Кстати, в сортире наконец навели порядок, правда, проводницу подвигла на это Маргаритина истерика (а может, еще кто-то по вагону психанул). Хлоркой несло по всему вагону, этот запах Ника ненавидела с детсадовского периода, что опять-таки не прибавляло оптимизма. Плюс немытая голова и немытое все остальное. Плюс безбашенные цены на лежалые бутерброды и салат оливье в ресторане. Короче, дорожные жалобы, век ХХI.

Однако Ника не сдавалась. С собой были взяты пять штук толстых тетрадей и «Паркер» с запасом стержней. «Паркер» подарил ей Сережа в первый год ее писательства, и она пользовалась ручкой, только когда раздавала автографы. Теперь можно было фиксировать в тетрадях дорожные впечатления. Ника забиралась на свою полку, пристраивалась поудобнее и писала. Было так удивительно после стольких лет сидения за компьютером ощущать запахи бумаги и чернильной пасты… Она описала Наташу и Маргариту, отметив в скобках, что их типы могут пригодиться в каком-нибудь романсеро про суровые ведьмовские будни. Тем более, что к концу четвертого дня дороги Наташа проявила к Нике некий интерес.

Был вечер, поезд несся сквозь снежную мглу, Маргарита вышла в тамбур курить, Наташа опять общалась в ресторане с настойчивыми мужчинами, поэтому Ника спустилась со своих высот и писала, положив тетрадь на столик, наслаждаясь минутой одиночества и общения только с собственными мыслями. Она увлеклась – получалось неплохое стихотворение, – и когда грохнула дверь купе, даже вздрогнула от неожиданности, так далеко ее унес простой трехдольный анапест с ассонансными рифмами.

На пороге купе стояла Наташа и рассматривала Нику как редкостное насекомое.

– Всё пишешь, – непонятно сказала она. – Писатель, что ли?

Она была в том градусе опьянения, когда любая попытка избавиться от ее внимания воспринималась, как демонстрация глобального неуважения. Поэтому Ника натянула на лицо внимательную улыбку и ответила:

– Писатель. Точнее, писательница.

– Ух, ты. – не удивилась Наташа. – Детективы пишешь, как Донцова?

– Нет, фэнтези, фантастику.

– А-а. А фамилия твоя как?

– Перовская.

– Не, не читала. Я вообще мало читаю… И сколько ты платишь, чтобы твои книжки печатали?

– Вообще-то нисколько. Это, наоборот, мне издательство платит гонорар за публикацию книги.

– Большой?

– Что?

– Гонорар.

– На скромную жизнь хватает.

– Ага. То-то, смотрю, ты в ресторан редко заходишь, щемишься. Деньжата на подсосе?

– Да, – Нике был уже неприятен разговор, она не знала, как отвязаться. – Сейчас не очень удачная полоса…

– Ниче, все переменится, – широко улыбнулась Наташа. – Пойдем, выпьем, в ресторане коньяк неплохой, я угощаю!

– Да я…

– Пойдем-пойдем. Познакомлю с ребятами.

– А почему нет? – пробормотала Ника, понимая, что выглядит слишком тривиально: усталая от неуютной жизни вдовица пускается в авантюрно-железнодорожный роман. Однако достала из сумочки помаду и накрасила губы. Наташа ждала ее в коридоре, обозначив в лице веселое понимание.

Вагон-ресторан был оранжевым, как апельсин изнутри. Ника всегда любила этот цвет, но сейчас он был почему-то неприятен. Наташа подвела ее к столику, за которым вольготно разместились трое обремененных смоляными бородами и выразительными гагатовыми очами джентльменов.

«Джентльменов», это, само собой, с натяжкой. Никто из них даже символически не приподнял зад от сиденья, приветствуя дам. Восточные мужчины, что с них возьмешь, для них женщина – существо определенного статуса.

– Привет, мальчики, а я свою подружку привела, – проворковала Наташа голосом, несоответствующим ее инфернальной фигуре и макияжу. – Ее зовут Ника. Ника, а это Рза, Анвар и Ибрахим, очень классные ребята!

– Очень приятно, – улыбнулась Ника.

Взоры восточных мужчин умело скользнули по ней и остались недовольны. То, кто Рза, сказал, пришепетывая:

– Ты говорила, красивый подруга у тэбя. Этот разве красивая?

– Конечно, красивая! – Нике от медоточивости Наташиного голоса хотелось уйти в землю. – Она еще и умная!

