***

Я открыла дверь квартиры и, первое, что я увидела – ботинки и пальто Волжак. На тарелке лежал ее комплект ключей, но моей записки не было. Свет тоже нигде не горел. Я прошла в кухню, чтобы налить воды, но, когда зашла, встала, как вкопанная. На столе в красивой вазе стоял… букет цветов. Черт.

Выходит, она ушла, проветрилась и… купив букет, решила помириться? В том, что этот букет предназначался мне, я даже не сомневалась – вряд ли она вышла с кем-то на свидание и подарили цветы ей. Черт, черт, черт. Она пришла, чтобы помириться, а я в это время пила в баре и отклоняла ее звонки. Прекрасно. Как говорится, ну, все, Новосельцев, ваше дело – труба.

Понимая, что меня непременно ждет наказание, я решила, что попробую подмазаться к ней среди ночи. А что? Пойду с козырей! Может, она не будет слишком суровой, если я накинусь на нее голая с поцелуями? Или предложить, чтобы она села мне на лицо, в качестве моего извинения?

Я сходила в душ, умылась и, не одеваясь, на цыпочках направилась в спальню. Приоткрыла дверь, подсвечивая телефоном, и… открыла рот. В спальне никого не было. Я, не поверив глазам, даже включила сначала фонарик на смартфоне, а потом и свет. Но мне не привиделось – Волжак в комнате не было.

Я, глупо моргая, смотрела на пустую кровать, пытаясь сообразить, где моя любимая. Потом, продолжая светить телефоном, направилась в гостиную.

Волжак спала на диване, отвернувшись к стене и укрывшись пледом.

Отлично. Она была настолько зла, что даже отказалась спать со мной в одной кровати. Такого у нас еще не было, честно говоря. Даже если мы сильно ругались, то просто могли молчать полвечера, но потом все равно мирились. А что делать сейчас я даже не понимала.

Лежа в кровати, я размышляла над тем, какая же я идиотка. Нет, правда. Может, дело в том, что я так долго добивалась от Волжак взаимности, а после она меня разбаловала? Иначе свое безрассудство я не могла объяснить. Я хотела знать о ней все, хотела быть посвященной во все аспекты ее жизни безоговорочно, но почему-то забыла о том, что и у нее есть право на личное пространство. Учитывая, в каких стенах отчуждения она жила больше десяти лет. Но, может, в какой-то момент я забыла об этом?

========== 4 ==========

Утром, проснувшись в абсолютно разбитом состоянии, я решила, что мне непременно нужно поговорить с Волжак и извиниться. Попробовать как-то объяснить свое поведение, сказать, что я просто психанула (ведь, по сути, так и было), и попробовать найти какой-то компромисс.

Я встала, заправила кровать и направилась в душ. По звукам поняла, что моя суровая начальница уже вылезла из объятий Морфея, и в данный момент что-то делает на кухне.

Умывшись, я, с видом несчастной и побитой собаки, тоже зашла на кухню. Волжак сидела за столом, пила кофе, сваренный в турке, и читала журнал. Да, за нашу совместную жизнь я выучила все ее немногочисленные ритуалы – и чтение какого-то жутко скучного, на мой взгляд, экономического журнала в субботнее утро за чашечкой кофе, было одним из них.

На столе, как и вчера, стояли цветы, как негласное напоминание о моем поведении.

— Доброе утро, — пропищала я, молясь о том, чтобы она не кинула в меня этот самый журнал. Или кофе. Или турку.

— Привет, — ее голос был абсолютно спокойным, нисколько не суровым и не угрожающим. Скорее, ровным. И, наверняка, если бы кто-то видел нас со стороны, никогда бы не подумал, что напряжение между нами можно было резать ножом. Но я-то знала, что именно скрывается за этой сдержанностью.

— А кофе еще есть? – кашлянув, тихо спросила я, в надежде, что разговоры о насущном хоть немного заставят ее смягчиться.

— В турке, — ответила Волжак, даже не поднимая на меня взгляд. Но, судя по движению ее зрачков, она читала одну и ту же строчку уже раз в двадцатый.

Я молча налила себе в кружку остатки кофе и села на стул рядом со своей ледяной королевой.

— Очень красивые цветы, — проговорила я, понимая, что что-то сказать мне все-таки придется. – Спасибо.

