Снова возник запрещенный в строгой науке вопрос «зачем», но оставаясь в рамках метафизики, мы можем выдвигать гипотезы. Например, такую: вирусы оказались необходимыми для того, чтобы ввести все клеточные существа в режим постоянного выживания. Это нужно даже не столько ради какой-то высшей цели, которой у природы, если ей не приписывать божественного аспекта, может просто не быть, а для диверсификации самого процесса распространения жизни. Нет сомнений в том, что диверсифицированная система гораздо стабильнее и успешнее в плане адаптации к внешней среде. Вирусы в процессе своего развития выработали гиперадаптационные способности, благодаря которым они способны перестроить иммунитет – платформу, на которой строится вся коммуникация органических существ с внешней средой. Белок коронавируса, к примеру, снимает врожденную иммунную защиту своего хозяина, обезоруживая его таким образом перед средой.

Другая гипотеза состоит в том, что вирусы – это параллельный путь развития и хранения геномной информации, возможно, на тот случай, если ДНК-мир исчезнет, что отчасти коррелируется с «РНК-мировой гипотезой», впервые высказанной Карлом Вёзе, а затем развитой Лесли И. Орджелом и Уолтером Гилбертом. Поскольку РНК у вирусов берет на себя функции ДНК у живых организмов, то можно было бы предположить, опять же не выходя за рамки естественной метафизики, что вирусы играют роль backup’а. И чтобы backup был всегда в форме, они не прячутся в потаенных пещерах цивилизации, словно «великие учителя» в Шамбале, а находятся в постоянном взаимодействии с органической жизнью.

Первооткрывателем вирусов считается Антони ван Левенгук (1632–1723), голландский торговец, натуралист который их увидел в сконструированный им самим микроскоп. Микроскоп Левенгука был прорывным техническим изобретением, хотя имел ряд ограничений в силу несовершенства линз, которые тем не менее давали увеличение примерно в пятьсот раз. С его помощью Левенгук смог увидеть крошечных существ, без хвоста и очень юрких. Встреча с неизвестным дотоле миром оказалась столь внезапной, что научный истеблишмент поначалу не поверил сообщению натуралиста. В 1676 году к Левенгуку прибыла ученая делегация во главе с другим выдающимся натуралистом, англичанином Неемией Грю, автором «Анатомии растений» (1682), открывший у них органы размножения, которая подтвердила подлинность сообщения голландца.

Медицина XVII века считала, что источник всех болезней находится внутри организма, патогенный механизм мыслился исключительно как внутренний, влияние внешних факторов, а тем более невидимых глазу, не рассматривалось. Эту парадигму было не так легко сломать, и во многом это произошло благодаря очередной эпидемии чумы, пришедшей в последней трети XVIII века в Россию. Екатерина II не представляла размеры бедствия, вероятно, от нее их скрывали, и должные карантинные меры приняты не были. Чума быстро распространилась по городам, сея панику и смерть. Летом 1771 года в больницу при Николо-Угрешском монастыре, построенном в честь победы на Куликовом поле, прибыл молодой медик Даниил Самойлович (1744–1805). Он мгновенно занялся лечением зараженных, расчитывая только на свои силы. Кроме него врачей в монастырской больнице не было. Смертность росла с каждым днем, погибал почти весь медперсонал, и Самойлович начал изобретать меры защиты, которые оказались действенными. Он понял, что основное заражение происходит через дыхание и телесный контакт, поэтому все помощники могли подходить к больным только в самодельных масках в халатах, пропитанных уксусом и смазанных дегтем. Это тут же снизило количество и скорость заражений среди медперсонала. Вдобавок сам врач, который лично вскрывал бубоны на теле пациентов, носил окуренную одежду тех, кто уже умер от чумы.

Революционная идея Самойловича состояла в том, что он первый начал готовить прививки из содержимого бубонов. Ослабляя агента болезни, который по понятным причинам оставался для него невидимым, он превращал его из убийцы в спасителя. После победы в чумной войне Даниил Самойлович отправится в Европу продолжать обучение, опубликует серию работ, где изложит свои взгляды на происхождение Черной смерти, и внесет огромный вклад в развитие акушерства.

