Он идет в спальню переодеваться, я все же беру со столика деньги, я не хочу и не буду отказываться от него. Я слышу, как он переодевается в соседней комнате, дверь приоткрыта и я вижу, как он снимает с себя рубашку. Я поднимаюсь и на мгновение задерживаюсь перед приоткрытой дверью, мне хочется зайти к нему, впиться своими губами в его пухлые губы, укусить так сильно, чтобы почувствовать на своих губах вкус его крови. Я не понимаю, он намеренно оставил дверь в свою комнату приоткрытой или же это была просто случайная небрежность с его стороны. Нельзя быть ни в чем уверенной, если дело касается Антона. Я несу чашку на кухню, фартук выложен кирпичом, мрамор на полу черный, в нем отражаются круги света со свисающих ламп. На огромном столе стоит одинокий горшок с цветком – это роза, она только распустилась, ее листочки совсем свежие. Я подхожу и разглядываю ее ближе – она выглядит невероятно нелепо посреди этой брутальной черной кухни. Я осторожно трогаю землю в горшке, она совсем влажная, как будто ее поливали буквально утром. Это явно не Антон, я знаю, что он не привык заботиться ни о ком кроме себя. Значит, у него есть девушка, которая ночует у него и дарит ему розы в дурацких горшках с сердечками.

Антон уже ждет меня в прихожей, я кладу чашку в мойку и проходя мимо стола задеваю розу рукой, она заваливается на бок, катится по бесконечно длинному столу, падает на пол и с грохотом разбивается о мраморный пол. Антон заходит на кухню … и улыбается.

– Кажется, ты избавила меня от обузы, – смеется он и протягивает мне руку, я переступаю через разбитый горшок и тоже почему-то смеюсь.

Мы выходим из дома, уже совсем стемнело, Антон держит меня за руку, мы спускаемся в метро и вагон мчит нас куда-то в темноту. Мы выходим на станции, Антон указывает на расположившихся на ступенях музыкантов:

– Я хотел показать тебе какую работу нашел себе я… Ты уверен, ты найдешь себе что-то получше…

Он подходит к ним и крепко пожимает каждому руку, после он встает за синтезатор, они начинают что-то наигрывать. Я узнаю мелодию с первых аккордов, это Металлика. Впереди на ступенях лежит потертая шляпа и прохожие бросают туда мелочь. Я начинаю смеяться и не могу остановиться, меня просто колбасит от смеха, я представляю, как удивился бы отец Антона, увидев своего единственного сына и наследника, играющего в подземном переходе с непонятными типами. Антон подмигивает мне и полностью сосредотачивается на игре. Видно, что играть он начал совсем недавно после длительного перерыва, я вообще удивляюсь, как он что-то помнит. Иногда он берет неверную ноту, хмурится и нервно покусывает губы. Я снимаю его на телефон, такой сосредоточенный и злящийся он невероятно красив. Я не садилась за фортепиано уже три года, с тех самых пор как мы закончили с ним музыкальную школу. Народу собирается довольно много, стайка пьяных малолеток останавливается рядом с ними и начинает танцевать под музыку.

Где-то через час музыканты начинают собираться, Антон подходит ко мне:

– Тебе понравилось? – его глаза улыбаются.

– Да, хотя иногда ты лажал, – я не могу удержаться и обнимаю его. – Видимо, отец урезал финансирование, что тебе пришлось упахиваться на такой сомнительной работе… – я не могу не поддеть его, но он совсем не злится.

– Я просто давно мечтал играть в рок-группе, – улыбается он. – А у ребят не было клавишника. И вот моя мечта исполнилась, теперь очередь за тобой…

Ему приносят горсть мелочи в целлофановом пакете, его долю и он игриво встряхивает им перед моим носом:

– Пойдем посмотрим, хватит ли тут чтобы угостить девушку приличным вином, – усмехается он.

Тут действительно хватает на бутылку неплохого красного вина, я знаю, что он пьет только вино, мы по очереди пьем ее прямо из горла, передавая бутылку друг другу. Потом Антон провожает меня до дома, и мы долго целуемся на лавочке у подъезда. Я совсем пьяна от вкуса его губ, наконец, он отпускает меня и галантно поклонившись, удаляется. Я захожу в подъезд, мне так хорошо, что хочется умереть. Вика не одна, с ней это отвратительное быдло, ее парень, он похабно ухмыляется.

