– Я позвоню, когда закончу. – Он подумал о данном ей обещании. Одно подкрепляло другое.

Мэдхен сделала шаг назад, одарила его напоследок удивленной улыбкой, потом оседлала велосипед и исчезла, сначала провалившись в мутное пятно в его глазах, а потом взлетев по дороге вверх по склону. Когда Бруно опустился на заднее сиденье автомобиля, ее уже не было видно. Он снова обернулся на берег, оглядел плавающих в гавани лебедей и подпрыгивающего на волнах бесстрашного баклана и кивнул шоферу. «Мерседес» стал карабкаться вверх по склону, по той самой дороге, по которой она уехала, – единственной, ведущей в Старый Кладов.

Вольф-Дирк Кёлер, богач, сам открыл дверь своего кабинета. Шофер провел Александера Бруно в дом, в шикарный вестибюль, купающийся в приглушенном свете, и тихо постучал в дверь, которая сразу открылась, выпустив волну света, тепла и дымного аромата горящих поленьев. В камине полыхал огонь. Кёлер, которого Эдгар Фальк назвал «сказочно жирным китом»[3], едва доходил Бруно до подбородка. А он давно уже привык ничему не удивляться. Наивные простофили, страдающие гемофилией транжиры, азартные игроки с непомерным тщеславием – за долгие годы все эти типажи прошли перед ним разноликой чередой. Кит мог напоминать кита – или кильку. Истинный размер тела Кёлера демонстрировал его роскошный особняк. А истинную одежду – его деньги. Бруно приехал сюда, чтобы по возможности раздеть его за один вечер. Деньги не могут никого облагородить, за исключением тех ситуаций, когда ты в них сильно нуждаешься. А после всего, что случилось в Сингапуре, после его бегства в этот город, представлявший собой сомнительное убежище, Бруно отчаянно нуждался в деньгах.

– Эдгар обожает тайны, – заявил Кёлер на безупречном английском. Он протянул руку и улыбнулся, этакий лысеющий домовой в синем бархатном пиджаке. – Я мечтал встретиться с вами. Вы же настоящий король триктрака, так утверждает Эдгар. Прошу, входите!

– Фарт – наш король, – произнес Бруно. – А я лишь его слуга.

Он не в первый раз употреблял эту фразу – в разных вариантах: фарт – повелитель, фарт – господин, фарт – чародей, калиф, самурай или брамин, а он, Бруно, – лишь его лакей, ученик, паломник…

– Ха-ха! Отлично! Полагаю, вы выиграли первое очко. Входите же, входите!

Кабинет был заставлен шкафами с книгами в кожаных переплетах, мягкой мебелью, стены обшиты дубовыми панелями, в воздухе витал дух старины и легкий сигарный аромат. Бруно заметил сервировочный столик на колесиках, на котором стоял оловянный поднос с хрустальными штофами, наполненными янтарной жидкостью, стаканами и ведерком со льдом. Взгляд Бруно скользнул к столу, на нем лежала раскрытая доска для триктрака, отделанная сукном и кожей. У стола стояли два удобных стула.

– Вы принесли свою доску, – заметил Кёлер, подняв брови. – Очаровательно.

– Она всегда при мне. Никогда не знаешь, когда может понадобиться. Но я с удовольствием сыграю на вашей.

– Играть только на своей доске – суеверно.

– В этом нет необходимости, – уклончиво сказал Бруно.

Он, разумеется, предпочитал свою доску, ее изящные инкрустированные треугольники пунктов, простые деревянные фишки, покрытые светлым и темным лаком. Все очень скромно: ни фишек из слоновой кости или фарфора, ни суконной обивки и кожаной отделки доски – всего того, что придает игре фальшивый лоск или комфорт. Сухой стук фишек на простой деревянной доске в напряженной тишине был музыкой честных намерений и аккомпанировал прихотливому выбору судьбы, повинующейся числу точек на игральных костях. Всю жизнь игра в триктрак была для Бруно синонимом честности, и кости не столько определяли судьбу игрока, сколько выявляли его характер.

Деревянная доска Бруно служила базовым рубежом, защитой. Любая другая, вроде обшитой кожей и сукном роскошной игрушки этого немецкого бизнесмена, была эвфемизмом истинной реальности. А его доска, просто находясь рядом с ним в этой комнате, служила талисманом.