— Пожалуйста, — также безэмоционально ответила она и закрыла журнал. Потом встала и, поставив кружку в раковину, собралась выйти из кухни. Но я тут же оказалась рядом.

Мне было так плохо, я чувствовала себя невероятно гадко из-за всей этой ситуации, что готова была даже заплакать, лишь бы она перестала быть такой… холодной.

— Кать, прости меня, пожалуйста, я такая дура, — почти прохныкала я, держа ее за руку. – Я психанула, просто… Я идиотка, — вздохнула я и посмотрела на нее снизу вверх в надежде, что она меня хотя бы выслушает.

Волжак молча смотрела мне в глаза, словно пытаясь найти в них ответ на вопрос, который вслух не произнесла.

— Где ты была? – наконец, спросила она.

— В баре, куда мы ходили с Машей и Оксанкой, — ответила я, искренне радуясь тому, что она начала со мной хотя бы разговаривать.

— С кем? – Волжак смотрела так пристально, что мне захотелось съежиться под этим взглядом.

— В смысле, с кем? – не поняла я. – Одна. Просидела там часа два, болтала по телефону с Оксанкой. Маша уехала на выставку в Питер, и ей было нечем заняться.

— Почему ты не брала трубку? Я звонила, — мне показалось, что Волжак даже как-то расслабилась. Неужели она думала, что я пошла с кем-то развлекаться?

— Потому что… Потому что я идиотка, — снова повторила я. – Не знаю, ты ушла, и я… Тоже решила показать характер, наверное, — пожала я плечами, продолжая смотреть на нее, как провинившаяся школьница.

— Ира, — вздохнула Волжак, покачав головой, — я не показывала характер, я ушла, чтобы никто из нас не наговорил лишнего. Ты уже была на взводе, а усугублять ситуацию мне не хотелось. Меня не было полчаса. А когда я вернулась – от тебя только чертова записка, а на звонки ты не отвечаешь.

— Прости меня, — снова прошептала я и придвинулась к ней ближе. – Пожалуйста.

Волжак еще смотрела на меня с минуту, прежде чем раскрыть объятия и обнять меня. Так, как обнимала только она. По-особенному.

Я выдохнула, прижимаясь к ней ближе, утыкаясь в шею.

— И не уходи больше ночевать в гостиную, — пробормотала я. – Я не могу без тебя спать.

— А ты не уходи больше из дома, — ответила она, целуя меня в висок.

— Хорошо, — улыбнулась я. – И… Еще кое-что…

Я решила, что должна это сказать. Волжак чуть отодвинулась, но обнимать меня не перестала.

— Прости, что… иногда лезу не в свое дело. Я люблю тебя, и порой мне кажется, что я готова раствориться в тебе без остатка. Поэтому и хочу знать о тебе все. Но если ты не хочешь чем-то делиться со мной – я пойму, обещаю, просто… не лги мне.

Волжак молчала пару минут, а потом тихо проговорила:

— Прости, что я сказала, что ты везде влезаешь. Просто… У меня очень сложные отношения с отцом, и я не люблю об этом говорить. Поэтому и соврала.

— Хорошо, значит, я не буду об этом спрашивать, — чуть улыбнулась я. – В любом случае, мне его жаль.

— Кого? – не поняла Волжак.

— Твоего отца. Если вы не общаетесь, значит, он не знает, какая замечательная у него дочь.

— Не думаю, что он того же мнения, — хмыкнула Волжак, отводя взгляд. – У нас много лет непримиримая латентная война.

— Неважно, какого он мнения. Я просто это знаю, — стояла на своем я.

Волжак вздохнула, после чего ослабила хватку и отодвинулась, усаживаясь на стул.

— Мы постоянно ругаемся. Он постоянно от меня что-то требует и критикует. И в какой-то момент мне это надоело. И мы почти перестали общаться. Он известный человек в своих кругах, бизнесмен, и яро мечтал, чтобы его дочь пошла по его стопам. Даже переписал на меня немалый пакет акций, чтобы приобщить к семейному бизнесу. Но я пошла по своей дороге. И он до сих пор не может мне этого простить. А уж тем более он не может простить моих «нездоровых увлечений», — хмыкнула она.

— Но, может, сейчас он пересмотрел свои взгляды? – осторожно проговорила я, стараясь не спугнуть Волжак, которая так или иначе, все равно стала говорить о своем отце.