– Ты поможешь мне? Это очень важно для меня.

– Помочь как?

– У нас хромает приём. У каждого волонтёра задание – привести в организацию друга. Так устроена система – привёл в организацию друга, тебе плюсик за активность. Главное проявлять активность!

– И скольких ты уже привела?

– Ну, да, ты не первый. Но у тебя есть фотоаппарат, и ты хорошо фотографируешь. А в городском комитете нужен фотограф и руководитель пресс-службы по совместительству.

– Я должен чем-то руководить?

– Руководить всем буду я.

– А если человек не хочет к вам вступать?

– Хочет. Я по глазам вижу, что хочет. Вижу, как ты на меня смотришь.

Валя смутился. Неужели он выдал себя?

– Вступи в организацию, пофотографируй несколько мероприятий, прояви себя как активист, потом тебя изберут в городской комитет, и ты за меня проголосуешь.

– А других людей нельзя найти? Я не совсем понимаю, зачем вести человека со стороны, если можно договориться со своими.

– А если нельзя? Это как в политике, есть две противоборствующие силы. Я прошу тебя встать на мою сторону.

– Ладно, обещаю помочь, – улыбнулся Валя. Он и не сильно задумывался над ответом.

– Чем у тебя родители занимаются? – спросила Варвара.

– Отец врач, но он в Одессе живёт.

– Ездишь к нему? – Валя услышал, как в голосе Варвары дрогнуло сопереживание.

– До референдума постоянно ездил. А теперь даже не знаю что там с этой границей. Люди ездят, но мне как-то стрёмно. И реже мы стали созваниваться что ли.

«Зачем я ей это сказал? Жалость к себе вызвать? А, может, и правда хочется поделиться?», – встревожился Валя.

– Мы как-то с ним на охоту ездили под Одессу.

– Ого, на охоту. Это так по-мужски.

– Охотились на фазанов. Отец учил меня стрелять, правильно целиться, спускать курок. Помню потом звон сильный стоял в ушах. Отдача била в плечо, и плечо побаливало.

В тот день Валю подстёгивал порыв безудержной смелости, и лишала всех мыслей олимпийская жажда борьбы – вперёд бить фазанов. Но стоило Вале увидеть убитых им зверюшек, как кровожадность забурлила в его душе. Он ужаснулся этому чувству, ужаснулся себе самому. Ночью он плакал безутешно. На всхлипы пришёл отец и долго успокаивал сына, и они заснули в обнимку, и никакие ужасы Валю ночью не тревожили.

– Тогда у меня было такое ощущение, не знаю…

– Что ты сопричастен с чем-то.

– Да. Да, как ты сказала – сопричастен.

– С чем-то таким далёким, но родным. Как будто ты когда-то в детстве так же с отцом охотился.

– Да. Это очень точно. Как будто это уже было в детстве. Родное такое.

– А здесь, в Крыму, ты ощущаешь сопричастность с чем-то подобным?

– Наверное, ощущаю. Я не знаю.

– Это очень хорошо, когда с отцом близкие отношения. Я рада за тебя. А мама? Тоже в Одессе?

– Они в разводе давно. Отчим капитан дальнего плавания, он мне квартиру купил, денег даёт, и теперь они с мамой вдвоём живут.

– Вы не общаетесь? Просто ты так это сказал.

– Нет, общаемся. Она-то здесь живёт.

– Капитан дальнего плавания – неслабо. А отец хорошо зарабатывает? У стоматологов должен быть приличный оклад.

– Я никогда не интересовался. Он несколько лет назад дачу вроде бы себе купил.

– Большую?

– Не знаю. Я там никогда не был. Я не люблю такое. Предпочитаю цивилизацию, а не грядки копать.

После свидания с Варварой Валя вернулся домой на радостях. Вся жизнь его, и всё в ней казалось лёгким и простым. Он был воодушевлён встречей, воодушевлён общением с девушкой, которая стремится к чему-то грандиозному. А ночью ему приснился сон – Валя копает на 851-й батарее. Копает долго. Уже с головой в землю ушёл. Вдруг лопата уткнулась во что-то мягкое, и Валя, упав на колени, принялся разгребать землю руками. Из земли открылось позеленевшее лицо – собственного отца раскопал Валя.

Высоченный забор и ворота, от которых разило запахом железа и смазки встретили Марину неприветливо, будто её и вовсе никто за воротами и забором не ждал. Нажала кнопку звонка, и противный режущий звук задрожал где-то с той стороны.