– Да? – поднял мохнатую бровь Ибрахим. – Это нехорошо, когда женщина умный и нэкрасивый. Лучше наоборот. Садитэсь, раз пришли.

В Нике сразу вскипела кровь многочисленных поколений феминисток, начиная от Симоны де Бовуар. Она села и спросила:

– Почему плохо, когда женщина умная?

– Патамушта в жены ее только дурак и возьмет, – пояснил Ибрахим. – Но ты не умная, а все равно не замужем.

– Я вдова, – Ника почувствовала, что вместо лица у нее злобно-улыбчивая резиновая маска. – Мой муж умер от рака гортани.

– Ой, ну давайте не будем о печальном! – засуетилась Наташа. – Ребята, давайте выпьем за знакомство!

Рза заказал коньяк и бутерброды с икрой. Все, кроме Анвара, налили по стопке и выпили. Ника сделала глоток густо-янтарной жидкости и заставила себя не поморщиться – она не любила коньяк, вообще ее жутко мутило от запаха алкоголя. Если б не абсолютный целибат последние восемь лет жизни с мужем, подумала бы, что беременна…

– Отличный коньяк, – сказала она, изображая знатока. – А вы, Анвар, отчего же не пьете?

– Он правоверный мусульманин, не пьет и по-русски не говорит, – пояснил Рза.

– Но как же вы тогда живете в России? – Ника вспомнила, что периодически пыталась читать Коран.

– Женщина, – хмуро посмотрел на нее Рза. – Зачэм тебе знать больше, чэм надо?

Просто хамы какие-то, разозлилась Ника и сказала:

– Спасибо за коньяк и любезность, я пойду.

Она привстала, но Наташа одернула:

– Ну пожалуйста, посиди с нами, – и громко: – А вы знаете, ведь Ника – писательница! Она пишет фантастические романы!

Восточные лица исказились от брезгливости. Причем синхронно. И Ника выдала:

– Наташа, вы не затрудняйтесь! Джентльмены не знают, что такое фантастика! Честь имею.

Она оттолкнула стул и ушла, впечатывая подошвы в истертую ковровую дорожку. В купе она расхохоталась в голос, даже не стесняясь присутствия гламурной Маргариты. Отхохотавшись, Ника достала косметичку и стала поправлять остатки макияжа. Потом поняла, что ведет себя глупо, и сунула косметичку в сумку.

– С вами все в порядке? – опасливо глянула на нее Маргарита.

– О, в полном, – Ника улыбнулась так, что стало видно отсутствие коренных зубов в нижней челюсти. – Я так чудесно развлеклась!

– Рада за вас, – Маргарита отгородилась очередным «Караваном».

Ника залезла наверх и нацарапала в дневнике несколько фраз, характеризующих то, что произошло ранее. Потом записала мысль, которая фонтанировала банальностью, но ей понравилась: «Жизнь – это цепь разочарований, но это можно стерпеть, если звенья ее – золотые».

Она поняла, что заснула, когда увидела эту цепь – жарко горящую золотом, рассыпающую вокруг сверкающие искры. Цепь лежала у ног, оборачивая их кольцами, как покорная змея. Ну надо же, подумала Ника, какое нравоучительное сновидение – прямо как диккенсовскому Скруджу. Не жадничай, мол, и не гонись за деньгой, ибо счастье заключено в следовании моральным идеалам, высшим принципам и прочей словесной благодати. Я и не гонялась, черт возьми, принялась отнекиваться Ника, и вообще, это не мое золото!

– Конечно, не твое, – авторитетно заявила невесть откуда взявшаяся во сне библиотечная коллега Ольга Кандельская. Подхватила цепь, поднесла к глазам: – Барахло! Турецкое золотишко, 585 проба, самовары только делать и печатки гопникам! Сколько раз я тебе говорила, писательша, настоящие ценности надо приобретать, натуральные, а не хлам базарный!

– Как ты меня достала, – утомленно проговорила Ника, поудобнее ухватила конец цепи, накинула его на шею Ольге и принялась душить. – Все-то ты меня критикуешь, все-то недовольна. Нет от тебя никакого покоя!

– И не будет тебе покоя, кошелка ты пустая, корова безрогая! – ругалась Ольга и ловко выскальзывала из золотой удавки. – Телушка бестолковая! Истинно корова!

Ника всхрапнула, как перепуганная кобыла и проснулась. И услышала: