- Угу, - авторитетно поддержал его Квентин, - даже если ничего не узнаем, зато в мозгах Джен поковыряемся. И то хлеб.

Хавсан грозно зыркнул на бывшего ученика, но тот сделал вид, будто не замечает зверского выражения лица магистра. В присутствии Хавсана колдун обычно становился язвительным и веселым. Мстил, наверное, за давний инцидент.

Джен уложили на кушетку, велели закрыть глаза и расслабиться. А как прикажете расслабляться, когда над тобою стоят два колдуна и поторапливают в предвкушении увлекательного путешествия по всем твоим сокровенным тайнам? Если бы рабовладелец вышел, Джен, наверное, было бы легче, но они с Хавсаном договорились, что когда отец найдет нужное воспоминание, покажет его Квентину. Вроде как для последующего детального анализа.

После пары часов тщетных попыток, восьми чашек чая с ромашкой и бесчисленного количества обещаний придушить балбеса, который только путается под ногами и мешает работать, Джен наконец удалось погрузиться в транс.

Сначала было просто темно и тихо, как будто она попала в пустую комнату и пытается нащупать стены. Потом издалека к Джен стали приближаться картинки из ее прошлого и сменять друг друга, словно кто-то быстро листал странички в ее памяти. Странички эти сменялись так стремительно, что Джен едва узнавала то или иное воспоминание, не успевая сопоставить с ним возникающие чувства. А от того, что картинки мелькали в хаотическом порядке, Джен окончательно запуталась, устала и предоставила отцу самому выискивать то, что нужно.

И как только она это сделала, за первой вереницей воспоминаний потянулась вторая. Этих других, чужих, воспоминаний было гораздо меньше, чем ее собственных, и сменялись они медленнее, отчего Джен могла их хорошенько рассмотреть. С каждого изображения на нее смотрела девушка с большими карими глазами и слегка вьющимися каштановыми локонами. Веселая, грустная, задумчивая, смеющаяся, счастливая, тревожная - но всегда хрупкая, воздушная, пронзительно светлая. Что бы она ни делала - танцевала на балу, прогуливалась в парке с букетом полевых цветов, вышивала, распоряжалась прислугой, читала книгу, разговаривала - в каждом воспоминании Джен ощущала ее мягкость и доброту. Мама. Теперь она знает свою маму.

Джен готова была смотреть на нее бесконечно, но тут мельтешение ее собственных воспоминаний замедлилось, а потом и вовсе остановилось, и на передний план выдвинулась одна-единственная картинка, закрыв собою все остальные.

Эту ночь Джен не забудет никогда, и сейчас воспоминание проявилось четко, почти физически ощутимо. Животный ужас, чувство полной катастрофы, безысходности и невыносимой злости на глупую себя и подлых предателей, что бросили ее одну, а сами смылись не предупредив о приближении ректора.

Какой же надо быть идиоткой, чтобы согласиться залезть ночью в директорский кабинет? А главное, зачем? Ладно бы она сама не написала эту проклятую контрольную, так нет же. Это два ее закадычных дружка - теперь уже бывших, такой подлости Джен им никогда не простит - подбили выкрасть работы по чароведению всего курса. Ведь если пропадут результаты контрольной, то кто именно украл не догадаются, а переписывать заставят весь курс. А дружкам-то и надо всего ничего: только второй шанс, чтобы подготовиться получше. И если бы не реальная угроза отчисления Джен ни в жизнь не пошла на это.

И что в итоге? Она стоит посреди ректорского кабинета, слышит приближающиеся шаги и голоса, подельники сбежали и бросили погибать одну, и теперь уже перед ней стоит угроза не простого отчисления, а вылета из Академии со скоростью пушечного ядра.

Паника. Взгляд беспомощно мечется из стороны в сторону в поисках спасения. Что делать? Что же делать?! В последний момент перед тем как дверная ручка дернулась вниз Джен шмыгнула за тяжелую портьеру. В кабинет зашли двое, судя по голосам – ректор Корнелиус Цимгель и кто-то еще незнакомый. Зажегся свет.

