— Уважаемый предок, столицу окружили морские создания, нам может потребоваться ваша помощь, ради этого я здесь. — Проговорил мужчина, обливаясь потом всё сильней, кажется, только что он обрел информацию, за владение которой его казнят, или ещё чего похуже.

Со стороны хижины не издавалось ни звука. Но вскоре великий страж заговорил вновь.

— А, вижу, да сегодня их здесь много собралось, видимо они хотят устроить вечеринку. — Сказал страж, а затем двери хижины открылись. Из неё вышел мальчик лет пятнадцати. С заурядной внешностью, с постоянной улыбкой на лице. Он озорно стукнул лысого мужчину по плечу, и широкой походкой, размахивая руками, пошел к выходу. — Ты уже ходил к этому пацану, который руки в красной краске вымыл? — сказал мальчик, своим юношеским, ещё не до конца сформированным голосом.

— Великий предок, к королю был отправлен личный посол. — Смиренно с поклоном ответил лысый, ещё больше потея. Страж фыркнул и проговорил возмущенно.

— Не думаю, что он принял посла, слишком он высокого о себе мнения. Ладно, доверься мне, можешь быть свободен. — Сказал мальчик и махнул рукой.

Мужчина поклонился и ушел.

Когда лысый мужчина ушел, мальчик медленно нахмурился. Его дух не смог увидеть всё в тумане морского народа, его взор блокировало три точки, которые не пропускали и крупицу его взгляда. Улыбка из веселой и задорной обратилась в мрачную холодную ухмылку. Его глаза охладели.

Он взмахнул рукой, и солнце, висящее над задним двором, скользнуло в рукав его широкой мантии. Юноша пошел на аудиенцию с «правителем» Зеута.

***

— Прошу вас, нет, я молю вас, я всего лишь несчастный воришка, я украл пару буханок хлеба, добрые люди будьте милосердны! Сжальтесь надо мной, я не сделал ничего плохого! — Молил хриплым голосом, срывающимся на слезную мольбу мужчина средних лет, он был в порванной робе, он, как и многие другие находился в темном мрачном помещении. Людей было много, и это можно было сказать, лишь окинув взглядом силуэты, которые мелькают в тусклых мерцаниях старых восковых свеч. Ещё больше людей должно находиться в сумерках.

Сейчас, мужчина, который просто украл пару буханок хлеба стоял на коленях, на него взирал старик в халате, из-под капюшона на его старческое, равнодушное и безучастное лицо падал тусклый свет свечи. В глазах его не было ни милосердия, ни жалости, лишь равнодушие. А глаза старика даже не смотрят на «преступника», который по несчастливому стечению обстоятельств попал в тюрьму на сутки, и вот в конце срока его грубо выдернули из камер, пропуская все его слова мимо ушей.

На коленях, он, роняя слезы, закованный в кандалы, стоял перед широкой церемониальной чашей, в которой переливалась густая плотная жидкость, серебряного цвета, похожая на ртуть.

— Пей. — Гулкий, голос раздался эхом по залу. Холод и бесцветность голоса заставили мужчину вздрогнуть, и ощутить настоящее отчаяние.

— Я… — начал он плакать, в нос нахлынуло плотное чувство готовых вытекать слез, глаза кольнуло от собирающихся на краешках глаз слезах, которые уже потекли по щекам. Голос, который выдал единый слог, был полон обиды, и беспомощности, он содержал в себе мольбу, и невысказанную просьбу и отрицание. — Всего лишь украл пару буханок хлеба. — Рыдал мужчина, пытаясь упасть на колени, но рука старика крепко держала его за шиворот робы.

— Пей. — Повторял старик лишь одну фразу, уже начиная применять грубую силу, сдавливая своей волей шею мужчины.

Мужчине ничего другого не оставалось, может быть, он и не погибнет? — тешил он себя.

— У меня беременная жена, прошу. — Издал он последнюю просьбу, но старик своей волей открыл рот мужчине, и наклонил его голову к чаше, мужчина чтобы не захлебнуться пил жидкость. Ему показалось, что он в рот себе камень пихает, острое горькое тошнотворное чувство обдало рот и горло. А желудок скрутило в приступе спазма.

