все еще сжимая в руке, держал на коленях. Как будто в нем лежали радиоактивные изотопы или шпионские микрофильмы. Или пачки банкнот неизвестно какой валюты. Он приобрел этот комплект для триктрака с инкрустированной доской в игорной лавке в Цюрихе, когда грудь ему грел лежащий в кармане смокинга свежий чек на тринадцать тысяч швейцарских франков. В теперешней ситуации тот триумф казался Бруно таким же экзотичным, как микрофильмы или изотопы.

– Вы сможете добраться отсюда до вашего отеля?

Может быть, этот ангелоподобный интерн тоже изучал Бруно. В конце концов у него взяли анализ крови и обнаружили следы парацетамола и дорогого скотча Вольфа-Дирка Кёлера. И, если отбросить словесную шелуху вроде «вазовагальный» и «мигрень», поставленный интерном диагноз мог просто гласить: алкогольное отравление. Если учесть, что толпы мужиков бродят по берлинским улицам среди бела дня, а в их животах булькают бессчетные литры пива, этому отделению скорой помощи безусловно знакомы пациенты с подобным диагнозом.

– Если вы подскажете, как мне дойти до станции электрички, я не пропаду.

– Мы находимся как раз напротив центрального вокзала, он на противоположном берегу реки. Вам предстоит приятная прогулка мимо старых корпусов клиники – пойдемте, я покажу вам дорогу.

Очередная ангельская услуга? Возможно, интерн просто хотел понаблюдать, как Бруно переставляет ноги, прежде чем отпустить его на все четыре стороны. Идя к раздвижным дверям отделения скорой помощи, они пересекли полосу красных отпечатков ног.

– Для чего они?

– Прошу прошения?

Бруно махнул рукой под ноги.

– Такое впечатление, что эти следы никуда не ведут.

– Ах это! Красные ведут в красную зону, а желтые – в желтую зону. Когда это необходимо.

– Не понимаю.

Оказавшись на воздухе, Бруно был ошеломлен натиском вновь обрушившегося на него мира: смрад выхлопных газов и прелой скошенной травы, сияние солнечных лучей, косо пробивающихся сквозь деревья, люди c целью в жизни, спешащие куда-то с картонными стаканчиками кофе в руках. Они с интерном все шли и шли по нескончаемой брусчатке, похожей на россыпь игральных костей, пока наконец не вынырнули из-под пешеходного моста.

– Да, они выглядят странно. Но на них никто не обращает внимания. Это некий план на случай катастрофы, которая будет слишком серьезной для нашей системы. Следы показывают, куда следует направлять тяжелораненых, куда – легкораненых. – Эти объяснения потребовали от молодого врача усилий, и он заговорил с сильным акцентом. – У нас там есть и зеленая зона, для тех, кому не требуется медицинская помощь, но кто пришел в клинику, чтобы спастись или сдать кровь, ну и так далее.

Они вышли из мрачного современного комплекса и попали в другую, более безмятежную эпоху. Старая часть клиники представляла собой краснокирпичные здания в старом английском стиле c арками и галереями, стоящие на зеленых лужайках. Рассветные лучи рассыпались по широким дорожкам, бледно-розовое небо виднелось сквозь кроны деревьев, над головой щебетал неисчислимый хор птиц. Но когда Бруно задрал голову вверх, чтобы поглядеть на ветки, мутное облако опять повисло перед глазами. Оно затуманивало верхнюю часть поля зрения больше, чем нижнюю. Не удивительно, что он охотнее смотрел себе под ноги.

Его провожатый остановился посреди мощеной дорожки и, порывшись в карманах халата, вынул пачку сигарет – должно быть, в этом и крылась истинная причина его желания выйти из отделения скорой помощи на воздух.

– Ну вот, теперь идите все время прямо, – закурив, произнес интерн. – Прямо по этой дороге мимо старых корпусов «Шаритэ» вы выйдете к реке. И сразу увидите здание вокзала. Перейдите реку по мосту – и будете на месте.

– Какой очаровательный уголок.

– «Шаритэ» изначально была чумным изолятором. Так что сейчас это своего рода город в городе.

– Приятный получился заповедник.

– Ага, – интерн криво усмехнулся, – где множество улиц и зданий носит имена знаменитых врачей-нацистов.

Берлин – город-склеп. Тут куда ни пойди, везде наступишь на могилу, вход в подземный бункер или призрачный фундамент Стены. То же касается и красных отпечатков ног на полу: будущие катастрофы четко спланированы, а маршруты движения жертв «грязных бомб» и чумных зомби продуманы.

Между затяжками сигареты и банальными тевтонскими шуточками этот блондин-интерн утратил свой ангельский шарм, но не все ли равно. Он вывел Бруно из пограничного состояния в этот мини-рай, оглашаемый птичьими трелями. Бруно был готов к расставанию с ним.

– Со мной все будет в порядке.

– Не сомневаюсь.

Когда Бруно остался один, его охватила обманчивая экзальтация. Это состояние могло стать результатом ночного проигрыша напыщенному магнату или королю недвижимости, каким ему виделся Вольф-Дирк Кёлер (который, как теперь Бруно понял, был вполне искренен и в своем самодовольстве, и в своей роскоши и всего лишь поймал фарт в финальной стадии игры). Не впервые в жизни он бродил на рассвете по улицам чужого города, точно вампир, хоронящийся от дневного света. С той лишь разницей, что у него сейчас не было денег, которые он мог бы предъявить. Но что деньги?

Бруно шагал, приветливо улыбаясь прохожим и помахивая чемоданчиком. Студенты-медики, один моложе другого, удивленно встречали его улыбку и, вопреки прусской невозмутимости, поднимали брови. Кто-то даже бросил ему смущенное Morgen!

Вооружившись свежей рубашкой и двойным эспрессо, Бруно мог бы и не спать, хотя теперь ничего, кроме короткой поездки на электричке в Шарлоттенбург, где находился его отель, не могло отвлечь его от восьми- или даже пятнадцатичасового сна в номере с зашторенным окном. Он мог бы даже избавиться во сне от мутного пятна, так ему сейчас казалось. А почему бы и нет? Хотя ему нечем было оплатить гостиничный счет, он понадеялся, что электронный ключ-карточка, лежащий в его кармане, еще не отключен.

Перейдя по мосту через реку и глядя на высящееся впереди здание центрального вокзала, Бруно ощутил невероятный эмоциональный подъем. Равнодушие широко раскинувшегося Берлина и неприглядное великолепие его испещренного подъемными кранами пейзажа освободило его. Возможно, ему надо упустить шанс в Кладове, который дал ему Эдгар Фальк, и выдержать потом многочасовое ночное бдение в клинике, чтобы оценить это ощущение. Ему захотелось избавиться от уз, связывающих его с Фальком, а не восстановить их. И пускай все это абсурдное приключение – с проигрышем и кровотечением из носа – будет воспринято как его прощальное «да пошел ты!».

Он смешался с толпой, спешащей к переливающемуся на утреннем солнце стеклянному атриуму вокзала. Он тоже представлялся городом в городе, чья освежающая прохлада и анонимный комфорт казались щедрее, чем в средневековом городке «Шаритэ», и в то же время все тут казалось таким знакомым: и закусочные «Суши-Экспресс», и «Бургер-Кинг», и киоски иностранной прессы, и десятки путей, ведущих неведомо в какие дали, куда он мог бы умчаться, спастись… После этих головокружительных попыток спасения от смерти, после решения забыть о прежней профессии Бруно понял, что ему теперь лишь требуется обзавестись новым именем. Мистер Муттнопяттен. Пяттенштейн. Пяттенбург…