Современная цивилизация, отмечает Федоров, выросла на "небратской" жизни, на страхе и насилии. Сложилась купеческая, утилитарная нравственность. Все служит торговле, войне и барышничеству. Любовь и братство превратились в пустые слова. Федорова особо удручает господство смерти. В ней он видит космическую неправду. И эта неправда поселилась также среди людей.
Сам Федоров зовет к борьбе со смертью. Он похож на фантаста. Говорит о вселенской регуляции в направлении окончательного одухотворения природы. В своих конструкциях он осуществляет выход за пределы Евангелия, полагая, что спасены, т.е. вырваны у смерти, могут быть не только избранные, но все. Федоров искал силы и возможности преодоления процессов энтропии, рассеяния, разложения. Верил в магическую способность объединения людей, в возможность усвоения и проявления могущества благодати через великое общее дело - в условиях общества, которое называл "психократия".
Конечно, Федоров - утопист. Но он великий утопист. Он стремился изжить пустой утопизм, подключая к этому процессу собственную праведную жизнь. Доказательство знания действием Федоров осуществлял своей личной судьбой: он был уверен, что его бескорыстная общественная деятельность включается в совокупный мироисправляющий процесс.
Сегодня мы хорошо осознаем имманентную незавершенность проекта Н. Федорова. Его концепция может быть названа идеалистическим натурализмом, она противоречива. Выражая уверенность в продвижении людей ко всеобщему благу, он делал упор на фактическое устремление людей к единству, не опираясь на законы борьбы социальных сил, не исследуя причин, задающих прогрессивный вектор преобразований земной цивилизации.
B.C. Соловьев (1853-1900) - один из самых ярких русских философов. Он прожил короткую, но насыщенную и плодотворную жизнь. К двадцати годам он получил три образования, защитил магистерскую диссертацию; после защиты докторской диссертации он начал преподавать в университетах. Однако после выступления вместе с народовольцами против смертной казни для террористов -убийц царя Александра II он был вынужден подать в отставку. Зарабатывал на жизнь публицистикой. Вел отдел в словаре Брокгауза и Эфрона. Оставил после себя объемное наследие, которое до конца не изучено. Главные его труды - "Критика отвлеченных начал", "Чтения о богочеловечестве", "История и будущность теократии", "Россия и вселенская церковь", "Оправдание добра". Концепция В. Соловьева представляет собой религиозно-идеалистическое учение, основанное на признании божественности бытия. В ней онтология называется теологией, гносеология - теософией, социология - теократией.
Бытие, по Соловьеву, распадается на безусловное, абсолютное, совершенное (Бог) и несовершенное обусловленное, неистинное (природа). Промежуточное положение отводится человеку (богочеловек). В гносеологии, продолжает Соловьев, истина, добро и красота постигаются лишь "цельным" знанием, синтезом мистического (религия), рационального (философия) и эмпирического (науки) знания, т.е. единства веры, мысли, опыта. В социологии Соловьев развивал мысли о духовном союзе людей, который благословляется религией, объединяющей силой общества. Идеалом общественного устройства объявляется всемирно-теократическая монархия, для достижения которой необходима "вселенская" религия на основе союза католичества и православия.
Концепция Соловьева содержит прогностические компоненты, указывающие на логику развития мира и человеческого общества в направлении богочеловечества. Важным понятием философии Соловьева является "мировая душа", которую философ называл Софией. София - это идеальный план мира, который отражает его упорядоченность. В понимании Соловьева София - это тайна, которая вобрала в себя сущность мира. Для философа София была также воплощением любви.
Соловьев положительно оценивал научное знание. Для него истина могла быть достигнута только в результате синтеза философии, науки и богословия. Он полагал также, что любое знание должно иметь практическую направленность.
Ему принадлежит разработка понятия "русская идея". Для Соловьева русская идея имела смысл лишь в связи России со всем человечеством. По его мнению, ни государство, ни церковь, ни что-либо другое не может выразить русской идеи независимо от единства мира. И смысл существования России заключается в объединении, консолидации всех христианских стран.
