Зато в остальное время мы встречались у меня каждую свободную минутку; я свернул свои амуры в школе, сообщил об этом Ярочке и тут же заслужил он нее скорую, горячую и деятельную похвалу.
— А как ты его называешь? — спросил я однажды, не подумав.
— Виталик... — тут же ответила она, как будто мы думали об одном и том же.
— Вот как... — Я слегка помедлил. — А хочешь... зови меня тоже Виталиком, ну чтобы случайно не проговориться...
— Я не проговорюсь, — строго ответила Яра. — Можешь быть совершенно спокоен. — И тут же добавила: — Или ты, может быть, мазохист?
— Я не мазохист, — так же строго ответил я. — Я просто о тебе забочусь...
Теперь у Яры были ключи от черного хода. Запарковавшись у соседнего супермаркета, она могла проникнуть ко мне в подъезд незамеченной, если за домом, конечно, наблюдали только спереди, с парадной.
— Так что там у нас было с Кипром? — как-то спросил я ее к слову.
— Я получила классный контракт... — без особой радости сообщила она. — Реально богатый перец, фабрика на Кипре, посевы какие-то, биржа... И я — шеф по пиару и сопровождению. Шеф безопасности будет ходить подо мной, прикинь? Никогда бы не подумала, что смогу столько зарабатывать. А выучу греческий — будет еще больше...
— И когда ехать?
— Еще два месяца, — проговорила Яра совсем уже невесело.
— Греческий учишь?
Она не ответила и окончательно погрустнела.
***
Неудачи преследуют нас; это оттого, что я поручил
организацию экспедиции брату моему Николаю...
В.Каверин, «Два капитана»
История с мешком и Гудвином всё еще снилась мне, причем не яркая ее часть, с кровью и стеклянными брызгами, а именно будничная, бытовая: тревожная поездка в Степное, поиски укромного места, черная болотная вода, коряги, снежок, голые скользкие ветки деревьев, капли влаги, срывающиеся с тонких веточек и оставляющие в нежном снеговом покрове глубокие, темные — как пулевые — пробоины. Обычная инверсия подсознательного, тьма египетская: ведь никакого снега в тот день не было, моя бедная голова по-прежнему разруливала этическую проблему, упрямо валя всё в одну кучу. Во сне мешок вечно всплывал из-под коряги одним боком, под прочной тканью у трупа шевелились конечности, или он вдруг весь принимался судорожно биться, пока мы снова не заталкивали его под воду толстыми сукастыми корягами.
Постепенно я, однако, свыкся к этой мукой, так что, чуть только сон «про это» захватывал мою усталую голову, я мужественно поднимался, шел в полутьме ночной квартиры к холодильнику и там накапывал себе снотворного: от барбитурата мысли скоро мягчеют и съёживаются, как гуппи в аквариуме, если плеснуть туда рюмку водки.
Но сны снами, а вот с моим дружком чем дальше тем более множились невнятицы. Завулон являлся в школу пасмурный, цедил сквозь зубы, а в перерыв в преподавательской усаживался в угол и отгораживался ото всех газетой. В один прекрасный день я, похолодев внутренне, внезапно отметил про себя, что стал встречать его в городе в тех местах, которые считал прежде сугубо своими. По всему раскладу выходило, что Зав следит за мною, пасёт меня скрупулёзно и целенаправленно — и неизвестно с какой целью, это мне предстояло еще выяснить. Если дружок боится меня, следует просто не давать ему поводов для страха, и постепенно он вероятно остынет, угомонится. Если же он уже принял решение — тогда надо... и для начала я купил себе с рук электрошокер, который таскал теперь в кармане повсюду.
Однажды я не выдержал и сорвался. В преподавательской никого, кроме нас, на было. Зав сидел в углу с газетой. Я поднялся и подошел к нему вплотную.
— Что происходит, дружище? — проговорил я нарочито фальшивым тоном. — Кошмары замучили? Давай, поделись... Так и скажи мне по-честному: «Мол, не могу терпеть, душит...». А я приму меры.
— «По-честному, не по-честному...» — зло передразнил Завулон. — Честность вообще кончилась с изобретением телеграфа.
— Как это?! — вскинул я брови.
