– Мы к тебе завтра придём рыбачить, под вечер, а то днём жарко сильно.

– Обязательно приходите, меня скоро выписывают, времени больше будет, вот тогда порыбачим, – обрадованно проговорил я и направился в процедурную на перевязку. Мне врач сделал перевязку и сказал:

– Через пару дней, молодой наш человек, нам придётся с вами расстаться, мы вас выпишем, и вы будете наслаждаться своей свободой, рады?

– Конечно! Меня друзья никак не дождутся.

Врач поинтересовался, где же меня так угораздило получить ранку которая загноилась. Я ему рассказал правду как это произошло, и он только кивнул мне:

– М-да, детство есть детство, и все мы через него прошли. Да, завтра вечером будет обход, комиссия приезжает, далеко не пропадайте, молодой человек. – Он меня всегда называл «молодой человек», но не по имени. Меня, конечно, радовало, что скоро меня выпишут. Мама сейчас приедет, и я её обрадую.

Я ждал следующего дня как никогда. И он наступил, а завтра меня выпишут. Но этот день для меня длился вечно – так я ждал своих друзей, чтобы их порадовать, что завтра мы уже будем вместе, а сегодня – хотел подумать – порыбачим. Однако врач меня предупредил, чтоб я не отлучался в связи с осмотром. Ну ничего, обойдутся без меня, а вот завтра – сколько угодно, весь день буду с ними. Друзья, как и обещали, вызвали меня, но меня врач ещё раз предупредил, чтобы я не отлучался никуда. Я вышел к друзьям навстречу и выпалил:

– Ура! Меня завтра выписывают, а сегодня ничего не выйдет – обход будет, комиссия приезжает, без меня обойдётесь, не обижайтесь.

– Да ладно, мы понимаем. До завтра подождём, – сказал Петька. – Тогда мы пойдём, до завтра.

Меня в это время окликнул мой лечащий врач:

– Молодой человек, идите к себе в палату. Обход начинается.

Я нехотя поплёлся к себе в палату. Почитал книгу, попил из графина воды. Время тянулось очень долго, я не находил себе места, и вот дверь распахнулась, и вошли трое незнакомых врачей в белых халатах и мой лечащий врач. Он объявил:

– Этого молодого человека мы завтра подготовили к выписке.

В это время вбежала женщина в белом халате – врач – и выпалила:

– Там привезли двух мальчиков, копали червей и подорвались на мине, нужно срочно оперировать.

У меня от услышанного подкосились ноги, и промелькнуло в голове: неужели мои друзья?

Да, это оказались мои лучшие друзья, и я мог бы быть вместе с ними. Вот такая постигла трагедия моих друзей, и это было эхо проклятой войны.

С тех пор, когда я потерял своих дорогих друзей, многое изменилось. В то время я ещё не осознавал всех ценностей и не знал, что последствия войны бывают ужасны и долговечны для всех. У меня появились новые друзья, но, учась уже в четвёртом классе, я больше проводил время со своими родителями. Я продолжал коллекционировать марки – это было моё основное увлечение, хотя их у меня стало намного больше. Родители мне купили специальный альбом – большую тетрадь с прочными листами в клетку, и я в них аккуратно наклеивал марки, а потом часами разглядывал, перебирал их. Часто родители ездили в город Симферополь и брали меня, там жили наши родственники по матери, и у них было много детей, с которыми я подружился. Я привозил с собой марки и показывал всем. Многие тоже коллекционировали там марки, и мы обменивались ими. Я гордился тем, что у меня было больше.

На каникулах, ещё в третьем классе, нас возили на экскурсию в музей в Бахчисарае. Такую красоту я видел впервые – всё из золота и серебра. Многих гостей привлекал Фонтан слёз, или Бахчисарайский фонтан, который описывал А. С. Пушкин. Ханский дворец нравился многим туристам, а в особенности этот фонтан, который для меня в то время был не очень примечательным по сравнению со статуэтками, коврами, кувшинами, посудой, сверкавшими позолотой, – это меня поражало. Уже потом, когда я стал изучать произведения Пушкина, я начал понимать величие этого Бахчисарайского фонтана и многое другое. А пока я наслаждался тем, куда меня возили, и рассматривал всевозможные достопримечательности Крыма. А Крым – это клад для туристов. Я часто рассматриваю фотографии того времени – старые, потёртые, начиная с детского сада, – и они мне дороги. Каждый раз мы с родителями фотографировались на память, а особенно на море.

