— Пытаетесь сообразить, где старый Чабб обжулил вас, спрятав еще один, седьмой по счету? Не переживайте, у меня совести больше, чем у иного кэбмэна, я не пытаюсь тайком внести изменения в маршрут. Я лишь взял на себя смелость поменять их местами, так что мы навестим восьмой прежде седьмого. Впрочем, если вам не терпится свести знакомство с насильниками и самоубийцами…

— Нет, все в порядке, — поспешил заверить его Уилл не без сарказма, — Полагаю, я вполне удовлетворен ворами, фальшивомонетчиками и мздоимцами.

— Вот и отлично. Тогда мы прибыли по адресу… Черт подери, Уилл! Старая кляча и то внимательнее вас! Только представьте, в какое глупое положение вы бы меня поставили, если бы превратились в лужу под катками этого локомобиля!

Не превратился бы, мрачно напомнил он себе. У Уилла, в отличии от него, есть полное право беспечно вертеть головой, разглядывая жутковатые марсианские красоты Коппертауна. Он здесь даже не гость, просто наглый мальчишка, влезший украдкой в оставленную без присмотра щель. Если он и изобразил на лице испуг, то лишь для того, чтобы не выбиваться из роли.

— Из-ззвините меня, мистер Лайвстоун. Здесь так шумно и, кроме того, этот проклятый туман…

Лэйд оттер рукавом со лба мелкую морось. Может, она и не была чистой кислотой, но кожу от нее неприятно пощипывало.

— Вот почему я не частый гость в Коппертауне, — пробормотал он, изучая влажную ладонь, — Я староват для здешнего климата, а многие, представьте, живут здесь всю жизнь. Жизнь эта, впрочем, надолго обычно не затягивается, типичный обитатель Коппертауна в сорок уже глубокий старик, отравленный всеми известными человечеству ядами, которые здесь сосредоточены в воздухе, воде и земле. Славное местечко! Впрочем, я стараюсь избегать его не по этой причине. Слишком уж много опасностей здесь подстерегает зазевавшегося джентльмена и, уверяю, грузовые локомобили, прущие не разбирая пути, не самая серьезная из них.

— Признаться, я и сам ощущаю себя здесь весьма неуютно, — признался Уилл, — Дело даже не в воздухе, а в…

— В людях. Я знаю. Сперва этого не замечаешь, но потом это ощущение жжет сильнее, чем ядовитый смог Коппертауна. Вы ведь ощущаете, как косятся на вас прохожие? Как глядят уличные мальчишки? Какими взглядами одаривают клянчащие милостыню изувеченные бродяги, сами вчерашние рабочие?

— Я…

— Это ненависть, — спокойно обронил Лэйд, — Эти люди, которые смотрят на вас, редко доживают до сорока, обычно бесчисленные болезни, травмы и непосильная работа сводят их в могилу гораздо раньше. Здесь ни за какие деньги не достать чистой воды, и даже собственная комната для них, обитателей грязных бараков, кажется недостижимой мечтой. Как вам эта сторона Эдемского Сада? Не правда ли, создает весьма гнетущее ощущение? Да, они ненавидят вас. Ненавидят за ваш чистый костюм, за то, что знают — вечером вы вернетесь домой и единственное, что сохраните на память о Коппертауне, это пару легких ожогов. Они же обречены оставаться здесь до скончания жизни. Добрый доктор не поставит им компресс, а священник не отпустит грехи, отпуская в лоно небесных праведников. Их похоронят в общей могиле, и они знают это при жизни. Впрочем… Впрочем, признаю, иногда встречаются и приятные исключения. Взгляните хотя бы на тех дам дальше по улице! Прелестны, юны и жизнерадостны, сущая отрада для глаз. Как они вам?

Уилл покорно перевел взгляд в указанном Лэйдом направлении, после чего тут же пригладил рукой волосы и приосанился, стараясь придать походке несвойственную его возрасту солидность. Если он полагал, что это сделало его импозантнее и мужественнее, то заблуждался самым серьезным образом, но Лэйд счел за лучшее не указывать на это.

— Вполне… миловидны, — сдержанно заметил Уилл, напустив на себя безразличный вид.