Глаза мужчины остекленели, и их словно покрыло катарактой, безвольное тело упало на пол, завалившись набок, рот начал бормотать, а кожа постепенно приобретала серебряный оттенок.

— Это был последний преступник из тюрьмы, мой повелитель. — Опустившись на одно колено, уважительно проговорил старик в халате с капюшоном.

— Хорошо, можешь начинать. Сколько у нас останется? — прозвучал голос из теней.

— 3 864 души, мой повелитель.

Со стороны теней послышалось цоканье языком, а затем и голос, пропитанный легкой досадой.

— Слишком мало, а что там по количеству рабов от Курамото?

— Из них всего чуть больше сотни душ, которые не помогут в защите столицы.

— Вы ведь их забрали?

— Конечно, мой повелитель.

— Хватит! Я не твой повелитель! — Послышалось оклик полный возмущения. А затем тишина, из которой через время раздалось новый цокот языка. — Ладно, постарайся найти бесполезных людей, которых можно будет использовать для призыва высшего демона. Не захватывай их, просто пометь их как запасы на будущее. Когда придет мой приказ, начнешь призыв.

— Слуга вас понял. — Ответил старик, присутствие покинуло покров теней, и старик начал скидывать тела в яму за церемониальной чашей, напевая себе под нос легкую мелодию.

Анахель сидел и культивировал, сейчас он был на стадии уплотнения, суть заключалась в наращивании объема внешней энергии, это был тот же процесс что и после прорывов, когда общий объем вместимости внешней и внутренней энергии при прорыве увеличивается. Разница в том, что количества нужно очень много, и те, кто поглощают и ассимилируют внешнюю энергию без техники, тратят на это как минимум год или даже больше. Анахель и другие счастливчики, потратят на это максимум сутки, если культивировать непрерывно. Что и делал Анахель.

У него было плохое предчувствие, которое кричало об опасности тихим воем на пределе слышимости. Ощущение было такое же, когда за ним следила тень, только во много раз мощнее. Анахель начинал сходить с ума от вечного предчувствия опасности. Культивация помогла отвлечься.

Но после суток беспрерывной культивации, чувство всё ещё осталось.

Его внешняя энергия после увеличения в объеме стала обволакивать и подпирать башню культивации. И теперь остался последний шаг, и первый этап будет пройден.

Анахель после завершения этапа уплотнения стал сильней, намного сильней. Хотя процесс закончился быстрей, чем чих. Но Анахель действительно стал сильней, но на чувство опасности это никак не повлияло, оно осталось, и завывало в вечном призыве к бегству. Анахель напряженно сглотнул.

Он выдохнул, а амулет на груди легонько кольнуло. Анахель осмотрел горизонт, и увидел лишь клубящийся туман, а вверху хмурое мрачное небо. Может быть, сейчас был день, но его признаков нигде не наблюдалось.

Анахель обратил нить внешней энергии в амулет на груди, и перед ним оказались проекции товаров и их цены. Сверху была надпись о купцах, и о времени, когда они пройдут мимо места культивации Анахеля.

Ассортимент был большой, словно каждая лавка столицы предлагала свои товар практически даром. Оружие, доспехи, амулеты, артефакты и даже вещи которые в обществе порицаются. Вроде ожерелья из человеческих пальцев, которые образуют массив, или связка черепов животных, в которых ещё остаются живые глаза, или содранная кожа людей с рунами. Все эти предметы имели свои уникальные свойства, и продавались только на черных рынках, но теперь всё в открытом доступе.

Глаза Анахеля разбегались, он за один осмотр ассортимента, и свойств предметов узнал больше чем за день, проведенный в библиотеке. К сожалению, ничего из предоставленного его не привлекало. Но он продолжал осмотр, и глаза его уперлись в отдел медицины.

Множество пилюль, которые увеличивают боевые характеристики, или которые обращают тебя в зверолюда, что имеет свои недостатки и преимущества, так же большой выбор медицины и вспомогающих средств.

Глаза Анахеля на миг заблестели, а потом потухли, продолжая мерцать мрачным светом безысходности. В ассортименте предоставлялась пилюля стабилизирующая фундамент. Анахель знал что таким злоупотреблять нельзя, но и ситуация не предполагала широкий выбор возможностей.