Больше всего мне нравилось ходить и лазить в катакомбах, и каждый раз меня родители за это ругали, угрожая тем, что если я ещё схожу туда, то они меня не будут брать с собой в поездки. Но этим меня было не удержать, как и старшего брата, – мы сбегали, и всё начиналось сначала – с упрёков. Мама всегда говорила:

– Я боюсь за вас, что что-нибудь выкинете. Ты, сынок, забыл случай с пистолетом или как твои друзья подорвались на мине? В этих катакомбах чего только нет, одних только патронов валяется сколько угодно. Ты же знаешь, что двоих исключили из школы только за то, что они разожгли костёр у школы и набросали туда патронов, устроили фейерверк! И ты забыл свою стрельбу? Мы скоро переедем на север отсюда, подальше от этих трагедий, к отцу на родину.

Я был не против переехать, а то, что мы сами бросаем в костёр патроны, – это не секрет. Мы от них избавлялись, а то, что старшеклассники в прошлом году устроили, – нас это не касалось. Мы разводим костёр далеко от школы – у катакомб или у входа, чтоб можно было спрятаться, никого рядом не было и не слышно никому.

Вот так у нас проходило в то время детство. Редко когда мальчишки не сидели по два года в одном классе за какие-то проступки. Часто нас в школе навещали из милиции, проводили беседы, собрания с родителями, но дети есть дети, и нас тянуло на необдуманные «подвиги».

Мы даже не боялись гадюк, которых здесь было предостаточно. Мы из кустарников вырезали рогульки, чтобы были почти в наш рост, и этой штукой вылавливали змей. Увидев змею, рогулькой у основания головы прижимали сильно к земле, пока змея не переставала дёргаться, замирала, потом брали её у головы, как бы за шею, и рассматривали – жива или нет. Теперь, по истечении стольких лет, я никогда змею не взял бы в руки. Вот такое у нас было «геройство», ничем не оправданное.

На каникулах я больше находился с родителями и со старшим братом. Отец у меня работал на баштане, охранял колхозные арбузы, а мама – на молочной ферме, и я в свободное время на лошади с бричкой, загруженной бидонами с молоком, развозил населению колхоза это молоко. Однажды, когда развёз молоко и возвращался назад на ферму, меня в который раз постигла беда. Сам колхоз – то есть жители и их дома – располагался наверху, вдоль дороги, а ферма находилась внизу, в полутора километрах от жилых домов. Недалеко от фермы стояла и начальная школа, которая скоро ждала учеников – и меня – в четвёртый класс.

Лошади везли бричку медленно, только пустые бидоны, соприкасаясь друг с другом, издавали неприятный звук, и, когда мы начали спускаться вниз, пустые бидоны ударились так, что напугали лошадей. Скакуны понеслись вниз, разбрасывая бидоны в разные стороны. А потом и я вылетел из брички, сильно ударившись, у обочины. Лошади бежали ещё метров двести, пока сама бричка не перевернулась – и лошади только потом остановились, недалеко от фермы. Всё это видели женщины с фермы и моя мама, которая бежала ко мне. Я встал и по дороге направился в сторону мамы, хромая, в порванных новых шароварах, приготовившись получать оплеухи. Но мама меня обняла и сквозь слёзы говорила:

– Какой же ты у меня невезучий! Нет, надо срочно отсюда уезжать от греха подальше. Какое-то проклятое место. Пойдём на ферму, приведём тебя в порядок. Ушибся сильно? Женщины соберут бидоны, ты сейчас помоешься – и домой.

Я только успевал мотать головой, соглашаясь с мамой, а потом сказал:

– Мама, может, я сразу пойду домой, ты придёшь и заштопаешь мне шаровары, а я к этому времени помоюсь, а то мне неудобно, – признался я, и мама согласилась:

– Только сразу домой и никаких друзей. А возить молоко больше не будешь, понятно?