Все данные природные действа впитал в себя и старый дом, располагавшийся прямо на берегу древнейшего из озер. Словно ребенок, жаждущий конфет, он ждал, когда же и до него дойдет очередь получить свою долю сладкого, только уже в виде солнечного взгляда. Прямо сейчас небесное светило особенно старалось никого не забыть и одарить хоть секундой своего внимания, попутно борясь со всё ещё мешающими облаками. Естественно в приоритете были все деревья и цветы, которые первыми и получали безумно малые дозы света. Затем кустарники из диких ягод и подножная трава вперемешку с еще не родившей землей. Под солнечный последний всплеск попали и животные, что в основном на дальних берегах обитали – в местах заросших высокими тонкостебельными ростками и не пропускающих людей в здешние поля шипованных диких роз. Лишь на секунды довольные морды, появившихся относительно недавно здешних обитателей, показывались из-под натурного покрова ради момента теплоты, и тут же прятались обратно, кто куда глубже в травяную темноту, дабы не быть замеченными более сильным существом. Немного развеяла природную тишину и стая странствующих голубей, что взмыла с побережья вверх над озером как только начался весь этот фестиваль лучей.
Вот и единственный в окрестности вышеупомянутый деревянный дом на несколько секунд обрёл былую яркость, непроизвольно вызвав зависть у рядом стоящего то ли хлева, то ли амбара, по-прежнему находившегося в тени «более жилого» собрата. Заоблачный свет яркой струёй резко ударил прямо в окно и так же резко спустя мгновение пропал. Уже через несколько секунд в этом окне показался людской силуэт. Человек внутри дома, словно неторопливый сторож, внимательным взглядом оценил мерцающую окрестность, затем, медленно зашторив окно, пропал ненадолго из виду, ведь уже в следующую минуту он пожилой неспешной походкой вышел наружу и придался дивному закатному представлению, что, к сожалению, подходило к концу.
На крыльце появился высокий крепкий мужчина с немалых размеров чашей в руках, в покрытых латками широких серых портах и явно не по погоде накинутой лёгкой светлой рубахой, что так же была не нового пошива. Справа же из-под рубахи, из-за обилия мелких дырок виднелись не малого размера ножны, словно специально создавая вид одновременно и скрытого, и предостерегающего оружия. Ноги же мужчины были извязаны самыми простыми лаптями, которые как ни странно со всем остальным почему-то казались едва ли не сегодняшнего поде-ла. Красивая «из простых» обувь, придавала избитым ногам своего рода некую эстетическую усладу, не имея всё же ни малейшей возможности скрыть хотя бы половину рубцов. Страшные по представлению раны, когда-то терзавшие это тело, полосами шли вверх, прячась под штанами и рубахой, и плавным ужасов переходили на крепкие руки мужчины. Всеми этими нательными шрамами, всей визуальной силой человека, представшего перед последними секундами солнечного пляса, можно было только поражаться. Любой, кто бы увидел его таким, каким он был в данный момент, с уверенностью сказал бы: “Дайте этому человеку доспехи и меч, и враг, завидев его, потеряет пол войска ещё до начала сражения”. Если бы не одно «но».
Единственный враг, который при виде него становится, наоборот, в два раза сильнее, как раз таки уже настиг мужчину, и этот враг – старость. Лицо воссозданного воина прошло через больше сражений со временем, чем его руки с неприятелем. Обилие морщин и складок, вдобавок с теми же шрамами на правой щеке и подбородке всё больше старили мужчину с каждым всматриванием в него. Мутные, но всё еще живые глаза, ровные, словно отточенные на станке черты губ и носа же навеивали грозность. А седые волосы, неопрятно стелящиеся аж до скул, придавали старику вид несерьезности, пожалуй, единственный обманчивый фактор на голове человека.
– Сегодня ты прекрасно как никогда. – Промолвил под себя старец, обращаясь к уходящему солнцу, предварительно сделав обильный глоток воды из чаши. И если ранее только лицо лишь выдавало истинный возраст мужчины, то теперь уже и голос подтверждал, что всё взаправду, и былые года давно позади.
