Родственники только недавно приобрели в кредит новенькую «Даяцу», с гордостью нам её показывают. В самом деле, красивая машина, благородного вишневого цвета. Но, главное, раз есть деньги на покупку такой красавицы, значит, дела у двоюродной сестры и её мужа не так плохи. Мы тогда ещё не знали, что такое покупки в кредит, да ещё под такие проценты, какие тогда брали в израильских банках. Впрочем, узнать пришлось, и довольно быстро. И в полной мере понять смысл русского выражения «попасть в кабалу» (кабала – долговая расписка на иврите). Пока же мы простодушно хлопаем ушами, слушая рассказы родичей о местных делах и нравах.

 Мы едем по широкому хайвею, ведущему из аэропорта в Тель-Авив. По сторонам дороги растут пальмы (настоящие, не в кадках каких-нибудь), на них уже гроздьями висят финики. Буйно растут олеандры, и тоже «настоящие», фикусы ростом с хорошие дубы… Удивительно! Говорю себе, что, как бы там ни сложилось дальше, можно считать, что мы совершили бесплатную экскурсию в экзотическую страну. Не понравится – вернемся домой. Эта мысль меня поддерживала в первые недели жизни в Израиле. Пока я однажды не высказала её мужу. К тому времени вполне обрисовалась обстановка и наметились неутешительные перспективы дальнейшего выживания. Но он сразу же отмёл даже такое предположение. «Возвращаться, с позором? Ни за что на свете!» Он был прав, и надо было терпеть и надеяться на свою счастливую звезду. Верней, на нашу общую.

А звезды над Тель-Авивом светят большие. Но не такие яркие, как в пустыне Негев. Таких сияющих созвездий мне видеть не доводилось. Наверное, это оттого, что мы почти в тропиках, и ночи в Израиле очень тёмные, как и в городе Сочи.

            Надо мною в темно-синем небе

            Крупные скопленья ярких звезд.

            Вот передо мной пустыня Негев –

            Душ умерших призрачный погост.

            Никуда отсюда не поеду,

            Оттого, что горек белый свет,

            Оттого, что русскому поэту

            На земных путях приюта нет.

                         Юрий Иофе, Димона

(Пишу по памяти, так как единственная тоненькая книжечка стихов этого замечательного русского поэта, заброшенного судьбой в нашу Димону, попалась мне однажды в торонтской библиотеке, а потом я уже не смогла найти этих стихов нигде, в том числе и на интернете).

А вот днём и вечером я чувствую, что чего-то в этом небе не хватает. Ну, не мух, конечно… Хотя я не помню, чтоб мухи нас особенно донимали. И это странно, потому что улицы, особенно здесь, в Яффо, чистотой не отличаются. Правда, вскоре выяснилось, что сейчас идет забастовка уборщиков мусора  (они любят бастовать в самую жару), так что обычно все же бывает почище. Так чего же, собственно? Ах, да, конечно, в небе пусто, не слышно писка ласточек, не стригут они воздух над крышами домов, над минаретами и церквами Яффо. Всё понятно, их просто сейчас здесь и нет, они в России, на (в) Украине – то есть, дома. А вот у нас теперь своего дома нет, и когда он еще будет? Ладно, не стоит разводить нюни, нужно как-то привыкать к новой обстановке.

Все последующие дни не очень отчётливо сохранились в памяти, осталось какое-то мелькание кадров, иногда очень четких, а иногда размытых. Походы по многочисленным офисам и министерствам, постановка на какие-то учёты, открытие счета в банке, обучение пользованию банкоматами (каспоматами на иврите), подтверждение дипломов и так далее, до бесконечности.

 По вечерам мы гуляем по набережным, родственники нас повели также в Старый город, где высится древняя крепость (там Наполеон пожимал руки чумным солдатам). Там очень красиво и живописно, полно лавочек с украшениями из драгоценных и поделочных камней. Вообще, ювелирные лавки здесь на каждом шагу, такого количества украшений я никогда не видела. Но… видит око, да зуб неймёт. Да и не до украшений сейчас нам, не до жиру.

Один из первых шагов в Израиле – приступить к изучению иврита. Конечно, здесь многие говорят по-английски, и наших знаний на первых порах хватает для адекватного общения. Но так долго не протянешь, иврит выучить придётся, к тому же, это интересно, ведь совсем новый строй языка.

