Это верно. Сущность слова, постоянно навещавшая его, пока меня не было рядом, подходит ему больше сущности вина. Ведь ему придется произносить так много слов, когда он станет верховным жрецом и живым идолом! И да, ее я не смогу убить, в отличие от любого человека, подобравшегося к нему слишком близко.

Ночь скрипит на зубах. Погода в Пларде делится на два типа – ветер с моря, и ветер с пустыни. Бывает и ветер с леса, но это нейтральная погода, она не отмечается. Сейчас полный штиль, но воздух еще скрипуч и резок. Таким же станет мое настроение, если Хальданар продолжит говорить глупости.

- Так что дальше? – спрашивает он, не став продолжать. – Я должен показать им чудеса, чтобы они не разуверились?

Сидя на подоконнике, он невысок, и я с удовольствием ложусь щекой на его макушку, на пропахнувшие солнцем волосы.

- Ты никак не поймешь, - бормочу я, обвивая руками твердые, но не сопротивляющиеся плечи. – Что это не авантюра, спектакль или афера. Что ты – не дутая знаменитость, созданная сказками и пропагандой. А настоящий протеже бога власти. Реальный! Как думаешь, почему Минэль тебе помогает? Ведь сущностям нельзя вмешиваться в дела людей! Она выполняет задание своего бога. Дурачок…

Но он не верит. Что можно вот так просто явиться, и положить конец сражениям, взмахнув светозарной мантией. Заставить людей объединиться, сомкнув кольцо вокруг общего героя. Вместо независимости предложить им мессию.

- Любой успех начинается с веры в него, - говорю я, выпуская Хальданара из объятий, к которым он равнодушен. И добавляю шутливо: - Эйрик потерпел фиаско на своем поприще, потому что считал себя шарлатаном.

Он слишком плотный и неподвижный. Как ночь, и как вода в пересыхающем пруду. Он не чувствует активности, нити, задачи, выбора. Просто везунчик, которого несет на гребне волны – хорошо несет, высоко, бойко, но извне, а не изнутри. По всей жизни проносит – без полноценного вовлечения. Идеальный Ставленник, честно говоря! Куда хочешь, туда и ставь…

- Тебе надо познакомиться с одним человеком, - говорю я убежденно, шаркая подошвой. – Который знает, что такое настоящий мир. Настоящая благодать души, подсвеченная гармоничной осью снаружи. Она поможет тебе понять, что ты занимаешься не ерундой. А еще она очень красивая! Она так хороша, что я разрешу тебе полюбить ее, если захочешь!

Хальданар усмехается шутке, и ничего не отвечает. Ему хочется лечь спать, но не при мне, а я не ухожу. Прижавшись виском к оконной раме, он размышляет о том, нужно ли ему больше охраны, и должен ли кто-то пробовать его еду и питье.

- Нет, - отвечаю я на размышления. – Во дворце Владыки Торнора на тебя не покусятся. Это был бы слишком опасный скандал.

- Зодвинг для них – ничто, - возражает он вяло. – Ресурс без права голоса.

- Не с Зодвингом, - я беру его руку, и ненавязчиво тяну по направлению к кровати, но он не двигается с места. – С народом.

Он все-таки поднимается, и без энтузиазма следует за мной. Тянется за руку. Он ждет, что сейчас похотливая сущность начнет приставать к нему, лезть под тунику и лапать везде, а квелый настрой помешает ему качественно ее шугануть. Я знаю, как добавить его отдыху комфорта. Я становлюсь пушистой белой кошкой, и сворачиваюсь в клубок среди подушек кровати. Он сразу зримо расслабляется, и ложится рядом.

========== 20. ==========

Клеменс сразу отказалась жить в городе, назвав его смрадным отстойником. Я люблю Плард, но не обиделась на нее, поскольку люблю верхний Плард с его белокаменными особняками, а не трущобы, похожие на один громадный барак из рассохшихся досок. Я могла бы наворовать денег на жилье в более-менее пристойном торговом квартале, но наша огородная венивийка выбрала ферму. Кукурузное поле, кричащие индюки, мозолистые крестьяне в соломенных шляпах, мытье в кадке под открытым небом – вот она, идиллия. Мы арендовали две комнаты в просторном доме большой суматошной семьи, и Клеменс вспомнила счастье держать в руках мотыгу, а мы с Эйриком больше полюбили нашу работу по внедрению Ставленника в умы и сердца людей. В свободное от прославлений время мы с ним прятались от фермеров и индюков на берегу реки, в искристом ее течении, в сочной махине леса. Мы даже построили шалаш в лесу, и разок заночевали там, но наутро Эйрик ныл, что у него затекла шея, вступило в спину, стреляет в колено и першит в горле, и менять добротную кровать на настил из веток мы больше не стали. Если приходить в дом попозже, когда хозяева уже завязали с вечерним пением под недозрелое вино, то все нормально.

