Он придёт, как всегда, с подарочком. Всё время появлялся на пороге с необыкновенной, солнечной, чуть смущённой улыбкой и прятал за спиной гостинец. Пироженку, букетик или ветку рябины с яркими ягодами – но всегда.

«Мишутка… Счастье моё, жизнь моя, любовь моя!» – слёзы опять заблестели в несчастных глазах. Ну нельзя, никак нельзя! Нельзя показать, испугать, огорчить. Пусть ещё немного, но он будет счастлив и беззаботен. Ещё утром они были счастливы оба, счастливы бесконечно, безгранично, безмерно.

Мишутка был вторым Ириным мужем и первой любовью. Предыдущее замужество она старалась вообще не вспоминать, а вот нынешний муж дал ей такую восхитительную семейную жизнь, что Ира твёрдо была уверена: нет в мире жены счастливее, чем она. У неё самый добрый, самый надёжный, самый нежный, самый-самый любимый Мишутка.

Собственно говоря, он был вовсе никакой не Миша. Звали его Костя, Константин Лапиков. Обнимая, ласкаясь, Ира промурлыкала когда-то:

– Костя Лапиков – Косолапиков – Косолапенький – Мишутка!.. – повторила напевно. – Мишутка, Мишутка, Мишуточка!

– Меня в школе Топтыгиным звали, – усмехнулся он.

– Не-е-ет! – пропела Ирина всё так же нежно. – Мишутка!

Занятая печальными мыслями, Ира не сразу услышала звонок в дверь. Вздрогнула, неужели Костя? Открыла и удивилась: на пороге возвышалась подруга с тортом в руках:

– Я пришла к тебе с приветом! – возвестила Светка. – А ты чего ревёшь?

Как же вовремя она появилась! Всхлипывая, Ира выложила всё, что терзало её и заставляло лить горькие слёзы.

Совсем неожиданно для себя она услышала сегодня страшный, смертельный, убивающий диагноз: злокачественная опухоль. Началось с простой диспансеризации, Ира ходила по кабинетам, уверенная, что у неё всё прекрасно.

– На что жалуетесь?

– Жалоб нет.

Насторожило нахмуренное лицо очередного врача, консилиум в кабинете УЗИ[2]. Потом пошли направления на разные анализы и обследования, а закончилось всё визитом в онкоцентр. До последнего Ира не верила, что все эти страшные слова относятся к ней. Несколько дней она добросовестно переносила все процедуры, уверенная, что ничего не найдут, и лишь сегодня поверила, хоть добрый доктор и уверял, что ничего страшного. Но уж слишком долго он перебирал бумаги, и в глаза старался не смотреть.

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! – горько пошутила Ира. – Сказали, сделают всё возможное, но это же рак!

И она опять заплакала, отчаянно и безнадёжно. Светка прижала её к себе, поглаживала тихонько, успокаивая:

– Ну, ладно, ладно! Мы ещё поборемся! Помнишь притчу о двух лягушках, попавших в молоко? Одна сразу потонула, а вторая трепыхалась, бултыхалась, сбила масло и выбралась наружу. Так что начинай бить лапками!

– Я что, по-твоему, лягушка?

– Ага! А должна быть царевной. Мужа нужно встречать красавицей, а не чудовищем. Иди, причепурься, я пока чайник поставлю. Я с тобой беду разделила, а ты со мной тортик разделишь.

Светкино присутствие помогло Ире успокоиться, словно она и вправду напополам поделила с ней горе. Выпив чаю с тортом, поболтав безостановочно обо всём, Светка умчалась, а Ира опять принялась думать, как бы уберечь от горя Мишутку.

Зачем судьба дала им счастье и надежду? Чтоб вот так, сразу, всё отобрать? Мало ей было прежних тумаков и обид? Прошлое начало мелькать перед глазами, вспомнилась вся прежняя жизнь. Такая длинная… И такая, оказывается, короткая!

…В Иришкином детстве было всё. Вкусная еда, красивая одежда, разнообразные игрушки и книжки, всё, что можно купить за деньги. И было противное слово «бизнес».

– У нас бизнес! – говорила мама, изредка показываясь дочери на глаза. Папа не показывался вовсе.

Из-за этого бизнеса у Иры не было ничего того, что должно быть в детстве. Никаких семейных праздников, совместных походов в кино, поездок за город и в гости. Чтобы мама спела колыбельную или рассказала сказку на ночь? Представить невозможно! У неё в это время деловая встреча.

