– Верно, – Ника вздохнула. – Но хотелось бы не только денег и славы…

…И тут же ей вспомнился один литературный вечер в библиотеке. Героями вечера были поэты и прозаики из ближнего провинциального городка. Путем обивания порогов госчиновников, призывов к меценатам и спонсорам, сложных финансовых манипуляций им удалось издать практически за свой счет литературный альманах. Назывался альманах претенциозно – «Новый ковчег», насчитывал полтора десятка имен авторов, известных не дальше порога своего дома и имел тираж тридцать семь экземпляров. Рассматривая липкий от некачественной краски альманах, Ника размышляла: чего ради была проделана вся эта работа? Понятно, каждый мученик пера и ноутбука хочет опубликовать свои произведения, но почему за свой счет?! Смысл?! Все равно, что фрезеровщик будет платить государству за то, что изготовляет для того же государства всякие шарики-подшипники. Тут возник следующий вопрос: если произведения публикуются за средства автора, может быть, в этом вина собственно опусов? Понятно, что в свое время «Моби Дик» и картины Ван Гога считались верхом бездарности, и их создатели при жизни не получили за свою работу ни гроша, но сомнительно, чтобы те же «новоковчеговцы» хоть отдаленно обладали дарованием подобного уровня. В свое время крепко ударившись о поэзию Пастернака, Рильке и Рембо, Ника прежде всего в чужих ямбах и анапестах искала некое «зерно пламенного растения – чуда», когда строфа или катрен бьют в душу с силой раскаленной чугунной молнии, и потом весь день болит голова от сознания собственной никчемности перед чужой гениальностью. Она несколько лет входила в состав жюри городского конкурса молодых поэтов «Ступени» и разочаровывалась снова и снова, читая нечто натужное, пустословное, глупо-наивное. «Новоковчеговцы» молодыми отнюдь не были, однако стихи их так же скрипели, как колеса несмазанной телеги, ударялись то в напыщенно-кондовую русофилию, то в глубокую философию на мелких местах, то в сентиментальную лирику, тягучую и приторную, как вареная сгущенка.

…Слово взял весьма пожилой «новоковчеговец», поэт и эссеист Вилен Водопьянов. Был он, видно, глуховат, поэтому говорил громко, чеканно и довольно агрессивно. Бегло описав текущую ситуацию в литературной жизни России вообще и родного города в частности, он принялся крушить и клеймить. В число сокрушенных и заклейменных попали «пошлые дамские детективы», «сатанинская фэнтези», «тупые боевики» и, само собой, «омерзительная эротика». Досталось всем авторам (фамилии, правда, не назывались), которые творят ради денег, а не для возрождения «Русской идеи», духовности, национального самосознания, исторической парадигмы и прочих симулякров. Меж тем, как они, смиренные «новоковчеговцы» сохраняют и продолжают в своих непризнанных шедеврах традиции высокодуховной поэзии и прозы; сердца их истекают кровью, видя, как идет нравственное разложение российского народа, как совсюду, из всех СМИ льется пошлость, масскультура, воспевается нравственное уродство, потребительское отношение к жизни и уход от реальности в дурманные чащи интернета. Мощная была речь, словно говорил не неопрятный желчный старик в засаленном кителе железнодорожника, а гигант литературной мысли, коему под силу стереть в моральный порошок даже непотопляемого Никиту Джигурду (который кстати, был особо помянут как образчик абсолютного культурного обнищания нации).

Насчет Джигурды (мир хне и бижутерии его!) Ника была согласна. Но пустить под откос все собственное творчество и ощущение мира она тоже не могла. Тем более, что ее книжки не подходили ни под одно из определений, данных Виленом Водопьяновым. То есть, предполагается, были такого уровня бездарности, что о нем даже говорить непривычно.

Потом поэт читал стихи. В основном – плач Ярославны мужеского пола над погибающей под игом масскультуры российской самобытности. Также имелись стихи, приводящие на память евангельскую притчу о мытаре и фарисее, ибо суть их сводилась к сентенции: «Благодарю Тебя, Боже мой, что я не таков, как прочие пииты, борзописцы, колумнисты, рецензенты и эссеисты! Пишу верлибры два раза в неделю, бесплатно раздаю десятки тысяч советов начинающим авторам!» Поэту аплодировали, но Ника заметила, что некоторая часть публики, в основном местная интеллигенция, от которой проку не больше, чем от перекидного календаря в солярии, сидит и перешептывается, брезгливо-завистливо поджимая губы.

