Пять Полосок сказал: «Ты тоже уйдешь!» Неужели, прогнав птиц и козявок, он прогнал из леса и самого себя? Если он останется, то протянет лапы от голода.

В траве возле ручья прыгали лягушки. Голодный Тигр, придавив лапой, поймал лягушку и с отвращением проглотил.

На другой день Тигр снова появился у ручья. Но догадливые лягушки дружно бултыхнулись в воду.

— Спасайтесь! Это он! Это тигр-лягушатник!!

Старая бабушка-лягушка, прежде чем нырнуть, погрозила Полосатому лапкой и проквакала:

— До чего дошел! За лягушками охотится. И тебе не стыдно? А еще тигр…

Да, Тигру было стыдно. Очень стыдно. Но ему нестерпимо хотелось есть.

Полосатый снова завел разговор с Бурундуком:

— Ты не мог бы, Пять Полосок, передать им… ну, тем… то есть этим… ты понимаешь, о ком я говорю… чтобы они вернулись? Я ничего не имею против. Я даже соскучился без них.

— Они не вернутся, пока ты не извинишься, — сказал Бурундук.

Извиниться ему, Тигру?! Да он так горд, что, промахнувшись — это, правда, случается крайне редко, — не повторяет прыжка, а срывает свою злость на дереве, царапая кору когтями… И перед кем извиняться?

Тигр залег под деревом, положил морду на лапы и зажмурился. Он будет спать. Спящего не так мучает голод. А может, он увидит во сне молодого оленя или жирную свинью?

Но Тигру приснилась гусеница. Толстая, длинная, как его хвост. Она шипела по-змеиному: «Всех съем! И тебя съем!»

Тигр проснулся от щелчка по лбу. Это Бурундук, бегая по ветке, бросил в него орех.

— Ты можешь спать, когда твой лес, наш лес погибает? Я знаю, ты гордый. Но пересиль себя, шепни словечко ручью. Он быстрый и далеко бежит, он передаст кому надо.

Вечером, придя на водопой, Тигр долго всматривался в свое отражение. Все еще красив, хотя сильно похудел. Когда лесу плохо, всем плохо.

Тигр тяжело вздохнул и низко-низко наклонился к воде.

Что сказал Тигр, кроме ручья, никто не слышал. Но должно быть, что-то необыкновенное, потому что ручей от удивления так высоко подпрыгнул, что чуть было не выплеснулся из берегов.

А потом побежал, побежал, побежал, торопясь унести слово Тигра.

Ручей добежал до тех мест, куда по вине Тигра откочевал Лесной Народ. И все они — звери, птицы, муравьи — узнали удивительную новость: Тигр извинился. Повелитель Тайги признал лесной закон.

Говорят, что там, где ручей впадает в речку, на песчаной отмели отпечатались лапа тигра, копыта кабанов и оленей, птичьи коготки, муравьиные ножки — много разных следов.

Обитатели тайги расписались в том, что им известен лесной закон.

Говорят, что эти подписи смыло дождями. Но они были.

Если тебе случится увидеть на берегу лесного ручья отпечатки звериных и птичьих следов, приложи к земле ладошку, оставь и свою подпись.

Лесной закон о том, что надо беречь и зверя, и птицу, и муравья, и дерево, и гриб, и цветок, и шмеля, и ягоду, потому что все живое связано между собой, должен знать и человек.

Если хочешь увидеть чудо, пойди весной в лес.

Чудо белым от темноты, безглазым ростком вылезает из-под земли. Откуда он там, в подземелье, знает, что наверху свет?

Чудо расцветает подснежником, чье дыхание топит снег.

Чудо летит на птичьих крыльях через леса, горы, моря. У перелетной птицы нет карты и компаса, но она не собьется с пути.

Шел по лесу молодой кудрявый парень. Что только не почудится тому, кого околдовала весна! Парню казалось, будто он понимает птичий и беличий языки, видит, как движутся у деревьев весенние соки, слышит, как под землей ворочаются корни, что он сам растет, как трава.

Около родника стояла молодая, стройная елка. Парень поздоровался с ней, как здороваются со знакомой девушкой. Он даже ей подмигнул.

