– Даша, пойдём погуляем.

– Не хочу, – насупилась девушка и собралась идти в зал.

– Интересное кино. Ладно. Садись, – приказал Юли.

Он подождал, пока Ирина Владиславовна доделает всё на кухне и пройдёт в зал.

– У тебя трудный характер. Не замечала?

– Нет.

– Ладно. Это так. Ремарка. Дом смотрела?

– Какой?

– Деда Мороза! – не выдержал Юли.

– Нет.

– А дойти было трудно?

– А почему… – осеклась Даша, встретившись с ледяным взглядом командующего.

– Нравится издеваться, да? Хорошо. Осталось недолго. Потом моя очередь, – грозно проговорил Юли.

– У меня нет привычки издеваться, – вспылила Даша.

– Слушайте, ребята, – Дмитрий Николаевич вышел из зала,– у вас так до рукоприкладства дойдёт. Давайте я буду судьёй, хотя бы иногда передышку объявлю.

Он сел за стол и продолжил:

– Даша, почему бы тебе, действительно, не посмотреть дом?

– Вообще-то, мне никто не предлагал, – покраснела Даша.

– Как же, предложишь тебе… Ладно, об этом после. Главное вот в чем. 25 июня мама приезжает в Россию. Я подал документы на 26, – продолжил Юли.

– Какие документы?

– На бракосочетание.

– Что? – Даша вытаращила глаза. – А-а-а. А я как же? То есть… Я что, право голоса не имею?

– И что путного ты сказала бы? – тоже вспылил Юли. – К этому времени экзамены у тебя закончатся, в институте не начнутся. Какого лешего тебе ещё надо?

– А моё мнение учитывается? – кричала Даша.

– Будет учитываться после свадьбы… может быть, – тихо добавил Юли.

– Нет, вы посмотрите. Он всё решил и за себя, и за меня без моего ведома.

– Да ты сама не знаешь, чего тебе надо!

– Зато знаю, чего мне не надо: напыщенного придурка, считающего себя центром Вселенной!

– Эй, полегче на поворотах…

– А то что?

– Получишь по губам!

– Даже так?

– Вот так!

– Хорошо! – Даша резко встала и вышла в другую комнату.

Дмитрий Николаевич пытался вставить хоть слово, но куда там. Рядом обвал лавины: все сносит на своем пути.

Юли понял, зачем ушла Даша, тоже встал из-за стола, засунул руки в карманы. Желваки играли на скулах. Даша принесла коробочку с кольцом, поставила её на стол.

– Возьмите, господин командующий, – уже ровно сказала она.

– У тебя либо критические дни, либо боязнь нимфетки при виде взрослого мужика, который скоро трахнет тебя…

Звон пощёчины раздался по дому. Даша вложила в удар все силы, таящиеся в её хрупком теле. Юли закусил разбитую губу, но рук не вынул из карманов:

– Если первое, то пройдёт. Со вторым проблемнее.

Даша снова ударила по лицу, осушила руку.

– Убирайся! – прошептала она, белея от гнева и стыда.

Когда за Юли закрылась дверь, Дмитрий Николаевич поднялся из-за стола, подошёл, обнял дочь:

– Дашенька, детка, что с тобой?

– Со мной ничего, – упрямая голова никак не хотела прижиматься к отцовской груди.

– Да-ша, – прошептал на ухо отец. Он гладил её по голове. – Неразумное дитя.

Дмитрий Николаевич посмотрел на Ирину, вышедшую на крик: мучают друг друга – кто больше. Жена покачала головой.

– Ну, всё будет хорошо. Помиритесь. Тихо, тихо. Иди, ляг отдохни. – Дмитрий Николаевич отстранил от себя Дашу, вытер слёзы на её лице. – Кольцо забери.

Даша весь оставшийся день пролежала на кровати, ужинать не пошла. Самым ужасным было то, что он сказал правду: она боялась, страшно боялась такого сильного мужчину. Боялась, что потеряет голову.