– Мы смотрели, как вы зажигали на лавочке, я даже заснял вас на телефон- усмехается он, – только не понятно, почему же дело не пошло дальше? Может, у него просто не стоит? Или он предпочитает, чтобы его самого имели в попку?

Я готова просто выцарапать ему глаза:

– Заткнись, – шиплю я, – ты просто быдло…

Он совсем не злится:

– Принцеска, ты еще глупенькая и не понимаешь, что мужика нужно выбирать, чтобы засадить смог поглубже, а не такого сладкого мальчика, он даже гопникам по роже дать не сможет…

Меня просто трясет от злости, Вика обнимает меня за плечи:

– Ты только не нервничай, тебе же нельзя, – примирительно говорит она, – приводи своего парня сюда, когда захочешь, я же не против…

Я кое-как вырываюсь из ее рук и закрываюсь в комнате, я не собираюсь тащить Антона в этот гадюшник, тем более он сам сюда не пойдет даже если я его позову. От этой мысли внезапно становится горько, я забираюсь на подоконник, смотрю на затянутое тучами небо и шепчу молитву о том, чтобы всегда быть рядом с Антоном, хотя я и не верю в чудеса. Темное осеннее небо плачет дождем, вселенная меня не слышит…

Звучит просто невероятно, но меня взяли на работу иллюстратором! После многочисленных отказов, когда меня не брали даже на должность официантки, предложение о работе иллюстратором было просто непостижимым, кажется, я удивилась бы меньше, если бы меня выдвинули на нобелевскую премию мира. Даже когда я шла на работу в свой первый рабочий день я все еще думала, что это чья-то дурацкая шутка. Я плохо ориентируюсь и опаздываю на долгожданную работу в первый рабочий день, мне просто ужасно стыдно я туплю еще больше и никак не могу найти нужный офис. Меня выходит встречать высокий парень, который представляется Димой, у него длинные по плечи волосы, собранные в хвост. Я вспоминаю, что где-то слышала, что парни с хвостиками сплошные бабники. Мне кажется, что у него надменный вид, он провожает меня в офис и кивает на мое новое рабочее место:

– В следующий раз постарайся приходить вовремя. Работать будешь здесь, все время торчать в офисе необязательно, но появляться время от времени нужно. Рисунки будешь скидывать мне, от меня же и будешь получать задания, это понятно?

Я неловко киваю. Насколько я понимаю, эта небольшая типография специализируется на детских книжках и раскрасках.

– Сейчас я скину тебе ТЗ, – цедит Дима сквозь зубы, он весь какой-то дерганый и нервный.

Мне в чат прилетает первое задание – нарисовать лису в поле с корзинкой грибов. Это меня пугает, я не рисовала семь лет, карандаш дрожит в моей руке и Дима бросает на меня недоуменные взгляды:

– Это вообще твои рисунки, которые ты прислала в портфолио? – спрашивает он

Я киваю, мой голос дрожит и срывается:

– Да. Только я рисовала их очень давно…

Я ужасно боюсь, что он сейчас укажет мне на дверь. Он хмурится, искать кого-то еще ему совершенно не улыбается:

– Рисовала, значит, вспомнишь, – решает он.

Последующие два часа я самозабвенно рисую лису, Дима придирчиво изучает сданный ему на проверку рисунок и остается доволен. Мы договариваемся, что я буду приходить в офис три раза в неделю, остальное время буду работать из дома. Кроме нас с ним в офисе еще работают две женщины-иллюстратора, им хорошо за пятьдесят.

Эта работа буквально вдыхает в меня жизнь, первую неделю я самозабвенно ночи на пролет рисую смешных ежиков, хитрых лисиц, страшных серых волков, дремучую чащу волшебного леса. Даже Дима удивлен такой прытью, теперь уже он кажется мне не таким противным как раньше, иногда мы пьем с ним кофе в перерывах и болтаем, оказывается, он младше меня на год:

– Я учусь в МГАХИ, поступил на бюджет сам, – он, похоже, этим ужасно гордится.

– А я в Бауманке на экономическом, поступила, конечно же, не сама, – ерничаю я.

Он слегка смущается:

– Родители помогли? – высказывает предположение он.