Его доспех стал черным как смоль, и лишь две щелки глаз взирали на хладный труп Хенргача с безразличием и утихающей яростью. Глаза его — два уголька светящихся во тьме мрачным светом, отражающим всю натуру человека которые носят эти глаза.

Анахель выдохнул, вместе с воздухом отпуская всё, что когда-то связывало его с Хенграчем. Развернувшись, он пошел вверх, не оборачиваясь, и занимаясь восстановлением собственного тела.

Анахель подходил к рядам защитников, их состояние было помятым. У каждого защитника были вмятины на доспехе, а то и оторванные конечности. Множество трупов устилало подъем, как элитных бойцов, так и морских тварей, последних было гораздо больше, но было заметно, что в последней атаке стычка обострилась максимально, и ряд защитников сместился к краю защитного подъема, и если бы не убийство всех командующих, кто знает, чем бы это закончилось.

Ещё не поступило приказа распускать строй, потому бойцы стояли в полной боевой готовности. И Анахель, полный остаточной ярости и куража подумал, что он последний враг, стоящий перед рядом готовых к сражению бойцов.

Анахель издал мрачный смешок, его гортанный грубый голос прозвучал приглушенно, и эхом раздался под его ухом. Анахель всё ещё держал в руках оружие, руки свело судорогой и он их даже не чувствовал, и они машинально сжимали оружие, отказываясь выпускать клинки из твердой хватки.

Анахель рванул вперёд, его тело прыгнуло вперёд занося клинок, который со всей силой и голодом впился в плоть, прорубая доспех защитника — глаза которого до последнего момента лучились неверием и гневом.

Анахель вздрогнул, его мозг был взбудоражен от одной мысли о продолжении битвы, но он вовремя остановился, чуть по настоящему не сорвавшись, словно пёс с прогнившей цепи.

Анахель мрачно и с налетом страха вздохнул, иногда ему казалось, что его мысли подменяются, заставляя делать то, чего он не хочет (хотя в глубинах своего сознания жаждет), и думать о том, о чем никогда бы не подумал. Даже с языка могут слетать вещи, которые он ни за что в жизни не позволил бы себе сказать.

Анахель шел спокойно, он чувствовал раны, но не подавал виду, занимаясь дыхательными упражнениями, когда возвращался в строй. Его нога функционировала нормально, что нельзя было сказать об остальном теле.

Вмятины и порезы пересекали бы доспех полностью, если бы он не стал духовным артефактом, благодаря чему залечил все раны как собственные, так и часть увечий Анахеля. Сознание его было слабым, и если бы не сердце — броня «Опустошителя» просто была бы качественным доспехом, но теперь это духовный артефакт, что обычно достигалось бы только на третий раз использования техники «Демонификация» — которая является самым важным секретом, который Ярин хранит с того момента как узнал о технике. Даже Рукардис не знает об этой технике, потому нет и шанса, что массы узнают о ней.

Анахель уж тем более не знал о ней, больше того он не видел ни разу технику воочию, он лишь читал о них в самых древних писаниях, в которых лишь упоминались техники и крайне туманно описывалось что это такое.

Мысли Анахеля дрейфовали, он уже забыл о том, что убил одного из своих последних товарищей, и даже не думал о том, что следующая атака морского народа станет последней, как минимум для раненых и крайне уставших бойцов.

Когда была дана команда распустить часть строя, Анахель пошел домой, в котором жили «опустошители», и совсем не удивился, никого там не увидев. Анахель зайдя в комнату, даже не пытался снять доспех, он упал в позу лотоса, приняв пару пилюль и запив их снадобьем, и принялся за медитацию. Больше пилюль у Анахеля нет.

Через двое суток, из крепкой медитации его вывело чувство неимоверного холода, переходящего в невыносимый жар, теплящийся на его груди. Анахель медленно открыл глаза, мало внимания обращая на амулет.