Нас, взрослых, записали в один ульпан (языковые курсы), а дочку в другой, летний ульпан для детей. У детей, кстати, есть еще и занятия по математике, английскому и по ТАНАХу (т.е. Торе). Это хорошо, не слишком отстанет от других сверстников. Этот ульпан находится в центре Тель-Авива, далеко от нашего дома. Дочку пришлось туда возить на автобусе с пересадками (там нет системы единой платы за проезд с пересадкой, за каждый автобус нужно платить отдельно), потом она начала ездить сама, а я стала забирать её по возвращении с конечной остановки первого автобуса. А уж дальше мы по жаре топали пешком по набережным. Чтобы как-то скрасить этот тяжкий маршрут, мы шли прямо к морю и сидели на камнях минут двадцать-тридцать. Там можно было хоть глоток свежего воздуха перехватить. А потом опять марш-бросок по жаре вдоль проспекта (сдерот) Иерушалаим.

            Мчат машины, громыхая,

            По сдерот Иерушалаим.

            Хоть на Иерусалим сдерот,

            Да, видно, к храму не ведет.

 Мне этот путь казался дорогой в ад. Я не могла привыкнуть к этому грохоту, вою сирен то полицейских машин, то амбулансов (недалеко от нас находился госпиталь). А ночью часто начинала заливаться на разные голоса сигнализация в многочисленных лавочках старого города. То ухала, то кукарекала, то кричала, как кикимора. Наверное, мне это казалось так с непривычки, но нервы это звуковое оформление расшатало изрядно. Ко всему прочему, прямо через дом от нас находилась мечеть, и оттуда каждый час раздавался вопль муэдзина: «Алла-у-акбар!» Впрочем, к этому мы быстро привыкли, и потом, в Димоне, мне этого крика даже не хватало.

 Первые дни в Тель-Авиве на пляже. 1992г.

В первый же день, когда дочка одна отправилась в ульпан, где-то далеко раздался страшный взрыв. У меня все оборвалось: все, ребенок пропал!  Но сестра сразу же меня успокоила: грохнуло со стороны моря, на Западе, а Ната поехала в центр города. В самом деле, мощный взрыв произошел в районе Герцлии, у моря, но это было не делом рук террористов, а аварией на одном из производств. Я тогда не слишком хорошо соображала, где что находится, да и потом изрядно плутала по городу, тупо ориентируясь на местности.

Однажды, возвращаясь на свой сдерот от набережных, мы перешли дорогу не в том месте, где нужно, и внезапно оказались в настоящем средневековом городе! Переход был очень неожиданным, я даже не поняла, как это все получилось. Как в сказках «Тысячи и одной ночи», вокруг были узкие улочки и переулки, со всех сторон какие-то лавки, где чем только не торговали: и коврами, и медной посудой, и драгоценностями, и разными монетами, продававшимися на вес, а порой каким-то старьем и тряпьем. Дочка испугалась, что мы не найдем дороги домой, да и мне было не по себе, хотя и интересно. Чтобы её успокоить, я купила ей мороженое, и это помогло. В конце концов, нам удалось как-то «вырулить» на наш проспект, проходивший параллельно знаменитому «Блошиному рынку», на иврите «Шук а пишпишим». Потом мы частенько туда заглядывали, и даже купили там много чего (там продавалась и новая мебель, стоившая дешевле, чем в других магазинах, и мы этим воспользовались).

Занятия ивритом у Наты продвигались не блестяще. Когда я приехала за ней в первый день, то заглянула в класс, где занятия ещё не кончились. Смотрю, сидит моя девочка, плотно сжав рот в ниточку, а учительница что-то им толкует и после каждой фразы обращается к ней, с нотками раздражения в голосе: «Ната, мевина?» (Ната, ты понимаешь?) Дочка молчит, как партизан на допросе. Мы забеспокоились. Как же она будет в школу ходить, если ничего не понимает и говорить не хочет? К счастью, их училка всё же сделала доброе дело: обратилась за помощью к другой, русскоговорящей учительнице, и та за один час всё объяснила Нате, чего та не могла понять. И не понадобилось для этого устраивать целое представление, как требовалось по методу, исключающему опору на родной язык. Например, учительница («мора») для чего-то хватала одной рукой стул, поднимала его за ножку и переворачивала, приговаривая при этом «Ор – хошех» («свет – тьма»). Дочка дома изображала мору, вертела стул и повторяла это загадочное «ор – хошех»; получалось уморительно. Это живо напоминало знаменитую фразу из «Ревизора»: «Александр Македонский, конечно, герой, но зачем же стулья ломать?»