– Ася, выпей, пожалуйста.

Ритус помог женщине сделать несколько глотков. Разбавленное подогретое вино подействовала сразу: веки сомкнулись сами собой. Объясняться с Асей сейчас у Ритуса не было ни охоты, ни сил, ни знаний. Силы, действительно, утратились, ведь их он передал Рихарду. А оставшиеся необходимо беречь – нельзя позволить себе роскошь оказаться совсем без них. Что же касается знаний, он не уверен, что сталось с Рихардом, так что даже захоти он ответить Асе, сказать было нечего.

Через несколько дней Ася сидела около окна, забравшись с ногами в кресло. Чай, что принес Сан, остался нетронутым. Она обещала Рихарду, что будет есть, но сейчас не было сил заставить себя сделать даже глоток. Услышав шаги в коридоре, Ася по инерции протянула руку к чашке и опрокинула ее в ближайший цветок. Она поставила пустую чашку как раз в тот момент, когда в комнату вошел Рихард.

– Привет.

Он погладил жену по щеке и посмотрел на нетронутое печенье. Ася перехватила его взгляд и сказала:

– Я выпила чай, печенье позже.

– А я думал, что чай выпила пальма. Вероятно, она попросила тебя об этом.

– Рихард, пожалуйста, не надо, – устало проговорила Ася.

– Хорошо, – муж сел около ее ног.

Они сидели и смотрели в окно. Она на реку, он на небо. Река чему-то хмурилась, вода была непроницаемой, плотной, тяжелой. Небо тоже хмурилось, тучи сменяли друг друга без остановки. Краски неба и воды оказались похожими: темными, нечеткими.

– Может, все-таки стоит сказать твоим? – спросил Рихард.

– Зачем? Чтобы и им было плохо? Не стоит.

– Есть боль. Она может причинить много страданий, может убить человека. Но стоит ее разделить с кем-то, она уменьшится. Если оставшуюся половину тоже разделить, то…

– Я не хочу отдавать свою боль!

Рихард осекся, понурив голову, уставился в пол. Слова были бесполезны. Рука не ныла – заходилась в боли. Завтра, наверное, будет хуже – он тоже не отдаст боль. Щека передернулась в нервном тике.

– Распорядиться насчет ужина? – натянуто спросил он, теряясь, о чем можно еще спросить, понимая, впрочем, насколько бестактно звучат его слова.

– Как хочешь, – безразлично ответила Ася, не отводя взгляда от реки, что начала протестовать против ветра, ерошившего ее наперекор течению.

Рихард тяжело поднялся и пошел в кабинет. Сегодня он переночует здесь. Надо предупредить Сана, чтобы не беспокоил ее. Он постарается не шуметь, как обычно. Хотя об обычном шуме судить ему трудно: сам он не помнил, Сан молчал, а при Асе приступы не появлялись вплоть до сегодняшнего дня.

Рихард метался, скрипя зубами. Даже в беспамятстве помнил: боль только его. Он ее не отдаст никому и никогда. Сан не отходил от дивана. Здесь неудобно. На кровати был размах. Здесь же удержать мечущегося человека невозможно. Дважды Сан падал сам, один раз с Рихардом. В дверь постучали – этого только не хватало.

– Н-е- в-п-у-с-к-а-й!

– Да, мой господин.

Сан приоткрыл дверь ровно на столько, чтобы прошмыгнуть в нее самому.

– Госпожа…

– Прекрати, Сан, знаешь, я не люблю этого. Где Рихард? Уже поздно.

– Он сегодня согласился помочь мне, но если вы против, то я передам.

– Нет, Сан, не надо. Я хотела узнать, что с ним. Мне показалось, ему нездоровится.

– Вам показалось.

– Спокойной ночи, Сан. Рихарду тоже.

Сан, помедлив несколько секунд, пока Ася скрылась за поворотом, вернулся в комнату. Рихард беззвучно пытался обуздать боль.

– О, мой господин… Я сейчас…

Сан несся по коридору. Хлопок остановил его. Хлопок. Сан знал, что это за… Когда он ворвался в кабинет, Рихард все еще сжимал пистолет…

Ася проснулась от звука вертолета. Она сначала подумала, что это во сне. Нет. Ветер прерывался отчетливым звуком винтов машины. Внизу что-то происходило. Она поднялась с постели, подошла к двери. Та оказалась запертой. Что за шутки? Дом! Она постучала в дверь.

– Откройте!

