Девушка опять провела печальную аналогию со своим развалившимся браком. Она долго смотрела на осколки, благодаря себя, что поступила именно так. Алкоголь всегда был для нее чем-то неприятным, она позволяла себе пригубить вино или шампанское только в большие праздники в кругу семьи и друзей. Но пить в одиночестве, чтобы залечить душевные раны – это было для нее показателем величайшей слабости духа. Она презирала таких людей. Вот одна из причин, почему она в свое время вышла замуж за Женю: он совершенно не пил. Даже хороший коньяк или марочное вино его совершенно не прельщало.
«Нужно поскорее убрать осколки и вытереть красную лужу, чтобы пятно от вина не высохло», – подумала Ольга, вставая из-за стола.
Вернувшись в спальню, она выглянула в окно, посмотрев на черное ночное небо: на улице все еще горели фонари, кружил легкий снег, в некоторых окнах квартир уже был зажжен свет. Все олицетворяло холодное спокойствие, которое стало потихоньку воцаряться в сердце девушки. После долгих тревожных часов, проведенных в слезах и мрачных мыслях, спокойствие или хотя бы безразличие было весьма кстати.
«Где он сейчас? – вдруг подумала Ольга, наблюдая за пустынными заснеженными улицами. – Не на улице же в такую ночь?»
Но тут она разозлилась на себя саму за то, что беспокоится о том, кто первый обидел ее, толкнул – и сам ушел без объяснений.
Нет, такого она не могла себе позволить, и поэтому стала будить уже утихающее чувство обиды. Надо было идти спать, поэтому она взяла телефон, и, борясь с отголоском желания позвонить мужу, написала e-mail своей начальнице, предупредив, что из-за резко поднявшейся температуры, которая изводит ее весь вечер и всю ночь, она не придет на работу.
Отложив телефон в сторону, она спряталась под одеяло и быстро погрузилась в тревожный сон, даже не смыв макияж.
Глава 2
Целый день лил дождь. Снег, еще несколько дней назад рисовавший картину зимней сказки, превратился в грязные потоки слякоти. Небо, затянутое тучами, создавало впечатление, что город погрузился в вечные сумерки. Унылое настроение погоды словно оправдывало не менее пессимистичный настрой девушки.
«И без того серые лица людей посерели от отсутствия солнца и порывистого холодного ветра, задувающего до самых костей», – заметила Ольга, возвращаясь с работы. Конечно, у нее не было ни единого сомнения, что она прекрасно вписывается в эту картину. Даже более того, с опухшими от многодневных слез веками и темными от постоянных переживаний кругами под глазами она могла бы возглавить это общество серой уставшей массы.
Уже прошла почти неделя с тех пор, как муж ушел. Он не написал, не позвонил, Ольга не знала, на что ей рассчитывать, у нее было желание написать Жене все, что она о нем думает. Сказать, что он недостоин даже того, чтобы из-за него переживать, что пусть живет где хочет и с кем хочет, что ей все равно. Но она не решилась.
От подруг она слышала советы, которые напрочь противоречили советам ее мамы, у которой она с Варей сейчас жила: дочку Ольга убедила, что папа уехал по работе в другой город, откуда пока не мог звонить. Но главное, что их советы противоречили ее собственному пониманию, что нужно делать.
Услышав очередное наставление мамы, что нужно позвонить мужу, надавить на совесть отцовскими обязанностями, встретиться и все обсудить, она вдруг осознала, что так всю жизнь и живет. Советы от одних, потом поучения от других, ну и вишенкой на торте всегда были напутствия ее мамы. Правда, совет – это то, что можно принимать или не принимать по желанию. В случае Ольги почти все полученные советы были обязательны к исполнению. Она стала отчетливо понимать, что всю свою жизнь делала только то, что хотели от нее другие.
Если кружки в детстве – то только те, которые выбрали родители, а не те, на которые она хотела ходить. Если оценки – то только «отлично». Учеба в школе на «хорошо» была достаточно позорным делом, ведь все всегда считали, что вот «Олечка у нас точно далеко пойдет».