Одновременно со словами старика разнёсся и последний ощутимый взглядом луч отвечающего ему солнца, одаривший вечерней теплотой небольшой участок с давно вкорчёванным пнём близ озера. Странного вида нарост ненасытно впитывал каждый солнечный лучик, а пошевеливающаяся круг него трава заметалась и взъерошилась как шерсть животного при угрозе иль страхе. И настала полная тишина. Всё вокруг способное хоть как-то издавать звуки намертво замолкло. Ветер, который и днём был относительно спокоен, ушел гулять в другие места. Рыбы затаились поглубже, в водной темноте. Даже здешние жабы, так любящие нарушать вечерний покой синхронным кваканьем ныне молча ждали дальнейших событий.
Старик же присел на крылечную лавку. Его направленный к западному холму взгляд был пуст и безмятежен, однако в его мыслях сейчас не было ни капли свободы или бездумья. Неконтролируемым взрывом эта возвышенность, с одиноким деревом на вершине, постоянно окутывала голову старика, стоило тому лишь подумать о нем. “Такой просторный и зеленовласый холм, такой величественный и такой ужасный”, подумал как-то про себя этот крепкий старец. Эту мысль он уже не помнит. С каждым таким вечером, с каждым таким взглядом в тот холм он все больше погружается в дивные непостоянные воспоминания, которые в силу возраста тоже увядают. Уже не вспомнить в деталях свое детство, где не было войн и раздора. Где у его огромной семьи на заднем дворе был манекен война, на котором они со старшими братьями оттачивали свои бойцовские навыки с самой юности. А задиристые сверстники хоть и не со зла, но все же иногда вместо манекена использовали того мальца, что временем покрывшись сейчас одиноко сидит у дома.
Как удивителен человек и его память. Ты можешь помнить каждого убитого врага в бою, выражение их лиц в последние секунды жизни, даже запахи с тех ужасных времен, когда все что тебе нужно было делать – это не умереть от случайной стрелы, разящего меча или пронзающего копья. Но ты забыл имена тех самых братьев, которые резвились с тобой в детстве. Забыл и свою мать, что была красива как ночное небо в звездах. Ты знаешь это, ты помнишь это, потому что так говорил твой отец, но ты забыл ее голос, ее лицо. Резко отведя взгляд от погружающего в ужасные мысли холма, старик встал со скамьи. Еще с секунду он казался растерян и нерасторопен, но вдруг вновь обрел необъяснимую возрастом стойкость и силу. Уверенной (хотя и медленной) походкой он подошел к небольшой крытой деревянной кладовой, в которой виднелись четыре дубовых бочки с водой. Учерпнув почти со дна одной из бочек воды, старик в пол мгновения ее на себя же и плеснул.
– Угх… – издал резко от «пробуждения» старик, и, поставив чашу на одну из крытых бочек с водой, взял аккурат1 стоявшие два значительно меньших в сравнении с бочками ведра. – Нет. Уж не достать так… – вновь еще более резво произнес он и, поставив теперь ведра чуть позади себя, словно бросившись к массивной бочке, быстро хватанул ее и принялся разливать остатки воды по тем самым стоявшим ведрам. Немалых размеров деревянный сосуд взмыл вверх еще резвее ранее плескающей чаши, что казалось совершенно нелогично. Налив в ведра до краев прохладной воды, старик так же ловко вернул на место почти пустое сосудище. А далее подхватив ведра, столь же уверенно, не напрягаясь, направился к дому.
Он делал так уж не впервые, когда хоть и старый, но такой же крепкий, как и он сам, дом «требовал» воды. Подходя к порогу, старик вновь невольно бросил взгляд на минуты назад приковывающий западный холм и на мгновение застыл.
Боги времени внешне изрядно старались увечить когда-то грозного атласа старика, однако с его глазами так полностью и не справились. Типичное для пожилого человека око, что правое, что левое, одинаково было помутнено, но помутнение было красивым обманом тела. В реальности же он мог разглядеть животных по ту сторону озера и их окрас. А летней ночью, когда небо покрывалось сотнями тысяч звезд, старик их видел миллионы. Вот и сейчас, будто одно из новых созвездий разглядев, он приковал свой взгляд к левой части холма, откуда точка темная все увеличивалась да росла. Спустя секунды уж был сделан вывод, что это повозка с лошадью в упряге, и что ее путь ложился прямо к его дому.
