Итак, все кончено. Я был страшно взволнован. А П.А.Тюркин, поздравив меня, сказал, чтобы я приглашал всех профессоров и преподавателей в столовую. Я сначала не понял, но оказалось, что он позаботился, чтобы всем почтенным участникам заседания была предложена закуска.
Внизу в столовой на столах были поставлены студенческие алюминиевые чашки, в которые наливался обычно суп, был поставлен хлеб, положены очень уж немудрящие вилки и ложки. Мы все сели, и начался шумный разговор. П.А.Тюркин вновь обратился ко мне и спросил, где же у меня что-либо выпить? Я ответил, что у меня ровно ничего не приготовлено, да я действительно об этом и не думал. Тогда он спросил: «Неужто у тебя нет ничего в лаборатории?». Тогда только я понял, что речь идет о спирте. В те далекие времена спирт не считался дефицитным материалом. Он был в каждой лаборатории во вполне достаточном количестве. У меня в лаборатории физической химии стоял большой баллон с дистиллированной водой и сифоном, как полагается. А рядом тут же стоял такой же баллон, литров на 50 объемом, полный спиртом и закрытый пробкой. Спирт употреблялся для лабораторных целей, и как я ни пытаюсь вспомнить, никто никогда и не думал применять его для целей выпивки, даже и студенты. Пожарники в те времена не были столь бюрократичными и никогда не придирались по поводу такого открытого хранения спирта. Одним словом, большого баллона со спиртом хватало на год, и он при этом заметно не убывал.
Итак, я взял ведро (народу было многовато), налил из баллона примерно около двух третей объема, разбавил водой (дистиллированной) и принес торжественно в столовую. Вместо рюмок у всех стояли стаканы, и чумичкой я наполнил их по очереди. Затем последовали тосты и все «трахнули». Многим понравилось, но А.Ф.Капустинский тотчас же произвел опыт. Оказалось, что «адская смесь» горела, значит, ее крепость была около 70°. Выпили, надо сказать, знатно и я, конечно, после всех треволнений опьянел и даже стал дружески хлопать по лысине члена комиссии Н.К.Пономарева. Шум и гвалт поднялись неимоверные. Несмотря на множество народа, принесенную мной порцию спирта так и не смогли допить, хотя все были весьма навеселе. Так здорово и просто было отпраздновано мое успешное завершение диссертации и успешная защита.
Вскоре все разошлись. С.И.Дьячковский повел меня в свою университетскую лабораторию. Кого-то послали за водкой, и снова мы начали добавлять к выпитому. Сидели и развлекались часов до 3 ночи и только после этого я, наконец, попал домой (как, не знаю).
Защита диссертации в Горьком была первой, и это, естественно, вызвало к ней интерес и преподавателей, и студентов, да и простого народа. Все меня поздравляли, как будто я получил громадное наследство или еще что-нибудь.
Через пару дней все улеглось и снова пошла нормальная жизнь с лекциями, занятиями, экзаменами и прочее.
Слух о моей успешной защите распространился во всех вузах и химических заводах Горького и окрестностей. Через несколько дней после защиты ко мне приехали из Чернореченского химического завода (как будто М.Сухарев?). Мне сказали: «Вот, ты теперь кандидат, т. е. „настоящий ученый“, поэтому ты обязан оказать помощь производству. Вот у нас в цеху окисления аммиака на платине имеется проблема, которую ты мог бы решить. Теряется довольно значительное количество платины, применявшейся в качестве катализатора (в виде сеток). Приезжай немедленно на завод, познакомься с производством и давай найди способ, как избежать огромных потерь (чуть ли не полграмма и более на тонну кислоты)». Как я ни отнекивался, делать было нечего, и я вскоре поехал на завод. Осмотрев все, я понял, что так себе никакого решения проблемы не получишь. Я заметил, что сетки (платиновые), работавшие некоторое время в конвертере, какие-то серые, и потребовал, чтобы мне дали для исследования образцы сеток, не работавших и работавших разное время, а также образцы кислоты, полученной окислением аммиака на заводе.
