Мы с Сашей обошли выставку. На всех картинах так или иначе были изображены катастрофы. На одной перевернутая лодка посреди реки. На днище сидит мальчик, а мужчина держится за край лодки и пытается тянуть ее к берегу, на другой - горящий дом и девочка с котенком в руках. На нескольких картинах была изображена усадьба Погорелицы. И везде в усадьбе присутствовал волк.

   Но от Сашиной картины веяло безысходностью и мраком. Она изобразила развалины в вечернее время, по небу ползли густые темные тучи, ветер клонил книзу кроны деревьев, а из-за полуобвалившейся стены выглядывал клочок черной юбки, взметнувший пыль за собой. Будто Погорелица только что торопливо зашла за стену. Меня пробрала дрожь.

   Мальчишки ходили между картинами с родителями. Мы ушли далеко вперед, и Саша предложила:

   - Покатаемся, - она показала на колесо обозрения.

   Я кивнула. Мы отпросились у Максима Викторовича и помчались к аттракционам. Конечно, мальчишки тоже хотели покататься, но мама близнецов сказала:

   - Вы остаетесь в городе, с бабушкой покатаетесь. Идите, девочки. А тебе, - она повернулась к Матвею, - без взрослых еще нельзя.

   Мы побежали к кассам. Денег у нас было немного, и мы выбрали колесо обозрения и американские горки. Усевшись в кабине колеса обозрения, я глянула вниз и едва не свалилась: около ограды стояла женщина в длинном черном платье и шляпке с опущенной на лицо вуалью. У ее ног сидел волк.

   - Что? - воскликнула Саша, и охнула, проследив за мной взглядом. - Неужели она?

   Я кивнула. Кабинка поднялась выше, и Погорелица исчезла из поля зрения. Я смотрела вокруг и ничего не видела, меня била мелкая дрожь. С Сашей происходило то же самое. Она вцепилась в поручни так, что побелели костяшки пальцев.

   - Она преследует нас, - прошептала Саша.

   Мне захотелось плакать, реветь, как ревут пятилетние дети, когда у них отнимают конфету. Колесо поднялось на самый верх. Люди внизу казались карликами, ползающими по дорожкам парка. Среди них я искала только женщину в черном и волка. Но не видела. Когда колесо прошло полный круг, и мы вышли, никаких женщин и волков рядом с аттракционом не было. Я облегченно вздохнула. Саша, словно прочитав мои мысли, сказала:

   - Но она же была, мы обе ее видели.

   - Главное, что ее нет сейчас, - ответила я.

   Желание кататься пропало. Вместо билетов на американские горки мы купили мороженое на всех и вернулись на выставку. Мне казалось, что судьи еще долго будут решать, кто победит. Но как только мы с мальчишками съели мороженое, вышел на эстраду Максим Викторович, и началось награждение. Мы сидели в самом дальнем от эстрады уголке танцевальной веранды и не слышали, что он говорит. Но вот на эстраду поднялись три девочки и два мальчика, им вручили какие-то статуэтки и большие красочные листы бумаги. То ли дипломы, то ли грамоты.

   - Пять призовых мест? - удивилась Саша.

   - Не слышно же, - ответила я, - могли бы и микрофон взять.

   - Да не ладится у них что-то, - ответила Саша, - видишь: он крутит в руках микрофон, да без толку.

   На эстраду взбежал полноватый, будто колобок, мужчина с мокрой от пота майкой на спине, пробежал куда-то за заднюю стенку. Максим Викторович в это время стоял полуоборотом к публике, сгрудившейся возле эстрады. Вдруг он поднял микрофон и сказал в него:

   - Раз, раз, раз, - и это разнеслось по всему парку.

   Максим Викторович повернулся лицом к зрителям и сказал:

   - Итак. Третье место разделили между собой пять героев. Второе место достается троим.

   Он называл фамилии, и на эстраду поднялись два мальчика и девочка. Максим Викторович улыбался так, будто вручал подарок самому Сальвадору Дали.

   - А теперь первое место, - возвестил он, - его делят двое.

   И тут он назвал Сашину фамилию. Мы переглянулись.

   - Я никак не ожидала, - прошептала Саша.

   - Иди уже, неожидалка!

   Я даже про Погорелицу забыла. Саша побежала к эстраде, и Максим Викторович назвал вторую фамилию. Я осталась на лавочке совершенно одна. Все стояли вплотную к эстраде. Раздались аплодисменты, а за моей спиной послышалось рычание. Я оглянулась. Вплотную к ограде стоял матерый волк, а рядом с ним Погорелица. Она откинула с лица вуаль и в упор разглядывала меня черными, словно мокрый антрацит, глазами. Обожженный рот кривился в презрительной усмешке. Она будто предупреждала, что встреча будет. Скоро. Я бросилась к эстраде.

   Мы ушли сразу после награждения. Близнецов из парка забрала бабушка, а мы отправились назад, в Татьянино. Ехали без разговоров и быстро. Матвей так устал, что заснул в машине, положив голову на колени сестре. Мы с Сашей разглядывали награду. Это была небольшая статуэтка: на маленькой золотой палитре лежали три кисти разного размера. Ее можно было повесить на стену или поставить на полку на специальной подставке.

   Машина остановилась на том же холме, что и ночью, когда мы ехали с дядей Геной из аэропорта. Жена Максима Викторовича захотела сделать несколько эффектных фото. Мы, конечно, тоже вышли и сфотографировали сверху реку, остров, крышу дома. И усадьбу Погорелицы. Потом я взглянула вправо, где вдоль Дона раскинулись пойменные луга. Колышимый ветром ковыль серебрился под заходящим солнцем. Я подумала, что это будет самый красивый кадр. В это время к воротам нашей усадьбы подкатила белая "Лада". Вышли крестные.

   - Рома еще нет, - сказала я.

   - Нет, - эхом откликнулась Саша.

   ***

   - Как наши собаки, пап? - спросил Матвей, выскакивая из машины.

   Дядя Гена нахмурился, подошел к машине. Я поняла все, взглянув на него.