Коллега и современник Самойловича, английский врач Эдвард Дженнер (1749–1823) пошел по тому же пути, применил вакцину против натуральной оспы – одной из самых страшных болезней той эпохи. Идея была очень похожей: использовать материал болезни для борьбы с ней. На протяжении долгого времени Дженнер изучал литературу по народному врачеванию. Он заметил, что издревле, и в самых разных культурах, люди интуитивно стремились построить защиту от болезни таким способом, вводя оспенный гной в тело больного или приготавливая специальный раствор из оспенных корочек. Кто-то после этого умирал, кто-то переносил заболевание относительно спокойно и выздоравливал. Мысль понятна, люди стремились привить своим зараженным иммунитет – почти магическое действие, учитывая, что это делалось без какой-либо теории, на чистой интуиции.

Однажды и сам Дженнер решился на подобный эксперимент. Собрав материал коровьей оспы на руке одной доярки, заразившейся этой болезнью, не опасной для человека, Дженнер стал постепенно, малыми дозами его вводить здоровому восьмилетнему мальчику по имени Джим Фиппс. После нескольких недель таких сеансов Дженнер стал заражать Фиппса уже натуральной оспой, врач проделал этот трюк два десятка раз, но ребенок так и не заболел. Хотя Фиппс остается сегодня самым известным «первым» вакцинированным человеком в Европе, он таковым на самом деле не является. Несколькими годами ранее учитель из города Киля, Питер Плетт, таким же точно способом вакцинировал трех школьников, используя ту же коровью оспу. А в 1774 году, когда очередная эпидемия оспы стала накрывать Англию, фермер из Йетминстера, Бенджамин Джести, вакцинировал коровьей оспой себя и свою семью, используя иглу для пошива мешков. Несмотря на косые взгляды соседей, которые расценили поступок Джести как варварский, эксперимент оказался удачным и даже был оценен (в прямом смысле слова) правительством Уильяма Питта Старшего.

Наука пришла к открытию вирусов позже, в конце XIX века, когда микробиолог Дмитрий Ивановский (1864–1920), занимавшийся болезнями растений, в 1892 году открыл вирус табачной мозайки, поражающий все растения рода Nicotiana. Табачной мозайкой также занимался голландский ботаник Мартин Бейеринк (1851–1931), опиравшийся в этом на труды немецкого агронома Адольфа Майера, который находил причину табачной мозайки в бактериальном заражении растений, что оказалось неверным. Бейеринк опроверг это мнение, в своих исследованиях он показал, что растения заболевают от микроскопических агентов, которые, как он считал, имеют жидкообразную природу и способны редуплицироваться в организме хозяина. Вместе с Пастером или независимо от него, он назвал их «вирусами».

На самом излете XIX века два немецких микробиолога, Фридрих Лёффлер (1852–1915) и Пауль Фрош (1860–1928), сражались с крайне неприятным недугом под названием «ящур», атакующим грызунов, кур и крупных животных. Он принадлежит к семейству пикорнавирусов, имеющих как правило форму икосаэдра. Кстати, эти икосаэдры весьма опасны и для человека, они являются возбудителями полиомиелита, ринита и гепатита А, среди прочих. Тогда Лёффлер и Фрош этого еще не могли знать, но именно сражаясь с ящуром, эти ученые в 1898 году открыли субстанцию, которая, в отличие от бактерий, свободно проходила сквозь фарфоровые фильтры. Эта субстанция или агент была идентифицирована ими как единственный возбудитель болезни. Так возникла вирусология – наука о бесклеточной жизни.

Поведение COVID-19, как и остальных вирусов, очень интересно тем, что не будучи изначально в научном понимании живым, он становится таковым или мастерски мимикрирует живого в процессе взаимодействия с последним. Если средневековый философ и богослов Фома Аквинский, повторяя мысль Демокрита и Платона, считал, что мимезис заключается в подражании природе, «ars imitatur naturam», то Аристотель в «Поэтике» говорил о подражании как творческом акте, когда художник доводит само произведение природы до совершенства. Творчество коронавируса ближе к аристотелевскому определению мимезиса. Его мастерство состоит в удивительной способности выдать себя живому организму за того, кем он не является – обеспечивающим жизнь клетки элементом.