Именно поэтому тот самый «подходящий момент» наступил только через месяц, когда Ньют окончательно «собрал яйца в кулак».
В их с Томасом танце самое последнее движение — то, как они плавно поднимаются из сидячего положения и несколько мгновений стоят друг напротив друга настолько близко, что чуть ли не соприкасаются носами. После того разговора с Минхо эта поза принимала новый, незамеченный Ньютом раньше подтекст. Ньют вообще человек наблюдательный, но если что-то касается его самого, то тут он слеп, глух и нем.
Раньше Ньют через пару секунд после того, как музыка обрывалась, доброжелательно улыбался и осторожно пятился, опуская взгляд с карих глаз на синюю футболку своего соулмейта. После того разговора с Минхо Ньют ловил себя на том, что заглядывался на слегка приоткрытые в попытке отдышаться губы, а уже потом отходил, стараясь не выдавать своё волнение. Понимание того, что самый что ни на есть подходящий момент наступил, огорошило Ньюта сразу после фразы Томаса:
— Кажется, я только сейчас понял, что этот танец очень гейский.
А дальше… дальше был какой-то провал, как будто Ньют наблюдал за собой со стороны, потому что он не запомнил, как иронично поинтересовался: «Сейчас ли?» — но вот то, как он решительно положил руку Томасу на щёку (второй он всё так же сжимал пальцы соулмейта) и, не прикрывая глаз, припал к его губам, Ньют запомнил о-очень хорошо. Возможно, ему могло показаться, что, не сделай он это быстро и настойчиво, то в жизнь не решится действительно поцеловать его, чёртового Томаса, который не казался особенно удивлённым, который положил свободную руку на талию Ньюту, но не прижимал к себе, как какую-то кисейную барышню, а просто слегка давил пальцами на рёбра, словно не знал, что делать. Ньют на мгновение отстранился, будто проверяя, правильно ли он расценил уж слишком очевидный намёк, и, не заметив и тени протеста, снова продолжил целовать Томаса исступлённо, и это неистовство с головой выдавало волнение Ньюта.
Ньют не знал наверняка, делает ли он всё правильно, он просто… действовал по наитию, что ли. Было такое чувство, словно всё должно идти так, как происходит сейчас. Томас то прикрывал глаза, то сжимал подрагивающие веки, то снова обращал взгляд глаз цвета сожжённого кофе на Ньюта, словно пытаясь убедить себя в том, что происходящее реально.
Ньют на задворках сознания понял, что рука, ныне покоившаяся на щеке Томаса, уже давно зарылась в тёмные волосы, а большой палец слегка оглаживал чужой затылок. Поцелуй вовсе не был мокрым, скорее напоминал собой награду длительных ухаживаний пятиклассников друг за другом. От такого сравнения Ньют улыбнулся.
Решив для себя, что так долго целоваться как минимум неприлично, Ньют попытался отстраниться, но Томас чуть наклонился, стараясь ещё мгновение чувствовать тонкие губы, а затем оборвал поцелуй первым.
Все мысли из головы выветрились ещё в тот момент, когда Томас выдал фразу с таким толстым намёком, что и перед глазами словно помутнело. Ньют почти не расслышал попытку Томаса как-то разрядить обстановку, тем самым напрочь разрушая такой хрупкий момент:
— Что ж, слюной мы уже обменялись, кто кого под венец будет вести?
Томас поспешил перехватить руки Ньюта, который так отчаянно рвался хорошенько его ударить, который надеялся на то, что хоть чувство такта привить сможет этому непутёвому.
========== Часть 7 ==========
Для Ньюта было огромным потрясением узнать, что Томас умеет вполне неплохо играть на гитаре. У него были подозрения, что его Кира научила, не зря ведь они последние несколько недель активно шептались после репетиций и договаривались о встречах, цели которых Томас отказывался рассказывать Ньюту. До этого момента.
В любом случае, это не отменяет тот факт, что не было смысла делать большую тайну из-за пары песен под гитару за день до выступления. Кира устраивала такие посиделки каждый год, правда, раньше приходило больше человек, нежели в этот раз. Наверное, сказалась ссора между Ньютом и Джесс. Из всей труппы в репетиционном зале сейчас сидели у станка лишь они втроём да Клинт с Уинстоном, они же Меркуцио и Тибальт. Ещё, вроде, должна была прийти Гарриет, но, похоже, у неё нашлись дела поважнее.