С большим интересом я взялся за работу и вскоре при изучении сетки под микроскопом увидел, что при работе она совершенно меняет свою структуру. Появляются какие-то ветвистые наросты, которые легко отламываются и, конечно, поэтому-то и летят вместе с парами кислоты. Я сделал микрофотографии сеток и твердо установил, что платина в процессе каталитического процесса перерождается. Оставалось установить, какого размера частицы отламываются от сетки после такого перерождения и улетают. Частицы эти наблюдаемы в микроскоп, но микромикрометра у меня не было. Вот почему я и заинтересовался седиментационным анализом. Я сделал распространенный в те времена аппарат Вигнера (седиментометр) и получил явственные и хорошие кривые оседания. Но расчет распределения частиц по размерам по таким кривым мне просто не давался. Я внимательно изучил по учебнику коллоидной химии В.А.Наумова описание такого расчета, составленное П.А.Ребиндером, но не мог понять физического смысла касательных и расчета на этой основе. Я долго и бесполезно бился. Несмотря на помощь мне математиков, которые также, видимо, не особенно понимали этот простейший способ, я решил пригласить в качестве сотрудника какого-нибудь знающего человека. Ко мне в это время явилась молодая девица (или дама), забыл уж, как ее звали, знаю только, что это была сестра А.И.Шальникова71, сотрудника П.Л.Капицы72. Она знала математику и пыталась мне объяснить, хотя сама, видимо, и не особенно все понимала. Но мы получили ряд кривых оседаний и механически рассчитали все. Только после долгих усилий, титанической работы, меня вдруг просветило. Дело оказалось проще пареной репы, и я стал, наконец, не только сознательно и «со вкусом» легко получать кривые распределения частиц по размерам. Было установлено, что частицы платины, отламывавшиеся от сетки, довольно велики, и я предложил заводу поставить на их пути фильтр. Сначала думали поставить асбестовый фильтр, но он оказался непригодным из-за высокого сопротивления. Тогда остановились на фильтре из стеклянной ваты. Действительность превзошла мои ожидания. Оказалось возможным ловить значительную часть улетевшей платины. Недоступной для фильтра оказалась лишь высоко дисперсная часть, попадавшая в кислоту в виде коллоидного раствора. Эту часть платины удалось зафиксировать в кислоте. Таким образом, удалось решить важную производственную задачу и даже высказать при этом соображения о механизме катализа. Я пришел к выводу, что платина химически участвует в каталитическом процессе и сама при этом перерождается металлографически, приспособляясь к процессу при высокой температуре.
В те времена все было довольно просто, и мне посоветовали опубликовать полученный результат, за немногими изъятиями. Я сел за стол и после множества вариантов написал, наконец, статью, снабдив ее снимками и расчетами, и послал в «Журнал прикладной химии».
Мне и на сей раз очень повезло. Редактор журнала А.Иг. Горбов73 (один из сотрудников самого Менделеева) лично прочитал мою статью и тотчас же написал мне письмо, которое я храню до сих пор. В этом письме он похвалил меня и дал несколько советов. Вскоре статья была напечатана, и я был страшно горд, что у меня появилась настоящая «печатная работа». Работы по платине я продолжал и далее, пытаясь усовершенствовать способ ее улавливания. Моя первая работа обратила на себя внимание и у нас, и за границей. Я получил от разных людей просьбы прислать оттиск своей работы. Одно письмо пришло даже из Австралии. Во французском журнале «Химия и промышленность» я увидел реферат своей статьи. Все это, конечно, приводило меня в своего рода восторг, так как показывало, что и я могу вести исследования.
В такой обстановке и наступил последний год моей жизни в Горьком. Я по-прежнему был страшно занят всякими обязанностями — и педагогическими, и общественными. Шла работа и по платине. Вскоре вдруг в том же «Журнале прикладной химии» появилась статья харьковского профессора И.Е.Ададурова74. Еще до этого я опубликовал (вернее, только послал в журнал) вторую статью по платине. Выступление Ададурова А.И.Горбов прислал мне еще до ее опубликования, и я, сидя в Горьком, успел подготовить ему ответ. Так началась моя работа по публикациям исследований в центральных журналах.