– Я больше не могу играть со своими знакомыми, – признался Кёлер. В его голосе послышалась сладострастная интонация. Эта жадность его сегодня и погубит. – Дело не в ставках. Хотя в отсутствие их все мы быстро теряем интерес к игре.

– Да, я вас понимаю, – заметил Бруно с деланым сочувствием. – Обычно в таких ситуациях люди прибегают к моим услугам.

Он не стал добавлять, что знал нескольких праздных джентльменов, которые переоценили свое мастерство, достигнутое в играх с приятелями, и не обладали уровнем, необходимым, чтобы продержаться весь вечер, играя с Александером Бруно. Они навсегда оставили игру в триктрак. Освобождать таких людей от иллюзий – вот в чем заключались услуги Бруно.

Предсказуемость Кёлера лишь укрепила его уверенность. Черт с ним, с помутнением сетчатки.

– Какая ставка вас может заинтересовать? – произнес Бруно будничным тоном. Тут ему самому придется держать себя в узде: он уже учуял запах крови. – Начнем с сотни евро за очко?

Бруно не располагал начальным капиталом для игры, в кармане у него было меньше шестидесяти евро. Ему кровь из носу надо было выиграть первую партию, а потом и все остальные.

– Лучше поставим тысячу, если не возражаете.

Такая ставка должна была больно кольнуть богача, но не до крови. Пока нет.

– Вы торопитесь! – Но Кёлер явно воодушевился. – Хотите выпить? Могу предложить вам великолепный скотч, у меня тут несколько сортов, или сами выберите себе выпивку.

– Я буду то же, что и вы.

– Тогда присядьте, – Кёлер указал на стул перед камином.

Выходит, он предпочел играть черными фишками, которые двигались по часовой стрелке. Это было очередным признаком его уязвимости. За исключением деревянной доски, которую Бруно аккуратно поставил на пол рядом со своим стулом, он сознательно избегал любых предпочтений.

Скотч был хорош. Бруно вертел в руке стакан, не поинтересовавшись ни названием виски, ни сроком выдержки. Он выиграл первые три партии, откинувшись на спинку стула, позволив языкам пламени в камине плясать на кромке мутного пятна, застившего ему зрение, и наблюдая, как отблески огня озаряют дугообразный край склоненной головы противника. Бруно в основном играл блиц, просто набирая очки и не стремясь делать праймы[4], и так выиграл у богача три раза подряд, но не на поле, а используя преимущество удваивающего кубика[5]. Бруно предлагал повысить ставки, когда его собственная позиция вовсе не казалась многообещающей, и «делал бобра» – то есть моментально учетверял ставку, чтобы перехватить инициативу, – всякий раз когда Кёлер решался использовать удваивающий кубик.

Кёлер был, что называется, бесхитростным игроком. Он азартно продвигал фишки на свободные треугольники и пытался их там прикрыть, стараясь делать праймы с несокрушимой целеустремленностью, присущей тем, кто уверен, что постиг тайную систему или взломал секретный код. Бруно сразу догадался об этой черте его характера, окунувшись в вязкую атмосферу ритуальности и фетишизма, царящую в кабинете богача. Он судил по тому, как педантично ровно были расставлены книги на полках, по хрустальным, без единой пылинки, штофам с выдержанными виски, по тяжелым портьерам, благодаря которым сумрачная комната выглядела надежным убежищем. Он мог бы догадаться об этом уже при виде автомобиля Кёлера, если бы уделил больше внимания ему, а не удаляющемуся велосипеду своей попутчицы.

Этот стиль пережил свой апогей где-то в 1970-е. Сам Бруно отказался от него в возрасте семнадцати лет. Возможно, бесхитростная игра была вполне хороша для Кёлера, привыкшего обдирать своих богатых соотечественников по вечерам в клубе, где витали ароматы сигар и скотча. А может быть, и в этом самом кабинете. Бруно мог бы удивиться, но он уже отвык от этого. Уровень игроков в Берлине едва ли мог сравниться с таковым в Сингапуре, или Лондоне, или Дубае, хотя Бруно не мог придумать причину, почему это могло быть так. Может быть, соотечественники Кёлера все как один болваны или Кёлера просто перепугала перспектива оказаться за одной доской с таким игроком, как Бруно. А возможно, этот Кёлер просто мазохист. Пока что, во всяком случае, он играл как снулая рыба. Кёлер еще не слишком щедро наполнил карман Бруно, чтобы оправдать репутацию «сказочного кита».