Джен забыла как дышать. Машинально коснулась амулета на груди и стала читать молитву к Матери Зернире о спасении и защите. Этот камушек пятилетней Джен подарила старая гадалка на улице. Наверное, пожалела сироту, сказала, что этот волшебный амулет сбережет ее от всех несчастий. Джен поверила безоговорочно, да и как сомневаться, если камушек словно отпугивал всех обидчиков. Старшие воспитанницы, которые раньше так и норовили переложить на младших свою работу, теперь как будто забыли о существовании Джен. Это теперь, уже будучи адепткой шестого курса и исследовав камешек, она понимала, что никакой это не амулет, а самый обычный осколок булыжника, каких под ногами валяется в несметном количестве. Но все равно продолжала носить под одеждой и верить в его помощь.

Ректор бросил на стол какие-то бумаги и предложил посетителю сесть, а сам подошел к окну задернуть плотнее шторы. Джен мгновенно покрылась капельками холодного пота. Сейчас ее обнаружат и страшно подумать, что сделают. Убьют, точно убьют. Не увидеть ее невозможно. Как в страшном тягучем сне Цимгель приблизился. Сердце Джен громыхало в ушах, она едва сдерживалась, чтобы не заскулить от ужаса. Сейчас. Все свершится. Это конец!

Ректор подошел, поправил шторы и вернулся за стол. Джен он не заметил.

Он. Не заметил. Джен?!!!!

Она расширенными от напряжения глазами смотрела сквозь щелку, как Корнелиус Цимгель усаживается в глубокое кожаное кресло и не могла поверить, что это произошло. Может, она ведьма? Ну не бывает чудес на свете, не бывает!

Поглощенная своими переживаниями, Джен наблюдала за ректором и его посетителем. Их разговор доносился до нее словно сквозь вату, и она едва ли понимала о чем идет речь. Да и какое ей дело? Живой бы выбраться отсюда.

Сквозь узкую щелку в шторах мелькал профиль ректора. Он изучил документ, поднял голову на собеседника. Джен его не видела, только слышала голос - нервный и какой-то оправдывающийся.

- И это все? За целый месяц ничего нового!

- Мы исключили влияние сдвигов трансментальных слоев и всех видов вибраций. Это много...

- Это мало! - перебил ректор. - Катастрофически мало. Ключ все еще не стабилен. Герцог требует действенных результатов, а что я могу ему доложить? Что из всей бесконечности факторов исключено всего лишь два? Смехотворно.

- Не два, а порядка пятидесяти, - обиделся посетитель.

- Да хоть сотня! - взорвался ректор, - Необходимо исключить все до единого. Ключ должен быть полностью стабилен и не поддаваться разрушению никакой силой. Ни-ка-кой. Это ясно?

- Это невозможно.

- Если для вас невозможно, я найду других ученых, более способных, - процедил ректор.

- Вы не понимаете, - горячо возразил собеседник. - Магнус Вартан был гением. При создании ключа он заложил в формулу обязательное условие его уничтожения. Можно исключить все факторы, но один-единственный останется.

- Какой?

- Третья кровь.

Ректор откинулся на спинку кресла и облегченно выдохнул.

- Пусть вас это не беспокоит. Третья кровь не существует.

- Вот как? - спросил посетитель, и в голосе его проскользнула плохо скрытая язвительность. - Стоит ли вам напоминать из-за чего началась война?

- Тот ребенок давно мертв.

- Вы уверены?

- Вне всяких сомнений. Герцог лично видел его труп.

- Что же, - не уверенно пробормотал собеседник. - Это хорошо. Но вероятность, пусть даже мизерная, всегда сохраняется.

- Я сказал: забудьте! - голос ректора походил на рык. - Мне нужны результаты.

Джен слушала разговор и совершенно его не слышала. Оглушенная своим открытием, все пыталась понять, как ей удалось стать невидимкой. Может, и в самом деле ее верный амулет не так прост, как кажется. Или...

*

Джен вынырнула из забытья как из вязкого омута. Почему-то не хватало воздуха, и руки липкие от пота. До сознания добрался голос Хавсана:

- Джен, малышка, как ты?

- Все хорошо, - ответила она, садясь.

В голове немного туманилось, но чувствовала себя Джен и в самом деле не плохо. Напротив в кресле сидел обескураженный Квентин. На лице его застыла удивительная смесь изумления, неверия и восторга. Он поднял счастливый взгляд на Хавсана и радостно спросил: