Не с тем связалась.

За свою жизнь я перебывал во множестве музеев и всегда старался попасть в запасники. Кстати, в запасниках Музея изобразительных искусств до возврата в Германию находилась большая часть умыкнутых картин Дрезденской галереи, включая Сикстинскую мадонну. Разумеется, под семью замками. Остальные сокровища по дороге задержались в Киеве.

Если вернуться к военным временам, то я здесь не высказываю никаких моральных суждений. Все хороши. Русским ещё мало досталось. Не сообразили, не организовали нужный отдел НКВД, не разработали инструкций по выемке культурных объектов. Из Германии в числе таких объектов советские солдаты тащили с собой только то, что по части голых баб, потом выбрасывали. Не везти же такую срамоту домой в виде трофеев.

Это вам не шёлковые пижамы, которые офицеры в качестве тех же трофеев отправляли посылками для своих жён. То, что это ношеное чужое бельё с пятнами в подмышках, мало кого смущало. Жёнушки долго кумекали по поводу пижам. Нарядные вещицы, точное назначение которых не было им известно. Да и не только им, их мужьям тоже. Впрочем, последние, хотя и краем глаза, но видели мир, по этой части за них сложно поручиться. Опробование пижам происходило как в басне: «То к темю их прижмёт, то их на хвост нанижет, то их понюхает, то их полижет…». Пижамы отказывались действовать. В провинции по неиспорченности и душевной простоте дамского офицерского корпуса шёлковые комбинации и пижамы стали использовать для парадных выходов в театр. Разумеется, к изумлению и восторгу меломанов. Ложи бенуара можно было именовать ложами дортуара.

Немцы же к пижамам были привычны. Они больше интересовались предметами искусства (в эстетической и коммерческой ипостасях) и планомерно вывозили из оккупированных стран живопись, скульптуру и антиквариат. И если говорить всю правду, то разбойничать начали не немцы. В позапрошлом веке англичане обобрали Египет и Грецию. Из Афин британский посол в Турции вывез скульптуры Парфенона – турки подарили. Греция до сих пор требует их реституции. Ещё раньше Наполеон в результате своего итальянского похода обогатил Лувр массой шедевров живописи из музеев, церквей и частных коллекций. Всё это богатство и сейчас в Париже.

И однажды, как обычно, ни с того ни с сего, у меня возник такой вопрос: а что, во время немецкой оккупации Франции Лувр тоже пощипали? То есть, выражаясь циничным совковым языком, попытались ли каким-либо образом «экспроприировать экспроприированное»? Маркс и Энгельс в своём Манифесте предлагали что попроще: «грабить награбленное». А если немцы собирались захватить ценности, то как реагировали французы?

По данным Министерства ремёсел, торговли и туризма до квадратного двора (la cour carrée) Лувра добираются менее 15 % посетителей музея. Остальных заглатывает стеклянная пирамида, составленная из 666 стёкол, под которой находится вход в музей. Поблизости вьётся огромный хвост желающих приобщиться к прекрасному. В первые воскресные дни месяца посещение бесплатно и народу ещё больше. Между тем, квадратный двор – красивейшее место дворцового ансамбля, само по себе произведение архитектурного искусства. На его строительство ушло больше ста лет. Попасть туда можно через три арки. Одна ведёт от пирамид, северная – с улицы Риволи и южная – с набережной Сены. Внутри этих арок, в их торцах, как и во всём Лувре, расположены стеклянные двери служебных входов, украшенные травленым цветочным орнаментом. Их много: администрация, отдел живописи, отделы скульптуры, прикладного искусства, реставрационные мастерские. В арке двора со стороны Сены находится дверь без вывески. Это вход в библиотеку музея и Архивы национальных музеев, расположенные на третьем этаже и в мезонине. А первые два этажа, когда-то королевские покои – экспозиционные. Это павильон Сюлли с его греческими и египетскими древностями.

Пешеходы снуют через арку в сторону двора и на набережную, и не подозревают, что внизу, как раз у них под ногами, под асфальтом арочного проёма располагается затемнённый зал номер 1 или попросту крипта со сфинксом – одним из сокровищ музея. Идеально сохранившаяся скульптура с туловищем льва и головой фараона Аменемхата II.

Обычно в павильон Сюлли попадают через главный – пирамидальный – вход, хотя, как выяснилось позже, если хорошо обследовать музейный лабиринт, то можно пробраться и из Архивов.

По прежнему опыту попадания в музеи через служебный подъезд я знал, что самым серьёзным препятствием оказывается консьержка на входе. На этот раз всё обошлось благополучно. Взглянув на моё бразильское удостоверение личности, прибранная седая дама приветливо улыбнулась, куда-то позвонила и сообщила о цели моего визита:

– Мсьё – бразильский журналист. Его интересует переписка администрации Лувра с немецкими оккупационными властями.

Через интерфон я услышал:

– Это к нам. Объясните мсьё как сюда подняться.

Никаких выяснений, никаких подозрительных интонаций, никаких подскоков. Воображаю, как на подобный вопрос отреагировали бы в России, где архивы не любят, не показывают, не раскрывают, относятся к ним, как к гражданам с судимостью или как, бывало, милиция к бывшим репрессированным. Всегда с подозрением: «Сидел? Значит, было за что. У нас зря не сажают». Хотя именно у нас вечно сажали зазря и продолжают это делать. Заикнись я об общении и вежливой переписке дирекции псковского или орловского музея с немецкими оккупантами, вдобавок искусствоведами по специальности, сознательная дежурная на входе, наверное, начала бы сучить варикозными ногами и вместо архива сразу же связалась со Следственным комитетом или вызвала ОМОН. Легла бы на пулемёт, но не позволила очернить Родину. Тут я спохватился, прервал мысленные рассуждения и умиротворённо выдохнул. По счастливым обстоятельствам Лувр располагается не в России, а во Франции, и эти дуболобые персонажи туда пока не вхожи. По крайней мере, при исполнении служебных обязанностей, то есть в чёрных масках – намордниках.

Когда в микроскопической лифтовой кабине я поднялся на пятый уровень Лувра, сотрудник Архива уже подготовил план расположения документов и шифры необходимых мне папок. Вся переписка, даже с немецкой стороны, была на безукоризненном французском. Это были вторые машинописные экземпляры писем на тончайшей, почти просвечивающей бумаге.

Я сел читать и сразу же окунулся в нелёгкий музейный быт сороковых годов прошлого века. Мне до этого было известно, что со времён Первой мировой войны у Лувра был хорошо продуманный план эвакуации экспонатов. Он и был приведён в действие в конце тридцатых годов. На редкой фотографии величественная Большая галерея, где обычно стены – живой учебник истории искусства, пуста, замусорена. На другой Венера Милосская, стоящая на деревянном подиуме. Кругом ящики, тележки, кособокая лестница. Богиня обмотана какими-то верёвками, будто перед повешеньем. Из-за этих перевивов создаётся впечатление, будто ей за спиной повязали руки. Из всех возможных положений верхних конечностей непокалеченной скульптуры (а таких предположений великое множество) это самое необычное. Вид у Венеры растерянный: «Меня снова везут? Куда? Как бы теперь ноги не отломили».

После начала военных действий коллекции разместили в 720 хранилищах в Парижском районе и в провинции, в средневековых замках и местных музеях. Для транспортировки громоздких вещей использовались грузовики театра «Комеди Франсез», предназначенные для перевозки декораций. Не обошлось и без курьёзов. Полотно Жерико «Плот Медузы», направленное в Версаль, зацепилось за трамвайные провода, а от короткого замыкания весь город оказался обесточенным.