Чтобы папа сводил в зоопарк, сфотографировал на пони или с жирафом? Да никогда! Бизнес!

Это слово маленькая Ирочка не понимала и ненавидела. Бизнес приносил доход, но отнял родителей. Они здравствовали, однако в жизни дочери их не было. Ирину поили, кормили, одевали, учили – и не замечали. Она так старалась, чтобы её хотя бы похвалили! Напрасно. Иришка учила стишки и песенки перед праздниками, но на утренники к ней никто не приходил, никто не смотрел гордыми глазами и не хлопал в ладоши именно ей. А подарки своими руками? Любовно сделанная аппликация или рисунок неизменно оказывались в мусорном ведре.

И заботливой бабушки с колыбельными, сказками и пирожками у неё никогда не было. Заплетала косички, подавала обед, смотрела дневник вечно хмурая няня Евгения Станиславовна. Не тётя Женя, не нянечка, а именно Евгения Станиславовна. Малышка старательно выговаривала непростое имя, но всё ж ошибалась порой и получала выговор. Нет, няня не была жестокой и грубой, злых слов Ира не слышала, но и добрые в её адрес не звучали никогда. И от няни исходило холодное равнодушие, тепла от неё не ощущалось. Евгения Станиславовна любила повторять по любому поводу:

– У некоторых только манны небесной нет! Ты бога благодари, что в таком доме живёшь. Да тебе сотни других детей позавидуют!

Но никто и никогда Ире не завидовал. Это она отчаянно, до слёз, завидовала тем самым другим детям. После выходных то и дело в школе на переменках звучали рассказы о поездках к бабушкам, на дачу с шашлыками, походах семьёй в цирк, в кинотеатр и кафе-мороженое. У Иры всегда были карманные деньги, она могла себе купить сколько угодно мороженого, но это же совсем не то!

И рассказы о каникулах на море, опять же с мамами и папами, расстраивали и заставляли завидовать. Став постарше, Ира поняла, что никогда не дождётся маминой ласки и папиного внимания, и совсем перестала ждать и надеяться. От природы тихая и мягкотелая, она сдалась и продолжала жить в своем холодном и скучном коконе, знакомясь с другой, настоящей, жизнью по книгам и фильмам.

Со временем Ира ко всему привыкла и не обижалась на равнодушие близких, а возражать и что-то требовать совсем не умела. Покорно окончила школу (и прекрасно окончила), безропотно поступила в выбранный родителями институт. Училась, по-прежнему окружённая стеной строгости и равнодушия, словно робот, управляемая нужной кнопкой.

Она выросла хорошенькой, мальчики ею интересовались, но Ира пугалась, шарахалась и ни разу даже на свидание не ходила. Получив образование, она надеялась пойти работать, стать самостоятельной и вырваться, наконец-то, из своего сумеречного мира. Не тут-то было! Оказалось, что давно уже выбран подходящий жених, за которого следовало немедленно выйти замуж. И Ирина пошла, без любви, без желания, за кого велели, не сопротивляясь. Почему-то ей казалось, что это правильно, что так и должно быть. Что можно сделать выбор, самой встретить любовь, ей и в голову не приходило. Вот уродилась такая послушная – и всё тут. Все девушки должны выходить замуж, и в сватовстве ничего плохого нет, тем более что кандидат из их круга, свободный, видный, обеспеченный.

После свадьбы Ира переехала к Борису, но казалось, что она всё там же, в скучном болоте. Почему-то и Евгения Станиславовна, постаревшая, но не изменившаяся, строгая и суровая, перебралась в новый дом вместе с хозяйкой. Светка хихикала: вот так приданое! Она подозревала, что мрачная тётка является надсмотрщиком и шпионкой, а Ира считала, что домоправительница взята ей в помощь, чтобы молодой жене было полегче.

Знания о семейной жизни у неё были чисто теоретические, первая любовь, первый поцелуй, первые прикосновения и объятия совсем неведомы. Муж объяснил, что от неё нужно, выяснилось, что совсем немного. И спальни были отдельные, Борис посещал её нечасто, да она и не жаждала. Супружеские отношения особых эмоций не вызывали. Ира и это считала нормальным, она читала, что женщина просыпается не сразу.