5. РУССКОЕ РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ
В конце XIX - начале XX вв. возникло течение, получившее название "духовное возрождение". Оно представляло собой продолжение русского религиозного реформаторства, толчок которому дал Вл. Соловьев.
Течение новых "соловьевцев" было представлено именами Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, П.Б. Струве, С.Л. Франка и др. Многие из них какое-то время сочувствовали марксизму, входили в движение "легального марксизма", но не принимали революционной направленности марксизма. В конце концов, покинув лагерь марксистов, представители "школы Соловьева" стали активно выступать против "друзей народа" и "друзей пролетариата". От марксизма они шли к "новому религиозному сознанию" - через субъективный идеализм кантианского толка, а также через символизм и мистицизм.
Это течение ставило целью преодоление материализма, защищавшегося "школой Чернышевского"; объявляло своей задачей богоискательство, выдвинуло лозунг защиты "настоящей русской философии". В 1909 г. представители "духовного возрождения" выпустили сборник статей "Вехи", в котором выступали против радикализма, против революционных настроений русской интеллигенции. Последняя обвинялась в абсолютизации ценностей разрушения. На фоне революционных событий 1905-1908 гг. это была идейная контрреволюция.
Однако социально-политические оценки "веховства" весьма преходящи, они имеют отношение лишь к конкретному моменту русской истории, именно к первой русской революции, когда страсти противоборствующих сторон горели ярким пламенем. Теперь же можно увидеть в статьях названного сборника более фундаментальные пласты мысли. В них просматривается замысел проектирования будущей духовной жизни и России, и объединенного человечества. Во главе этой жизни предполагалась обновленная интеллигенция, несущая с собой внецерковную христианскую философию, а также просвещенную сквозь призму науки веру и облагороженное христианством знание. Например, Н. Бердяев подчеркивал, что высшее знание, которое он связывал с философией, должно подниматься над злобой дня. Он же говорил, что интересы творчества нельзя ставить ниже интересов распределения и уравнения. Он сетовал по поводу низкой философской культуры русской интеллигенции XIX века, отмечал, что в трудах русских мыслителей прошлого не были освещены вопросы о духовной культуре (в качестве исключения называл П. Чаадаева, В. Соловьева и Ф. Достоевского). Н. Бердяев сетовал на то, что интересы теоретической мысли у нас принижены, говорил о необходимости перехода к конкретному идеализму и онтологическому реализму, к живому бытию - через мистическое постижение. Философ выступал за примирение знания и веры. Вместе с тем он говорил, что современная ему мистика нуждается в философской объективности. Но еще более настаивал на том, что нужна положительная религия, способная синтезировать знания и веру. Такую задачу уже позже в России стремились решить П. Флоренский, А. Мень и др.
В статье С. Булгакова "Героизм и подвижничество" отмечалось, что ожидания, связанные с русской революцией, не оправдались, государство не обновилось и не укрепилось, в стране наступил мрак: идут многочисленные смертные казни, налицо необычный рост преступности, огрубление нравов; в литературе - вал порнографии... С. Булгаков говорил, что отныне утратили значение как наивная вера славянофилов, так и розовые утопии старого западничества. Разрушительная энергия революции оказалась сильнее созидательной. Мыслитель отмечал, что для преобразования России нужен образованный класс с русской душой, с просвещенным разумом, с твердой волей. Он признавал героизм старой интеллигенции, устоявшей под полицейским прессом и выросшей на клятве борьбы с самодержавием. К основным чертам русской интеллигенции С. Булгаков относил мученичество, мечтательность, утопизм, антимещанство. Но вместе с тем указывал на наследственное барство, неприятие упорного труда. Разумеется, С. Булгаков говорил не обо всей русской интеллигенции. В его характеристике нет упоминания о разночинной и народнической интеллигенции, нет речи о революционной интеллигенции марксистского направления. Зато, будучи религиозным мыслителем, он подчеркивал переход значительной части интеллигентов на позиции атеизма. Этот атеизм, по мнению С. Булгакова, неглубок и берется на веру, как религия наизнанку. Для многих образованность и просвещенность стали синонимами религиозного индифферентизма. На атеизме, полагал С. Булгаков, культуру не построишь, поскольку для культуры важны высшие абсолютные ценности, а они даются только религией.
