У Томаса крутились в голове бессвязные мысли и предложения, но ничто не желало лечь на язык.

— Раньше я… — Ньют запнулся. Сглотнул ком в горле. — Чувствовал свою значимость. Думал, что я чего-то стою. Теперь же… пустое место я, вот кто!

— Нет, нет, — шёпотом затараторил Томас, пересел на край кровати и схватил Ньюта за плечо. Тот спрятал лицо руками. — Не говори так. Ты не пустое место. Ты моё всё, слышишь?

Едва Ньют собрался ответить, как дверь со скрипом открылась. На пороге стояла его мать. Она слегка придерживалась за дверной косяк. Томас кивнул ей в знак приветствия, а затем наклонился к уху своей родственной души и прошептал:

— Ты значишь для меня всё. Помни это.

Он оставил на скуле Ньюта лёгкий поцелуй и поспешно направился прочь из палаты. На пороге Томас развернулся и едва слышно пожелал скорейшего выздоровления.

Дверь со скрипом закрылась. Мать Ньюта с глухим стоном опустилась на стул. С возрастом ей стало всё тяжелее ходить даже на небольшие расстояния. Она тут же сбросила с ног чёрные балетки, и Ньют уставился на её стопы, лишь бы не смотреть ей в глаза. Почти что от самых пальцев расходилась сеть толстых синих вен, под большим и мизинцем выпирали косточки. Тут и там темнели в свете ламп застарелые шрамы от натёртостей и порезов. Пальцы казались неестественно кривыми. Когда-то Ньют считал это уродливым; он был уверен, что в будущем у него будет то же самое, если он пойдёт по стопам матери. Сейчас он видел в этом свою красоту. Больную, ненормальную, искажённую. Такую, которая для него теперь невозможна.

Его мать шмыгнула носом, и из-за этого Ньют поднял на неё взгляд. Та слишком резким движением стёрла горькие слёзы, а затем, до боли прикусив губу, пересела на кровать и обняла его так, словно пыталась укрыть от всего мира, обхватив рукой его голову и мягко поглаживая по спине. Ньют исступлённо обвил руками её спину и схватился пальцами за её блузку, уткнулся в плечо и позволил чувствам выплеснуться наружу. Гораздо проще, когда на тебя никто не смотрит.

Первый преподаватель Ньюта учил его скрывать свои настоящие эмоции, потому что зрителю наплевать, какие у тебя проблемы в жизни, он пришёл посмотреть, в первую очередь, на постановку. Этот принцип почти незаметно перетёк и в повседневность. Единственным человеком, перед которым Ньют позволял себе раскрыться, до встречи с соулмейтом оставалась его мать, хотя иногда проявлять чувства перед Томасом было сложно. Особенно такие, как сейчас.

— Я подвёл тебя, мама, — продолжал шептать Ньют между всхлипами, как простую истину, которую сложно принять. — Подвёл, подвёл…

— Я горжусь тобой, — сказала она и поставила подбородок ему на макушку. — Что бы ни случилось.

Ньют лишь прижался к ней сильнее.

Через некоторое время, когда мать Ньюта уже удалилась, его решила навестить Кира. Ньют протёр пальцами глаза и взлохматил волосы. После разговора с мамой ему полегчало, хоть и совсем немного, и не хотелось бы показаться Кире слишком расклеенным. Девушка, встав напротив кровати, как-то странно замялась.

— Как нога? — тихо спросила она.

— Нормально, — собственный голос показался Ньюту слишком сухим, и он прочистил горло. — В смысле, кхм, не нормально. Но уже ничего не сделаешь.

Кира кивнула, опустив взгляд в пол, и это не нравилось Ньюту всё больше и больше.

— Что с тобой? — осторожно поинтересовался он, не ожидая, что Кира плюхнется на стул и расплачется.

— Я просто не могу избавиться от мысли, что твоя травма заставит тебя бросить балет, а я, вместо того, чтобы уйти на пенсию, соглашаюсь работать примой ещё и чувствую себя дерьмово из-за этого!

Кира размазывала непрошеные слёзы по щекам, в то время как Ньют растерянно хлопал глазами. Он даже не понимал, что удивило его сильнее: тот факт, что Кира сейчас сидит перед ним и ревёт так, как не ревела с детства, или то, что ей предложили работать дальше. В нём боролись смешанные чувства, он не знал, стоит ли ему хотя бы скупо поздравить её с этим или обидеться на эту вселенскую несправедливость. Свою роль также сыграло то, что она единственная, кто прямым текстом позволил себе заявить, что травма поставит на карьере Ньюта жирный крест.

