В болезненном бреду перед Тарасом всплывали крысиные глаза. Чёрные бусинки буравили воспалённый мозг и ворошили в душе беспокойство, не давали забыться сном, будто это именно они требовали ответов. Вот как, как мышонок сумел открыть клетку?

   "Зачатки разума у них определённо есть", - вспомнил егерь слова двенадцатилетнего умника Виталика - сына пасечника. Неделю назад Тарас заехал к соседям без звонка, довольно долго дожидался Михалыча, и разговор с мальчишкой получился длинным. Вспомнил, как полушутя возмущался сам: "Какой разум?! Им бы как и остальному зверью - только бы пожрать. Ну, злее быть может, хитрее многих прочих, но при чём тут разум, пусть и зачаточный, как ты говоришь?" - "Вот именно со "злее" и начался к ним мой интерес, - легко парировал мальчишка. - Вот давай, Тарас Валерич, возьмём кого-нибудь для сравнения из твоих любимых, да хоть медведя. Для косолапого что главное? Собственный кусок леса - владения дают ему надёжный дом и пищу. А когда основное есть - можно и о продолжении рода подумать. Медвежьих мозгов лишь на эти заботы и хватает. Зачем ему быть злым? Если у него в жизни всё правильно складывается, то незачем. И тебе с ними проще, и вообще не лезут они тогда к людям, верно?" - "Верно, - неохотно согласился Тарас. - А у крысы, что, не так?" - "Не так. Про эксперимент Потапенко, ты, Тарас Валерич, вряд ли слышал? - у воодушевлённого мальчишки аж щёки зарделись, так его распирало желание впечатлить, а внимательных слушателей кроме Тараса, по-видимому, находилось немного. - Если кратко, то он доказал, что городские крысы, в отличие от их немногочисленных диких сородичей, всегда злые. Они словно от нас, от людей дурному научились. Когда голодные они злые и поразительно умные, даже организовываться в банды умеют против любого окружения, в том числе, и против человека. А загнанная в угол крыса вообще показывает чудеса интеллекта. А при благополучной жизни, наоборот, начинают быстро тупеть. Становятся крайне эгоистичными и ленивыми, даже размножаться прекращают. Их социум при надёжной сытости вообще очень похож на худший вариант человеческого. Когда нет необходимости бороться за кров и еду у них тоже первым делом растёт преступность. Возникает злость абсолютно беспричинная, они даже друг дружку жрать начинают от скуки. У медведей, скажи, так бывает?"

   Тьфу, - отмахнулся от мыслей Тарас, - при чём тут те крысы? А ведь...

   Он вскочил и кинулся к монитору. Плюхнулся на стул и про головную боль на мгновенье забыл. Серая дрянь высвечивалась в центре экрана. Она уютно примостилась на корточках и не мигая внимательно смотрела в объектив камеры, точно знала, что на неё смотрят.

   - Издеваешься? - просипел оторопело. - Ты, что, реально понимаешь, что тебя снимают?

   Тарас отмотал видео к моменту включения. Так и есть. Как только он вышел из лаборатории, крыса заняла место перед камерой, всем своим видом демонстрируя: ну, ну, давай, снимай, ничего такого особенного я на камеру делать не буду.

   Тарас чертыхнулся и несмотря на не прошедшую головную боль потащился в лабораторию.

   - Что ты этим хочешь сказать? - встал он, руки крест на крест, перед крысиным вольером и задал вопрос вслух, словно бы уже принял тот факт, что крыса его понимает.

   Тварь даже не дёрнулась. Глазёнки только въедливые с видеокамеры на вошедшего перевела, ровно дожидаясь более интересных вопросов.

   Тарас свернул оборудование.

   - Ну, хорошо, допустим, ты убила Мыша исключительно для того, чтобы шокировать меня, привлечь внимание. Чего ты хочешь сейчас?

   Он сурово глянул на серую. Та изменила тактику, превращаясь в обычную крысу, занялась своими делами, но несколько странно. Почёсывала передними лапками брюшко, нервно шевелила усами и подрагивала острым носом, втягивая запахи, но при этом искоса поглядывала на Тараса с колючим каким-то подозрением. Вроде как держала в поле зрения, но и чрезмерного внимания демонстрировать уже не желала.

   - А голова у меня не от тебя ли болит? - предположение вырвалось как из ниоткуда, само по себе.

   "Бред, конечно", - усмехнулся мысленно. Но крыса на этих словах замерла на секунду, и словно в издевательство над усмешкой по вискам Тараса резануло новой порцией боли, аж цветные мошки вспорхнули перед глазами.

   - Ну нет, это уже слишком. Подождёшь, - буркнул он, убеждая то ли крысу, то ли себя. - Всё подождёт.

   - И... - пошёл, но оглянулся перед самым выходом. Даже приподнял в угрожающем жесте кулак. - Только попробуй Кешку тронуть. Убью!

   Тарас быстро вернулся в дом, принял ещё одну таблетку и на этот раз таки заставил себя выбросить все мысли из головы. Забылся тяжелым, но оздоравливающим сном.

   Сквозь забытьё рваными кусками прорывались видения. Парню рисовались фантастические сценки о том, как серая бестия сосредоточенно сверлит чёрным взглядом маленького Мыша. А тот, загипнотизированный, просовывает свои малюсенькие лапки за алюминиевые прутки и, подчиняясь чужой воле, открывает нехитрый засов собственной клетки. А затем как сомнамбула медленно и безвольно тащится к вольеру убийцы. Вот малыш, напрягая лапки, пытается провернуть, огромный для него, замыкающий рычаг чужой клетки, но не справляется. Крыса мечется в каких-то пяти сантиметрах перед его носом, самой до вожделенной накладки не достать. Тварь злится и мерзко скалится от нетерпения, но толку добиться от слабенького малыша не может. В ярости она приказывает Мышу пролезть сквозь прутья в свою клетку и безжалостно душит его.

   - Сволоч, сволоч, - шепчет Тарас вслух, просыпаясь, настолько будоражит его дикий, но реалистичный сон.

   Парень сел на кровати, потёр заспанные веки. В комнате полумрак. "Уже шесть вечера, вот это я поспать..." - удивился, глядя на часы. - "Зато голова ясная и аппетит зверский, значит со здоровьем порядок", - попытался хоть что-то упорядочить в шальной от дурацкого сна голове.

   Тарас включил свет, прошлёпал на кухню. Затем, на ходу жуя большущий бутерброд, вернулся к рабочему столу. Взглянул на раскрытый с утра егерский журнал, на спящий в сером мраке монитор - к запланированному просмотру плёнок с геликоптера и нескольких установленных в лесу камер он так за сегодня и не приступил. Вздохнул и отправился проверять крысу.

   Нет, голова на этот раз не заболела, и после диковинного сна Тарас был готов практически к чему угодно. Но кожа на лбу всё равно съёжилась, рождая морщины. Кешка сидел не в своём, а в крысином вольере, в ближнем уголочке, почти вжавшись в него, взъерошенный и пришибленный, но в целом, как-будто, живой и здоровый. Хотя, что значит живой, если впечатлительный трусишка чужой волей явно парализован и в полной власти у страшного монстра. И что значит здоровый, если Тарас за целый день не слышал, чтобы болтун хоть раз что-нибудь вякнул. Молчание для Кешки - это точно первый признак нездоровья.