Когда Анахель, наконец, полностью оклемался от транса, его глаза расширились, и он вскочил. Только он вскочил, его голову начало разрывать на куски, словно четыре части мозга схватили крюки мясника и потащили в разные стороны, а внутри черепной коробки происходила болезненная пульсация, разливающаяся по всей длине и обширности мозга. Анахель вскрикнул и схватился за голову, и тут о себе оповестили другие части тела, каждый участок забило гулкой тупой болью, словно по нему били булавами морские командиры. Тело болело, и само туловище извивалось, словно желало увильнуть от удара.

Анахель только встал, как сразу упал, тяжело дыша и сдавливая голову, сейчас она приносила больше всего страданий, нога на удивление молчала.

Спустя пару секунд, по уровню боли подходил и амулет, который всё распалялся горячим пламенем, обжигая грудь.

Анахель встал, и кое-как пошел к границе, возможно боль активирует стимуляторы из сердца, и боль отступит. На это надеялся Анахель, шатаясь и опираясь на стены, он поднялся на защитный подъем, встав у самого начала, он увидел невероятное зрелище перед собой.

Остатки элитных войск, почти в полном составе солдаты, и принцы с принцессами, которых в прошлый раз было больше стояли в куче, которая растянулась на неровный ряд, все они уперли взгляд в небо, что сделал и Анахель.

Он увидел в небе пять стариков, а точнее его зрение уловило пять черных точек, которые стоят очень высоко и далеко, а самое главное они стоят на небе — словно на ровной поверхности. Анахель раскрыл рот в изумлении и молча наблюдал за развернувшимся действом.

Всё было спокойно, пять точек, которые были стариками, не двигались, и один из них даже заговорил, и голос его раздался по всей столице.

— Мы сдаемся, и мы готовы заключить пакт перемирия. Мы здесь как дипломатическая группа, и не собираемся драться, но если вы хотите, мы можем продолжить бессмысленно отдавать жизни наших воинов. Ну так что, кроваворукий, вы согласны на мир? — спросил старик своим тихим, старым голосом который впрочем услышал каждый человек столицы. Проговоривший эти слова старик стоял смирно, сложив руки за спиной, это был тот же старик, который предлагал условия правителю Зеута ещё в городе границе. Старики стояли примерно пару минут, пока все они разом не напряглись.

Из воздуха появилась тень над столицей, и она спокойно шла по воздуху. Фигура была облачена в мантию, поверх которой накинут раскрытый халат, фигура выглядела просто, без украшений или каких-либо знаков отличия. Черные волосы развиваются на ветру, доставая до лопаток. Спокойное холодное лицо, и ничего не выражающие глаза, словно два колодца со стоячей водой. Мужчина выглядел молодым, под тридцать лет, с волевым подбородком, тонкими бровями и поджатыми губами. Глаза его не блестели, и не сверкали, потому можно было перепутать его с обычным смертным. Лишь одно выдавало его экстраординарность — его руки, выходящий из рукавов, были ало красного, цвета свежей крови. Они выглядели естественно, и не были подкрашены или косметически изменены. Руки выглядели естественно, и складывалось впечатление, что они действительно были из крови, которая тонкой вечно живой, не застывающей коркой покрывала предплечья человека, и неизвестно где заканчивалась, так же сами пальцы больше походили на пальцы демона, выглядели более вытянутыми, их венчали когти, совсем не являющимися обычными ногтями человека.

Кроваворукий, первый и единственный, неизменный правитель королевства. Он — глава Зеута, спокойным, равнодушным взглядом окинув пятерых стариков, он слегка скривил губы. А затем, в воздухе прозвучал хлопок.

Первый из пятерых стариков раскрыл глаза, отображающие шок, растерянность и запоздалый страх. Он посмотрел вниз, и увидел огромную дыру в груди, в которой уже распространяется воля Кроваворукого, туша последние искры его жизни. Только взглянув на рану, и не успев ничего сделать или сказать, его глаза утратили свет жизни, тело утратило всю силу, и начало опадать на землю, с гулом рассекая воздух, оно с шумом и подняв туман пыли, приземлилось на землю.

Остальные четверо старейшин хотели яростно взреветь и отправиться в бой, но увидели, как губы Кроваворукого шевельнулись и его безучастный, полный харизмы голос раздался по столице.