Пока он был рядом, каждый день надоедал разговорами с отцом, раздражал своим присутствием и невниманием к ней, она только злилась. Но когда он исчез на несколько недель… Оля вон как мучается, что у всех девчонок есть знакомые военные, только у нее да у Дашки нет. Ночами не спит – так хочет, чтобы и за ней ухаживали. И держится лишь из солидарности с подругой. А подруга-то замуж собирается или нет? Неизвестность хуже плохой реальности. Девчонки в школе рассказывали, как их обнимают, целуют, что говорят, где гуляют. Планы строят на будущее. У кого знакомый (сколько гордости в словах «Мой», «А мой-то») рядовой, а у кого и офицер. На Дашу с Олей смотрели с издевкой: не все же сливки гордячкам. Так порой хотелось крикнуть, что и у них тоже, то есть пока только у нее, но и у Оли будет, обязательно будет, да не просто рядовой или офицер, а… как крикнешь, когда до конца не уверена, ни в чем не уверена…

Явился – не запылился… Не кинулся к ней сразу по приезде, не обнял, не сказал, что скучал или хотя бы вспоминал, уж о словах любви она и не мечтала… Даша прикусила губу, чтобы заглушить всхлип, который так и рвался наружу. Он решил… Он подумал и решил… А как же она? Уж и права не имеет ни на что… Даже на самый маленький, малюсенький, хоть в щечку… Неужели надо, как девчонки: мини, каблуки, бюст, краску. Но это же гадко! Мини она в жизни не носила, да и на каблуках не ходила – еще ногу подвернет с непривычки, бюста не было, так, пупырышки, краситься не умела. Словом, неудачница… Разыграл целую комедию, чтобы получить кольцо обратно – нет бы честно сказал… Даша не выдержала и, накрывшись подушкой, заплакала. Но почему, почему на них с Олей никто, даже ни один солдатик самый что ни наесть распоследний не посмотрел за это время. Пусть они не ходят на танцы: Даше они не нравились, у Оли мать строгая до чрезвычайности, но разве не случается чудес! Конечно, случаются! В сказках, например, про глупых, совершенно безмозглых девушек, что теряют туфельки на балу или что там еще? Даша почувствовала дурноту. Господи, да что это с ней? Она сошла с ума. Да, вне всякого сомнения, она сошла с ума. Это единственное объяснение тому, что с ней происходит сейчас… Она готова поступиться всеми теми немногими, но, как ей казалось, все-таки принципами, ради пары поцелуев в щечку и возможности выйти замуж за командующего, который старше ее на много (интересно, а на сколько?) лет. Абсурд! Она же всегда гордилась, что может противостоять общему стадному мышлению. Надо найти силы и… а так хочется целоваться…

Юли чувствовал себя не лучше. Нечего сказать – кретин. Вечером того же дня, увидев бабу Таню, обратился к ней.

– Чего тебе, ирод? – ответила соседка трясущимися губами. – Э-э, нашёл, чем задеть девчонку несмышлёную. И не стыдно тебе, поганец.

– Стыдно. Как она?

– Никак, – ответила баба Таня и пошла доить корову.

Юли долго курил, спал плохо. Рано утром съездил в район, привёз букет из семнадцати белых роз, вложил записку, передал через Дмитрия Николаевича и уехал.

Даша проснулась, потому что почувствовала запах роз. Много. Бутончики все закрытые, свежие. Выпала записка. Она ее не заметила. Положила цветы на стол, осторожно, словно боясь оцарапаться о шипы, хотя больнее уколоться нельзя. Не спеша заправила постель. Стала собираться в школу. Удивлённый Дмитрий Николаевич спросил, куда она думает отправиться. На ответ: «В школу» заметил: «С такими глазами?». И Даша осталась дома. Весь день просидела в комнате. Ближе к вечеру Дмитрий Николаевич не выдержал:

– Ей богу, Даша, была бы ты мальчишкой – ох, и взгрел бы я тебя.

– За что, пап?

– За что, за что. Иди к нему.

– Я не знаю, где он.

– Ну, не на работе же.

Даша сообразила, что он может быть только в одном месте – в новом доме. Она причесалась, посмотрела на себя в зеркало, раздумывая, что скажет при встрече. Ничего не придумала, хотела уже остаться дома, так и сделала бы, если не грозный взгляд отца.

Даша подошла к ограждению, думая, где же вход. Наконец, догадалась. За ограждением тянулась ограда. Прошла по дорожке к дому. Около гаража стояла машина. Здесь. Даша постояла на пороге, не решаясь войти. Всё-таки пересилила себя – толкнула дверь.

Терраса, прихожая. Юли стоял у окна на кухне и курил. Он услышал шаги (ждал с самого утра), бросил сигарету в окно, закрыл раму, медленно обернулся. Они посмотрели друг на друга.

– Здравствуй, – сказала Даша.

– Здравствуй.