Но когда он наклонился к роднику, чтоб напиться, то увидел, что в воде отражается уже не елка, а девушка дивной красоты.

Волосы у нее были сизо-черные, цвета спелой черники. Платье зеленого мха-бархата расшито хвоинками, сладко пахнущими смолой. На шее алмазное ожерелье из утренней росы. Вместо сережек две молодые красноватые еловые шишки.

На плече у девушки сидела белка.

— Я словно чувствовал, что сегодня с тобой встречусь! — сказал парень. — Здравствуй, Лесная Краса!

— Здравствуй! Кто ты такой и куда идешь?

— Я сирота. Иду в село. Там у меня тетка. Да вот шел через лес, и так он меня заворожил, что не хочется с ним расставаться. Год поживу в селе, кое-чем надо обзавестись, а следующей весной, когда запоют соловьи, зацветут ландыши, поселюсь в лесу. Я решил стать лесником.

— Что ж! Лесной Народ будет рад другу. Но через год ты забудешь свои слова.

— Лесную красоту не забудешь. Приду не один, найдется девушка, которая полюбит и меня, и лес. Ты передашь ей кольцо, которое я здесь оставлю.

И уже не слышно в лесу человеческого голоса. По-прежнему в родниковой воде отражается молодая стройная елка. Только теперь на одной из ее веток поблескивает кольцо.

Это кольцо долго не давало покоя сороке, которая льстится на все блестящее. Она уговаривала Лесную Красу:

— Отдай мне кольцо. Тебе оно ни к чему. А я собираю коллекцию.

— Не проси. За этим кольцом придет человек, который обещал стать лесу другом и защитником.

Прошел год и побольше года. Кончились соловьиные ночи. Отцвели ландыши, чей аромат — последнее дыхание весны.

В лесу запахло по-летнему: спелой земляникой, раздавленной чьей-то неуклюжей лапой, распаренной полуденным зноем хвоей.

А однажды горько запахло дымком. И все птицы и звери встревожились. Пожар для Лесного Народа страшное несчастье.

Сорока, прилетев к роднику, отчаянно стрекотала:

— Чуть было не сгорели! Какой-то растяпа оставил в лесу костер. Искра попала на сухую траву, и трава затлелась. Медведь катался по ней, тушил своим телом. Ему, бедняге, сильно опалило шерсть, Барсуки спешно рыли канаву, чтоб огонь не пошел дальше. Лоси топтали искры копытами. Едва справились с огнем. Не было доброго человека, чтоб помочь лесу в беде. Где же тот, кто обещал быть нашим другом и защитником?

— Слетай в село и узнай! — нахмурилась Лесная Краса.

Когда сорока вернулась из села, ее ступенчатый синевато-зеленый хвост дрожмя дрожал от возмущения:

— Обманщик! Верь после этого людям. Про кольцо, про лес, про все забыл. Завтра он уезжает в город.

Звери притихли. Птицы замолчали. Цветы опустили головки.

Но мудрая ворона Кар-Кара, пригнувшись к суку, прокаркала:

— Поехать-то он поедет, а вот доедет ли…

Крики сороки услышали кроты, прокладывая подземный тоннель. Земля, которую выбрасывали лапы-лопаты, перестала шевелиться. Крот — начальник в бархатисто-черной шубке — приказал:

— Кончай работу. Оповестить всех наших, и тех, кто живет на огородах: сбор в полночь на околице, возле первого плетня.

Сорока кричала и над крышей бобровой хатки. Слышали ли ее? Неизвестно. Каждый зверь знает свое время. Днем бобры спят.

Знают свое время и цветы. Цветок шиповника раскрыт с пяти утра до восьми вечера. А вот кислица — соня. Она просыпается в десять утра и уже в шесть часов вечера смыкает лепестки.

Знают свое время и птицы. На заходе солнца поет зарянка, чьи грудь и горлышко ярко-оранжевые, цвета вечерней зари.

Взлетев на макушку молоденькой елочки, зарянка, по обычаю семейства дроздовых, вздернула хвостик и поклонилась. От имени всех малых птиц, которые боятся темноты, она попрощалась с солнцем, поблагодарила его за прожитый светлый день.