– Где мои монеты? – весело воскликнул.

– Ну, не тяни, что решил, берешься? – спросил Ирод.

– Да. Я все придумал, место хранения – шале моих дальних родственников в предгорьях Альп, с нашей стороны. Ближе не могу ничего найти. Но там место тихое, практически безлюдное сейчас из-за войны, они и мой ящик посторожат, пока суть да дело, – отрапортовал Вильгельм

– Когда? – задал самый главный вопрос Ирод.

– Как только оформим тебе разрешение для выезда на лечение.

Получение разрешения на выезд затянулось надолго, было много проволочек и задержек, везде пришлось платить, и немало, и лишь к в середине января 1944 года все нужные бумаги были у Ирода на руках.

Все было готово к отъезду. Фон Розен заранее забрал ящики, чтобы быть готовым в любую минуту погрузить их в вагон литерного поезда, на котором вывозили документы разведшколы в рейх, потому что абверовцы четко знали, что сдача Одессы неминуема и счет идет на недели. Ирод мог давно уехать, но хотел дождаться отправки золота и уже тогда стартовать, потому что без этого в предгорьях Альп ни с этой, ни с той стороны делать ему было совершенно нечего. А пока восстанавливал в памяти знания немецкого, английского и французского языков – практиковался при каждом удобном случае.

Ожидание затянулось, командировки барона случались все чаще, но он каждый раз уверенно обещал, что вот-вот он подаст условный сигнал, и вдруг… исчез в одночасье. А когда начался авианалет на порт, когда по улице проскакали казаки штурмовой группы генерала Плиева, к Ироду пришло понимание, что однокашник и компаньон обманул своего соученика по кличке Крючок самым наглым и беспардонным образом, скрывшись в своем литерном вагоне вместе с его золотом.

Не было такой кары, которой он не пообещал абверовцу, если б довелось бы еще раз встретиться… Такого поражения Василий Петрович не испытывал никогда в жизни. Нет, он не обнищал в одночасье, у него осталось еще довольно много драгоценных камней, которые он планировал вывезти сам, подкупая по пути следования всех контролеров и проверяющих, много валюты разных стран, продовольствия и медикаментов, которые в такие времена ценились дороже золота и бриллиантов. Но все это было не то… Ирод последние несколько месяцев в мыслях жил в какой-нибудь невоюющей стране, пусть не в Европе, не страшно – с его капиталами он мог неплохо устроиться в любом уголке земного шара. А теперь какой-то никчемный баронишка украл у него эту выстраданную мечту…

Ирод переждал штурм Одессы в персональном укрытии под домом, которое он соорудил с помощью своих агентов, отгородив часть глубокой пещеры одесских катакомб. Это было удобно: в случае опасности стенка разбиралась или даже подрывалась, и он мог под землей пройти до Усатово или выйти на безлюдном берегу Хаджибейского лимана. По пути в укромных ответвлениях было обустроено несколько мини-складов с оружием, продовольствием и медикаментами на любой, даже самый непредвиденный случай. В долгие минуты ожидания, придумывая самые разные пытки для своего обидчика, Ирод пытался угадать, где тот мог спрятать золото и спрятаться сам. Мысленно представлял их встречу, свой триумф. Злоба закипала в нем совершенно нешуточная. Попустило Василия Петровича только через неделю, да и то чуть-чуть, но и этого хватило, чтобы вернулось ощущение реальности происходящего, и Крючок включил свою логику на полную мощь. Главный вопрос: как теперь уцелеть, не попасть в мясорубку к коллегам, которые сейчас развернутся на полную катушку, не схлопотать пулю в ночных бандитских гоп-стопах и не нарваться на какого-нибудь отставшего от своей части, затравленного и испуганного солдатика или потерянного в суматохе штурма полицая…

И вдруг он вспомнил еще об одном деле, которое просто отмел за ненадобностью. Его ликвидатор просил выручить свою самую одаренную ученицу, он ее разыскал в городском госпитале, в ожоговом отделении, после ранения при авианалете в районе порта. Ирод тогда ничего не обещал своему подручному, более того – наведя справки об одаренной ученице, выяснил, что последние два года она работала лаборантом-регистратором в экспериментальной лаборатории в концлагере в Доманевке, курировала испытания ядов в различных концентрациях и препаратов на их основе на заключенных. При всей нелюбви Василия Петровича к людям такое было табу даже для него. Да, были некие смягчающие моменты в этом деле, по своим каналам он выяснил, что пойти в лабораторию ее заставили комендант лагеря и его заместитель, приставив вальтер к голове ее пятилетнего сына и угрожая пристрелить его, если она откажется сотрудничать. Барышню эту знали многие в Одессе, она писала диссертацию по пищевым ядам и отравлениям и побывала во всех лабораториях всех одесских заводов, которые хоть как-то были связаны с производством продовольствия. Так что подозреваемых, кто мог донести немцам о ее существовании, было полгорода.