– Привет, – проговорил вдруг появившийся Лёша. – Ты тоже к Бушуеву?

– Лабы сдать.

– Не знал, что он и у корабелов ведёт ещё.

Никто из них не обрадовался встрече. Злая с самого утра Марина стеснялась своего взлохмаченного вида, а Лёша хотел бы встретить Марину не здесь, а в каком-нибудь другом месте и при других обстоятельствах.

Открылись ворота, и студентов впустила крошечная женщина, закутанная в какие-то тряпки. Ни Марина, ни Лёша потом не могли вспомнить, как выглядело её лицо. Женщина, не сказав ни одного приветственного слова пошла обратно к дому. Студенты увидели скудный огород и судовую рубку, обвешанную оранжевыми спасательными кругами. Марине понравилась рубка, и понравилось, что рубка стоит посреди огорода совершенно неуместная. Марина захотела себе такую же рубку.

– Чего смеёшься? – спросил Лёша.

– У него рубка в огороде.

– Бывает.

Марина зашагала к дому, переполненная дурным настроением. Тупость Лёши выбесила её. Как можно не восхищаться судовой рубкой посреди огорода?

Бушуев встретил студентов, стоя в дверном проёме. Он держался за вмонтированный в косяк поручень. Поручни были вмонтированы во все дверные косяки в доме, и Бушуев на слабых ногах передвигался из комнаты в комнату, хватаясь за эти поручни.

– Видели мою рубку? Товарищи по университету, когда приезжают всегда там ночуют.

Добродушная, с хитрецой улыбка Бушуева и кислый запах еды в прихожей умиротворили Марину. Марина обожала Бушуева. Она называла его Дядька Черномор. На каждой стене в доме Бушуева висели ракушки – огромные, с застывшими тонкими щупальцами, глубокими раковинами и твёрдыми как камень панцирями. Ракушки привозили студенты из дальних странствий.

– Добрый день, Александр Александрович, мы вот пришли учиться. – Проговорил Лёша заискивающе, он ластился к преподавателю.

Фальшь его слов, и грубость, слышимая в этой фальши, покоробили Марину. «Почему он пришёл сюда и так ведёт себя с Бушуевым? Что он позволяет себе?»

Бушуев пригласил сесть за стол, и Марина первая протянула ему лабораторные. Ей хотелось показать Бушуеву, что он нужен своим студентам, не все студенты, такие как Лёша. Бушуев пробежал глазами лабораторные. Не вчитывался. Подмигнул и расписался на титульных листах. Марина надменно взглянула на Лёшу.

– Ну а ты с чем? – спросил Бушуев.

– Вот, вы обещали практику поставить, – Лёша протянул зачётку.

– Обещать, не значить жениться, – Бушуев снова подмигнул Марине. Внимательно изучил оценки в зачётке и молча, сделав строгое лицо, расписался.

– Тогда в рейс мы тебя отправляем?

Лёша кивнул.

– Иди сдавай медкомиссию, и если всё хорошо, можешь собирать вещи.

Сердце Лёши переполнилось здоровой удалью – вот теперь начнётся жизнь! И мускулы налились силой, и плечи непроизвольно расправились, Лёша отныне с Бушуевым наравне, и море ему по колено. Не зря он крутился вокруг преподавателя, выпячивая желание учиться и знать, ходил на каждую консультацию, требовал, чтобы Бушуев объяснил ту или иную тему, помог сделать лабораторную, даже если сам Лёша прекрасно понимал электротехнику или устройство асинхронных двигателей. Он рассылал анкеты в сотни крюингов, несколько раз мотался в Одессу на собеседования, а в Севастополе отбивал пороги крюинговых компаний. Всё впустую. Анкеты терялись, о Лёше забывали. Пугали рассказы о баснословных взятках, которые нужно дать для ухода в рейс. Теперь Лёша ликовал. Он требовал зависти к себе, ведь он добился того, что Валя и Потапыч добиться были не в состоянии.

Марина уловила энергию победителя, исходящую от Лёши. Он мог быть доволен – Марина воспылала завистью. Она удивилась, ведь сквозь зависть проглядывало восхищение. Она способна восхищаться Лёшей теперь, когда узнала, что он готовится стать моряком и скоро прикоснётся к морской корабельной жизни. Море связывало этих двух людей, преподавателя и ученика, и Марина стала для них как будто чужая.