— Должно быть, работницы здешней спичечной фабрики, — предположил Лэйд, — У них не так-то много времени для отдыха, так что они стараются пользоваться каждой свободной минутой. Наверняка болтают о шляпных булавках и моде! Видите, жизнь в Коппертауне может казаться поначалу едва выносимой и оглушительной, но многие тысячи людей живут здесь и, как видите, вполне этим довольны.

Насколько позволял видеть сгустившийся смог, девушки в самом деле молоды, и некоторые — весьма хорошенькие. Должно быть, недостаточно долго дышали ядовитым воздухом Коппертауна — по крайней мере, кожа еще не сделалась отечной и не приобрела неприятно желтоватый оттенок, как у старожилов. Сколько лет пройдет, прежде чем они превратятся в немощных старух, чьи кости скрипят так, что слышно за квартал? Пять? Десять?

— В чем еще заключена опасность? — спросил Уилл, украдкой наблюдая за ними и наивно полагая, будто это остается незамеченным его спутнику.

— Что?

— Вы сказали, что в Коппертауне человека подстерегает много опасностей. Мне любопытно узнать, в чем они заключены.

— Как посмотреть… — Лэйд развел руками, едва не задев спешившего по своим делам фабричного курьера, за что удостоился гремучей связки непонятных ругательств, которые не меньше чем на две трети были непонятным ему заводским арго[164], - Многие полагают, что опасность таит покровитель Коппертауна, но, как по мне, это грешит против истины. Возможно, он не самое безобидное существо в Новом Бангоре, однако редко гневается без причины, а люди, снискавшие его злость, чаще всего сами в том виноваты. Нарушили технологический процесс или иным оскорбили дух машины. Вам что-нибудь известно о нем, Уилл? Не сочтите за наглость, однако я бы предпочел не пускаться в длительные разговоры — от здешнего воздуха у меня отчаянно першит в горле.

— Ну, полагаю, я кое-что знаю про него. Разумеется, поверхностно, но…

— Что ж, с удовольствием послушаю сам. Если вам, конечно, не претит на время поменяться ролями.

— Не претит.

— Его зовут Медноликий и он хозяин Коппертауна, — Уилл оглянулся на Лэйда, точно ища на его лице подсказку, но тот сохранил самую серьезную и невыразительную гримасу из своего арсенала, — Но посвященные часто кличут его Увечный Кузнец. Он покровитель фабрик и машин, безумный механический зодчий, чьи глазницы наполнены расплавленной медью, а голос — оглушающий рев. Говорят, обычный человек выживет из ума, если вдруг ненароком увидит его, потому он является лишь изредка, и то лишь лудильщикам, его преданным слугам и последователям. Еще я слышал, что на телах тех, кто заслужил его расположение истым почитанием технического процесса он оставляет священные стигматы — ожоги, оставленные каплями раскаленного металла.

— Это все? — спокойно спросил Лэйд, когда Уилл замолчал.

— Честно говоря, я не очень-то много времени отдал изучению Коппертауна. Мне и находиться-то здесь больше часа сложно. Потом ужасно шумит в ушах, и сложно избавиться от этого жуткого запаха…

— Значит, в райском саду вы облюбовали себе лишь пару аллеек? — съязвил, не сдержавшись, Лэйд, — Предпочитая обходить стороной заросшие сорняками окраины?

Должно быть, его слова задели Уилла за живое, потому что он дернул подбородком. Точно добропорядочный школяр, встретивший неодобрение учителя и судорожно пытающийся вспомнить все, что ему известно о Битве при Гастингсе.

— Ну… Еще я слышал, что время от времени лудильщики выбирают первосвященников из своего числа. Для этого добровольца обрекают на ужасные муки. Его суставы дробят паровым прессом, в рот заливают расплавленный свинец. Если после этого он выживет и проживет неделю, то приобретает что-то сродни церковному сану. Таких лудильщиков избавляют от работы, их носят на руках из цеха в цех, чтобы их дух, обласканный Медноликим, помогал конвейерам и станкам работать без ошибок. На их телах раскаленными иглами выводят чертежи непонятных машин, которые, исходя из настоящих инженерных расчетов, никогда не будут работать, и химические формулы несуществующих веществ.