Распахнувшаяся дверь столкнула Асю лицом к лицу с Ритусом.

– Здравствуйте! – растерялась женщина.

Ритус молчал.

– Дверь почему-то не открывалась.

– Я приказал Сану запереть тебя, – жестко сказал Ритус.

– Что!

Ритус взял ее за руку и, совсем неучтиво впихнув в спальню, толкнул к кровати.

– Надо поговорить.

Ася потерла покрасневшую руку – железная хватка, но промолчала.

– Итак! Первое. Кого ты любишь больше: себя или Рихарда? Если себя – вот пистолет, можешь застрелиться. Если же Рихарда – живи, черт тебя дери, и дай жить другим.

– Не понимаю.

– Она, видите ли, не понимает. Слушай, крошка, к твоему сведению, ребенка потеряла не только ты, но и Рихард тоже. К тому же, он чуть тебя не потерял. Он за тобой ходил туда, куда смертному вход запрещен, так как плата несоизмерима ни с чем – плата душой. Ладно, он наплевал на себя – вытащил тебя. И? Что произошло сегодня между вами?

– Ничего, – прошептала Ася.

– Настолько ничего, что он пустил себе пулю?

Он что, смеется или хочет убить ее.

– Нет! – Ритус зло перебил ее мысли. – Ни то и ни другое. Я констатирую факт. Итак, какие слова за сегодняшний день произносились при Рихарде?

Ошеломленная, Ася вспомнила все до мельчайших подробностей.

– Значит, не захотела отдать свою боль? – подытожил Ритус, – Замечательно! Он тоже! Когда случился приступ, он не позвал тебя. Когда боль не стало сил терпеть, он выстрелил! Ну, что ж, не смею дольше вас задерживать наслаждаться болью. Можете упиваться ей!

Ритус развернулся и направился к двери. Он не повернул головы, даже услышав шелест опавшего тела.

Первое, что увидела Ася, придя в себя, – маму, устало улыбавшуюся дочери.

– Здравствуй, моя хорошая. Я все жду, когда же ты проснешься. Уже беспокоиться начала, но Сан сказал, что ты не в обмороке, а просто спишь.

– Рихард! – еле слышно прошептала Ася.

– Он в больнице. Рана не опасная. Через несколько дней вернется домой.

Ася закрыла глаза.

– Асечка, девочка моя! Знаю, тебе больно. Ничего, это пройдет. Вот увидишь, все будет хорошо. И у Рихарда тоже…

– Он не сказал мне…

– Не хотел беспокоить, ведь ты бы…

– Он не отдал мне свою боль, как я ему…

– Понятно. Ничего. Все будет хорошо.

Мать гладила руку дочери: что она могла сказать. Потерять первенца, такого желанного, любимого еще до появления, – страшно. Для эмоциональной Аси – страшнее в разы. Одному Богу известно, почему Ася, не посмотрела по сторонам, переходя по пешеходному переходу. Разбираться теперь поздно: ребенка не вернешь, как и спокойствие молодой женщины.

С Саном Ася не разговаривала – предатель, не мог сказать. С родителями, которые проводили теперь с ней большую часть времени, она старалась выглядеть веселой, насколько это было возможно. Даже братец нарисовался. Взглянув на сестру, сказал:

– В гроб кладут краше, но я все равно рад, что ты не там, а с нами, – и, схватив в охапку, прижал к себе.

– Егор, силы рассчитывай, – забеспокоилась мама.

– Ничего, не растает.

Он отстранил, наконец, от себя еле живую сестренку, маленькую, по его меркам, и как-то подозрительно закашлялся.

Через несколько дней вернулся Рихард. Осунувшийся, он выглядел старше себя лет на десять. Ася ждала его каждый день, но не знала, как пройдет их первая встреча. Она сидела на ступеньках лестницы, когда входная дверь осторожно впустила его в дом.

– Привет!

Рихард поднял голову и увидел Асю.

– Привет!

Он подошел и сел рядом.

– Ты напугал меня.

– Я не хотел.

– Я тоже.

– Почему ты босая?

– Не знаю.

– Чем занимаешься?

– Жду тебя.

– Давно?

– Всю жизнь.

– Я опоздал?

– Нисколечко.

– Уверена?

– Да.

– У нас есть жизнь?

– Да. Большая-пребольшая. Такой большой не будет ни у одного человека в этом мире. Мы обязательно будем счастливы. Просто был экзамен. Очень страшный, жестокий, но всего лишь экзамен. Я уверена.