— Я хотела рассказать тебе после концерта, обрадовать, что мы и дальше будем танцевать вместе. — Она икнула, когда немного успокоилась, но после сразу начала плакать с новой силой. — А-а теперь я чувствую себя последней с-сукой, что говорю сейчас!

Ньюту хотелось как-то успокоить её, пожалеть, что ли, но тут его захлестнула изнутри злость, и слова сами слетали с языка, не оставляя ни секунды на обдумывание:

— Могла бы и не говорить вовсе, — сказал он. — Думаешь, я и сам не хотел, чтобы всего этого не случилось? И если ты пришла сюда ради того, чтобы рассказать мне об этом, то зря. Я не обрадуюсь. Не поздравлю.

Ньют прекрасно видел, как девушка зажмурилась, пытаясь скрыть новую порцию слёз, и сжалась от натиска жёстких фраз друга, но уже не мог себя остановить. И чувствовал он себя последним уродом из-за этого.

— Пожалуйста, уйди, Кир.

Кира закрыла рот рукой и всхлипнула.

— Прости меня, — произнесла она, не отнимая руки. Кира выглядела так, будто была готова обвинить себя даже в травме друга.

Ньют прикусил губу. Когда Кира стёрла слёзы с щёк и встала, то Ньюту отчего-то показалось, что наступил решающий момент. Если Кира пересечёт порог палаты, то всё, что их связывало: работа, танцы, многочисленные разговоры по душам, то единение, которое они чувствовали, даже не являясь соулмейтами, что иногда хотелось просто плюнуть и попробовать действительно быть вместе, — всё останется в прошлом. Сразу же маленькая часть сознания едва слышно промолвила, что ссора-то плёвая, через пару дней помирятся, но другая же истошно вопила остановить девушку, сказать ей хоть что-то, извиниться… Но обрывки мыслей, мечущихся в голове, так и не желали строиться в предложение. Ньют просто не знал, что сказать.

Наверное, то же самое почувствовала и Кира, потому что у порога она замерла, словно в нерешительности, а затем, поняв, что её никто не останавливает, шмыгнула носом и вышла. Момент упущен.

~

У окна стояли два кресла, на одном из которых, закинув ноги на журнальный столик, где уже лежал пожухлый тысячелистник, сидел тот человек, которого Ньют даже и не рассчитывал видеть.

— Мне тебя не жаль, — заявила Джесс, смотря в окно. Яркому полуденному солнцу белые полупрозрачные занавески не были помехой. — Ты сам виноват, и я не буду скрывать это.

— Тогда зачем ты пришла? — напряжённо спросил Ньют.

Его должны будут выписать через две недели, и он надеялся, что это время пройдёт без особенных происшествий.

— Как бы то ни было, я должна извиниться за свою истерию, когда было распределение ролей. Мне надоело, что вам с Кирой достаётся всё. Теперь ты в пролёте, а ей предлагают продолжить работать. Не совру, если скажу, что хотела бы, чтобы всё произошло наоборот. Считай меня стервой, но для меня стать примой — цель всей жизни, и я бы отдала всё, чтобы быть ею.

Всю её речь Ньют слушал, затаив дыхание. Нового он не узнал, но у него появилось ощущение, что Джесс хотела сказать другое, но её уже понесло не в ту сторону. Вместо извинений она ещё больше запутала даже его отношение к ней. «Хотела бы, чтобы всё произошло наоборот»? Что она имела в виду? Освободившееся место примы или наличие Ньюта как партнёра? Чёрт её знает…

Молчание затягивалось, и Ньют задумался над ответом.

— Думаю, если прима — твоя цель, то ты плохо стараешься её достичь. Пойми, ничего не рухнет тебе на голову, никто тебе не должен… И если ты хочешь получить ведущую роль, то тебе надо работать так, как это делали мы с Кирой — на износ. Не только на концертах. Не только на генеральных прогонах. Всегда.

Джесс недовольно поджала губы и нахмурилась; меж бровей пролегла морщинка.

— Трудно показать, как ты выкладываешься на репетициях, когда всё внимание получаете вы двое. Мне пора.