Озираясь на свою «тюремную» жизнь, она даже считала каким-то чудом, что в свое время смогла уговорить родителей разрешить ей выбрать журналистику, которая не входила в список перспективных профессий, по мнению мамы с папой. Странно и то, что тогда она думала, будто эта специальность будет свежим дуновением ветра в ее тухлой жизни. Но уже на втором курсе университета она стала учиться ради самой учебы. Оценки ради оценок, похвала ради самой повалы. Ее не интересовало будущее в амплуа журналиста. Наверное, она никогда и не хотела им быть, просто осознавала, что на педагога младших классов ей никто не даст пойти, поэтому и выбрала – по совету тети – то, что хоть как-то отличалось от родительских планов. Тетя помогла убедить маму, что этот диплом откроет перед Ольгой многие дороги в разных сферах. Конечно, она ошиблась. Ведь не диплом открывает дороги, и не хорошие рекомендации от преподавателей. Дороги открывает жадность к знаниям в выбранной сфере, желание развиваться и внутренний огонь, зажигающий не только человека, нашедшего себя, но и всех находящихся подле него. С ней такого не произошло.
Забавно, но только сейчас Ольга поняла, что не сама выбрала университет и профессию. Раньше она гордилась, что хоть что-то сделала сама. Сейчас же с горечью в сердце поняла, насколько жалко выглядела ее жизнь.
Что уж говорить, если даже друзей в школе выбирала ей мама. Нет, она не может сказать, что не дружила с этими выбранными для нее одноклассницами в детстве, но больше всего она любила Марину, с которой они играли вместе в начальной школе. Но узнав о неблагополучных Марининых родителях, Олина мама мягко, но настойчиво запретила водиться с такой подругой.
Несмотря на то, что Ольге было уже почти тридцать лет, она все еще не могла простить себя за слова, сказанные Марине в пятом классе. Поначалу она просто старалась ее избегать, делая вид, что ей постоянно нужно куда-то срочно пойти, если Марина пыталась заговорить с ней. В какой-то момент Ольге показалось, что план сработал: Марина словно сама перестала искать ее компании. Но однажды Марина подошла к ней в коридоре на перемене, когда Оля была совсем одна, и потребовала объяснений. Она искренне думала, что как-то обидела Олю, сама того не понимая, и хотела попросить прощения. Оля же из-за своей трусости не смогла придумать ничего лучше, как сказать правду: ей запретили общаться с Мариной из-за возможного плохого влияния со стороны Марининой семьи.
Марина, эта маленькая девочка из не самой лучшей семьи – по мнению мамы Оли, – долго смотрела на подругу поблескивающими от слез карими глазами.
– Почему твоя мама так думает? – дрожащим голосом спросила девочка.
– Ну, – вцепившись в косички, протянула Оля, – это из-за того, что твой папа пьет и не заботится о тебе и об Игоре. Мамы у вас нет, вас некому воспитывать, а значит, ты можешь плохо на меня повлиять, – почти шепотом выдала Оля, опустив глаза в пол.
Она не хотела встречаться взглядом с Мариной. Оля знала, что не смогла бы сказать ей все это в лицо. Она рассматривала потертые кроссовки Марины, в которых та ходила в школу, потому что у нее не было другой хорошей обуви. Прямо напротив этих кроссовок блестели хорошие кожаные туфли Оли. Она все еще не поднимала глаз, просто смотрела на Маринины худенькие ножки с выпиравшими коленками.
– Это так жестоко, Оля. О, как же это жестоко, – мрачно, сквозь слезы выдавила Марина и побежала в сторону женского туалета.
Это действительно было жестоко. Оля часто вспоминала об этом дне, хотя с тех пор прошло почти два десятка лет. С Мариной они больше не общались, просто постепенно стали совсем чужими людьми, Оля нашла новую компанию. Они перестали существовать друг для друга, по крайней мере, делали вид.
Однажды – это было в девятом классе – Марина просто перестала ходить в школу. Сначала все думали, что девочка просто заболела, и не обращали внимания на ее отсутствие. Спустя несколько недель Оля все же задала вопрос учительнице во время урока. Оказалось, что Марину забрала служба опеки, так как ее отец часто подолгу пропадал, а соседи уже не могли закрывать глаза на то, что детям элементарно бывало нечего есть, и вся работа по дому лежала на четырнадцатилетней девочке.