Когда же следующий «новоковчеговец» завел пятистопную волынку любви к родным и несчастным простором, с места вскочила дама, которую Ника знала, как сущую занозу в седалищах всех редакторов местных СМИ. Дама, клацнув очками, направила на поэта обвиняющий перст и вскричала:

– Вы лицемеры!

Повисло неуютное молчание, как бывает, когда в переполненном лифте вдруг запахнет анонимным кишечным выхлопом. Поэт спал с лица и переглянулся с коллегами:

– Простите… Что вы имеете в виду?

– Для начала я представлюсь. Марианна Бакланюк, доцент кафедры исторического краеведения, заместитель главного редактора альманаха «Приокские звезды». Как человек, напрямую занимающийся литературно-издательской деятельностью, я утверждаю, что вы добились публикации вашего, так сказать, альманаха только путем лицемерного благоговения перед администрацией вашего города! Вы их подкупили!

– На каком основании вы это заявляете?! – взвизгнул Вилен Водопьянов. – Это наглая инсинуация! Мы омыли своим потом и кровью каждый рубль, вложенный в издание этого сборника! Мы действовали абсолютно бескорыстно, только ради сохранения и поддержания традиций великой русской классики!

Леди Марианна поморщилась:

– Лучше назовите размер взятки, которую вы сунули вашим чиновникам от культуры!

– Безобразие! – возопила «новоковчеговская» дама, напоминающая миниатюрное чучелко геккона. – Да как вы смеете! Для издания этого сборника мы тратили свои собственные деньги, отказывая себе во всем! Неужели вы не понимаете, что только благодаря изданию подобных альманахов и остается на высоком уровне русская литературная традиция!

– Да что вы заладили: «традиция, традиция»! Это просто смешно!

Все загалдели, засуетились, словно включилась пожарная сигнализация. «Новоковчеговцы» сидели красные, как маки, и нервно переглядывались. Ника поняла, что следует спасти ситуацию, подняла руку и выкрикнула:

– А можно вопрос?

Голос от природы Ника имела зычный и мощный, да и годы пения в церковном хоре не прошли впустую. Так что галдеж поунялся, люди стали оборачиваться на нее, и Ника невольно поежилась: противно оказываться в центре столь пристального внимания. Но в то же время ей, как Павке Корчагину, хотелось сыпануть ехидного коммерческого табачку в пресное тесто хранителей русской традиции.

Один из них взглянул на нее благосклонно и изрек:

– Пожалуйста, мы внимательно слушаем.

Ника встала, понимая, что сейчас все смотрят на нее, и пожалела, что надела серое платье. Надо было изумрудное с черными кружевными вставками; в нем она похожа на Медной горы Хозяйку предклимактерического возраста.

– Меня зовут Ника Перовская, я сотрудница этой библиотеки, но кроме того, я еще и писатель. Коммерческий писатель. Десять лет я писала книги в жанре фэнтези для одного из московских издательств, они выходили хорошими тиражами, я получала гонорары…

При слове «гонорар» лица Вилена Водопьянова и Марианны Бакланюк стали напряженными и чересчур внимательными.

– Я хочу спросить: почему вы уверены, что именно вам дано право хранить и продолжать русские традиции? Почему вы считаете, что коммерческие писатели их не хранят и не продолжают?

– Это легко объяснить, – голос у дамы-геккона был одновременно шипящим и визгливым, такая вот странность голосовых связок. – Вы сами сказали, что пишете ради денег! Но это неправильно! Все великие русские писатели были бескорыстны и творили ради высшей идеи, во имя истины, добра и красоты! Когда человек не думает, сколько ему заплатят за стихотворение или рассказ, он творит, основываясь на высоких мотивах! В то время как вы корыстны и продажны, вам наплевать, что ваши книги испортят литературный вкус подрастающего поколения, вы преследуете сиюминутные цели – урвать кусок пожирнее!