— Ненужная вещь... — уверенно бросил Зав. — Это при царе горохе гонцы нужны были честные, вот честность и ценилась. А сейчас джи-пи-эс-маячок тебе к куртке прицепят и каждый твой шаг проследят, с точностью до метра. И что толку что ты честный? Кому это нужно?
— Ну, телеграфист, вероятно, тоже мог нахимичить... — попытался возразить я. — И маячки, кстати, легко проверяются и отлавливаются. Техника не стоит на месте. На каждый маячок... — Я ухмыльнулся: — ...есть свой контрмаячок, с антенкой и верньером. «Клопов» сейчас вылавливают на раз... А ты, Зав, как я посмотрю, технику любишь?..
— А что! — еще больше озлился вдруг он. — Технике уж точно деньги не сунешь. И показания не выбьешь. Пытками...
— Ах вон ты про что?! — Мне становилось всё больше не по себе. — Да ведь закрыто дело-то поди. Висяк... Два года прошло. Кто ж тебя пытать теперь станет? кому там у них в ментуре делать нечего?
— Сегодня закрыто, а завтра болтнёт кто-нибудь что-то — и тут же достанут папочку из архива: пожалуйте на доследование. И опять нас тягать станут...
— И что ты предлагаешь?
— А ничего. — Он раздраженно скривился. — Труп надо уничтожить! Чтобы вообще никаких следов. Сжечь! А еще лучше в кислоту его...
— Кислоты никакой не напасешься на коня этого...
— Значит надо достать столько кислоты, сколько нужно! — рассердился Зав.
Не стану описывать подробности: времена стояли коммерческие, всё вокруг покупалось, и уже через неделю в гараже у Зава стояли два пластиковых бочонка серной — сто двадцать литров.
— Вот видишь, как всё просто! — Я даже хлопнул его по спине. — А ты боялся...
— Да-да... — проговорил Завулон возбужденно. — Теперь только корыто какое-то побольше... и местечко укромное. Надо возвращаться к нормальной жизни...
— А может пополам его — и по половинке прямо в бочки? — попытался сострить я.
Зав только покрутил пальцем у виска.
Наконец всё было подготовлено, и, нагрузив на заднее сидение побольше пластиковой пленки, мы уселись в машину и двинулись в сторону Степного.
Я с утра чувствовал себя неважно: трудно дышалось, ныло в груди, перед глазами мелькали темные мушки. Погода менялась: небо заволокло низкими тучами, заморосил дождик, дворники уныло ёрзали по лобовому стеклу, нагоняя сон. На полдороге мы поменялись местами, и Зав вздремнул на пассажирском сидении, а я, наоборот, как-то немного взбодрился.
Наконец мелькнул указатель «Степное». К нашему месту я подъехал на автопилоте, посасывая ментоловую пастилку и стряхивая пепел в приспущенное окошко. Завулон помотал головой и открыл глаза. Машина остановилась.
Уже с обочины было видно, что что-то случилось. Вся земля вокруг была истерзана шинами и тракторными гусеницами. «Кто-то к кювет улетел, вытаскивали всем миром...» — утешил я себя, уже зная наверное, что дело не в этом.
Зав вышел из машины и теперь озирался с видом злобным и напуганным.
— Осторожно, дружок... — проговорил я. — Никаких лишних движений. Быстро придумываем версию, что нам здесь надо.
— Я вижу... — скорбно ответил Зав. — Я тебе говорил. Вот оно и доследование. — Он потер переносицу. — А что если они нас тут ждут?
— Головой не верти, — процедил я. — Стой спокойно. Мы остановились пописать. Давай!
Мы неохотно, с усилием помочились в кювет.
— Я сейчас... — сообщил вдруг Зав, застегивая штаны, и полез в машину.
Из бардачка появился рулон туалетной бумаги. Сжимая его в руках, Зав в два скачка перебрался через кюветную канаву и буром попер в лес. Выглядело это нарочито... слегка нарочито.
— Недолго! — крикнул я ему вслед и помахал рукой.
По логике событий мне следовало закурить — на тот случай, если за нами действительно наблюдают. Впрочем, если это так, то дело наше швах: нас просто задержат и будут бить в допросной, пока мы не сознаемся.