От города до фермы недалеко – можно пройтись пешком, не утомившись. Мы с Хальданаром шагаем бодро, как дети, направляющиеся на рыбалку. Я – в голубом платье, он – в темном балахоне с капюшоном, призванном служить маскировке. Он не хочет общения с заинтригованным людом, не хочет пожинать славу. Мы идем знакомиться с Клеменс, потому что меня тянет их познакомить, а его утомляет дворец Владыки, и весь тамошний быт. Он желает зелени, а не белизны. Земли, а не мрамора. Воздуха, а не духов. Мое общество ему приятно, оно его не дергает. Не вызывает бурь, разрядов, напряжений. Он шагает со мной, как с сестрой – связанный некой историей, и не более. Будто я кошка, а не женщина. Будто не было у нас иглы, постели, слез. Вернее, были, но переработались в приятельство, как опавшие листья – в перегной. Удобрение для будущей жизни. Ему хорошо сейчас, он чувствует себя свободным – от гильдии, от меня, от человечества. У его сандалий очень тонкие подошвы, и он чувствует нагретый грунт под ногами – утрамбованную волнистую колею. Его лицо чувствует солнце – резкие лучи, прилипающие к коже, как расплавленный воск. Небо такое пронзительно-яркое, что жжет глаза. Травы такие пахучие, что хочется пробовать их на вкус.

Сейчас полдень, наши крестьяне обливаются потом в своих шляпах, и ждут обеда. Клеменс среди них нет. Из разума старого мужчины, который потеет в поле скорее в качестве талисмана, чем рабочей силы, я извлекаю знание о том, что она ушла на прогулку в лес вместе с Эйриком. Что отправились они недавно, менее часа назад, прихватив с собой мешочки для трав и еду для обеда. Что вернутся они нескоро, в общем. Это досадно.

Чудоносец наш выразил желание учиться травничеству. Сказал, что вдоволь намаялся ерундой и гадостями, и пора ему позаниматься чем-нибудь достойным. Клеменс встретила его идею с восторгом – людей, почитающих растения, она любит почти так же, как сами растения. Она взялась водить его по лесу, отыскивая ценные кустики и былинки, выбирая самые подходящие листики и побеги, демонстрируя их правильную заготовку. Потом они сушили добычу, связывая невзрачные венички и развешивая в сарае на перекладине, раскладывая пучки на нагретых досках. На кухне они кипятили отвары (порой зловонные); толкли свои веники в порошок, делали из них мази, смешивая с водой и маслами. Настаивали семена и корешки на самогонке. Эйрик постигал науку добросовестно, но будь венавийка учителем танцев или математики, он вникал бы ровно с той же отдачей. Ему неважно, во что вникать, главное – быть при деле. Когда он при деле, он чувствует, что у него есть будущее.

- Показать тебе шалаш? – предлагаю Хальданару, раз запланированное знакомство пока не сложилось. – Он роскошный! Не как те, в которых мы ночевали, когда плыли в Плард. Из него ноги не торчат, и он смешан с зарослями - так, что не сыщешь.

Хальданар улыбается и одобряет. У него превосходное настроение – как у работяги в долгожданный праздник. Он легок и игрив сегодня, и, предложи я ему охоту с сачком на васильковых стрекоз, он бы с удовольствием согласился. Вознамерься я нарядить его в венок из цветов, в бусы и погремушки, раскрасить лицо свеклой и сажей, он бы не воспротивился. Только посмеивался бы надо мной, как над умильным недорослем, и ожидал щекотки.

- Сущность слова не любит глупости, - говорит он, вышагивая по богатому пастбищу в сторону леса. – Не хочу просить ее узнать адрес малявки.