Но тогда, в свете предстоящего отъезда, Ирод счел ее лишней обузой – ну зачем она ему? С собой брать?

А вот теперь ее шансы неимоверно возросли. Дедушка – ликвидатор штатный, завтра поступит новый приказ от руководства – и он исчез. А Ироду свой, до мозга костей преданный «чистильщик» еще очень даже может пригодиться. Так неожиданно шансы на спасение для химички-отличницы из призрачных стали более чем реальными. Операцию по спасению этой тетки Ирод прокрутил в считаные дни. Сначала он, верный себе, навел подробные справки о состоянии здоровья пациентки. Все оказалось гораздо проще, чем ожидалось: у бывшей лаборантки ожоги довольно сильно повредили кожу на большей части лица и плече. Она была в сознании, и прогнозы на выздоровление были очень обнадеживающие. Так что понадобилось только купить документы на другое имя у делопроизводителя госпиталя и ночью перевезти пациентку из палаты на квартиру к дедушке, поклявшемуся вы^´ходить свою любимую ученицу, которую неожиданно сентиментально назвал «доченькой», в самые короткие сроки.

Так у Ирода и появился свой «карманный» ликвидатор. А у химички – новое лицо и новое имя.

Муся в ужасе выходила из квартиры Полонской. Почти все жители двора вышли смотреть.

– Пожила в старухиной комнате на халяву? – буркнула Гордеева с галереи. – Получай, скотина! Бог палкой не бьет!

Муся рыдала и тряслась:

– Я шо?! Товарищи! Кого вы слушаете?! Эта старуха вообще немцами командовала! А те две и Косько с двенадцатой с румынами жили. А я ничего не сделала!

– Еще как сделала! И за что? За комнату вонючую! А повесьте ее в сквере через дорогу, чтоб патроны не тратить! – глядя в глаза Мусе, крикнула Аська.

– На шо она нам в сквере – шоб воняла, как при жизни, только сильнее? – отозвалась Нюся.

Дашка, Муськина подруга по комнате и белошвейному делу, не вышла, она выглядывала, обмирая от страха из окна комнатки на втором этаже.

– Пошла, гнида! – Патруль брезгливо подтолкнул Мусю прикладом, как будто боялся запачкать пальцы и прикоснуться, заразиться… – Разберутся с тобой. Не сомневайся! Со всеми предателями разберутся! – строго прикрикнул он во двор.

– Думаешь, это она меня сдала в сорок первом? – спросила, не поворачиваясь к Нюсе, Женька.

– А кто ж еще?

– Была б уверена, сама бы застрелила еще неделю назад, – произнесла в никуда Женька и пошла домой.

– Лучше б ты этому дураку Григору яйца отстрелила, – вздохнула Нюся. – Вот что мне теперь делать?

– Снимать штаны и бегать, – хмыкнула Женька. – Пусть рожает. В двадцать два примы из нее все равно не получится.

Нюся осталась одна на коридоре и вздохнула в окошко дочери:

– Может, Котька Беззуб вернется? Вы ж там по малолетке крутили амуры… Хотя… кто ж на тебя, дочечка, с прицепом румынским теперь позарится…

Если бы Вайнштейн знал, как его оплакивает Аня и как бесится Женя, он бы обязательно расцвел своей неотразимой улыбкой фартового одесского пижона. Эти женские эмоции его бы точно согрели, хотя тепло ему сейчас было без надобности. Боря ехал практически плечом к плечу с плачущими, истекающими пóтом, адреналином и смертным ужасом людьми на полу теплушки, которая увозила «татарских предателей-коллаборационистов» на новые поселения. Мужчин было меньше трети, в основном – женщины с детьми и старики.