Кира всегда прекрасно пела, а когда ей аккомпанементом служит гитара в руках Томаса, так и вовсе всё вокруг приобретает особенный оттенок, любые мысли попросту разлетаются прочь из головы. Ближе к середине песни тон Киры сменился с лёгкой грусти и детской наивности на надрывную ярость:
— And my grandmother’s cheeks painted red in her coffin, — с напором пропела она, и Ньют удивлённо моргнул, а затем отвлёкся на играющего на гитаре Томаса. Он, казалось, настолько увлёкся своей игрой, что активно покачивал головой в такт песни и слегка — корпусом, хотя его сосредоточенность выдавал напряжённый взгляд на гриф и струны, которые он зажимал грубовато, но точно. — The words that were lost as we laid in the wildflowers.(1)
Кира отстукивала ритм пальцами по полу, прикрыв глаза, а Клинт с Уинстоном, которые сидели по бокам от Ньюта, по-доброму усмехнулись, закинули руки ему на плечи и принялись покачиваться из стороны в стороны, мыча примерную мелодию себе под нос. В центре их маленького круга меняла цвета силиконовая лампа в виде кошки. Клинт изредка хрустел принесёнными из дома хлебцами.
Вокруг царила атмосфера домашнего уюта, даже лучше, чем было в прошлом году, когда компания собралась большая. Пускай с Томасом так и не начали разговаривать больше дежурных приветствий и прощаний, но сейчас все принимали его, как старого друга.
Когда прозвучал последний аккорд, Ньют счастливо улыбнулся и тихонько похлопал исполнителям; почему-то он считал, что громкие аплодисменты покажутся чересчур лишними и непременно разрушат эту атмосферу тепла и спокойствия.
Томас, отложив гитару, потянулся к лампе, поудобнее перехватил её слегка узловатыми пальцами и принялся похлопывать кошку по голове, отчего свечение сменялось с разноцветного на жёлтый или вовсе выключалось. Он остановился на жёлтом цвете, а затем игриво взглянул на Ньюта и поиграл бровями. Тот возвёл глаза к потолку и усмехнулся.
— Кир, а где ты нарыла эту кису? — спросил под конец посиделок Томас.
— Тебе скинуть ссылку на Амазоне? — поддела та его. Казалось, она совсем не волнуется насчёт завтрашнего выступления, чего не сказать о Ньюте: плохое предчувствие обуревало его ещё со вчерашней генеральной репетиции в зале и с оркестром.
Тогда весь зал, естественно, пустовал, разве что Джон сидел в середине партера, а на несколько рядов дальше пытался слиться с обивкой кресла Томас. Выходило не слишком успешно, хоть Ньюту и было интересно, как Маскетти вообще разрешил ему здесь находиться.
Джесс во время сцены на городском рынке липла к нему больше обычного: она всегда выкладывалась на сто процентов только на генеральных репетициях и самих выступлениях. Вероятно, именно поэтому она никогда и не получит главных ролей: как говорила мать Ньюта, «если хочешь добиться небывалых высот в балете, работать нужно всегда на все сто двадцать процентов», — в особенно тяжёлые дни Ньют повторял эту фразу у себя в голове, словно мантру.
На генеральной репетиции Кира целовала его так же слепо и исступлённо, как и он сам впервые целовал Томаса, разве что у её губ был привкус дикого страха и отчаяния. Оно и неудивительно: до этого она запорола сиссон уверт (2) и чуть не упала, и, похоже, подвернула стопу, если судить по тому, как кривилось её лицо от каждого шага на правую ногу. Ньют сам начал беспокоиться.
Если она подвернула ногу серьёзно, Джону придётся отстранить её от выступления и поставить на её место Рэйчел, с которой Ньют почти не репетировал. Та была немного тяжелее Киры, и делать ту чёртову поддержку, которую они с Кирой долбили каждое индивидуальное занятие, будет в разы сложнее. Но это было не самое главное. В голову никак не желала укладываться мысль, что с Кирой, его первой и единственной примой и подругой, может случиться что-то такое, что ей придётся отказаться от участия в своём последнем концерте. Это же просто уму непостижимо!
