Еще несколько минут назад самец с тревогой вглядывался в увеличивающуюся толпу зрительниц, теперь же все происходящее вокруг разом потеряло для него всякое значение: остались только горячая, податливая самка под ним, и всепоглощающее желание ею овладеть. Он вошел быстро и сразу, ощутив обычно рьяно сопротивляющуюся супругу совершенно по-новому. Одной рукой Сумрак обнял партнершу, а второй подхватил ее ногу и, сжав когтями, поднял выше, пока другая нога самки пыталась обвить его бедро. При этом страстно захотелось прикусить Осень за шею, но помешала маска. Вообще, когда-то ритуальные маски имели для воинов именно такое значение, не просто защищая жвала от повреждения в бою, но и пресекая соблазн недостойно покусать противника. Только вот здесь это было абсолютно не к месту… В конце концов, Сумрак был вынужден просто уткнуться лицевой частью в гриву жены и продолжить акт без дополнительной стимуляции. Впрочем, когти Осени, впившиеся мгновение спустя в его спину, быстро добавили недостающих ощущений.

Спаривание получилось недолгим и резким, даже грубым, больше механическим, чем чувственным. Взрыкнув и в последний раз исторгнув семя, самец плотнее прижался к самке и замер, ожидая, пока расслабившийся орган выскользнет из ее лона. Потом пара поднялась с окровавленного, измятого покрывала, и Осень едва заметно подтолкнула Сумрака, показывая тем самым, что ему следует вернуться в центр площадки.

Сын Грозы бросил краткий взгляд по сторонам. В Храме прибавилось народу. Видимо, церемония на площади подошла к концу, и в здание устремились прихожанки с молитвами и подношениями. В основном, кстати, все здесь были по собственным делам, и глазеть на ритуальное зачатие особым желанием не горели. Лишь с десяток любопытных самок толклись у площадки, пожирая отважного самца глазами, остальные проходили мимо. Супруги, как успел заметить Сумрак, оставались в полном сборе, но рассредоточились вокруг и, по всей видимости, держали оборону против назойливых зрительниц.

Дойдя до середины, самец остановился и повернулся лицом к следующей божественной ипостаси, имя коей было Золотая Владычица. Осень же, скинув перепачканное одеяние, предстала многочисленным взглядам совершенно нагая. А девочки-послушницы уже были тут как тут. Они быстро принесли чаны и омыли тело самки, убрав с него следы крови и спермы, после чего посвежевшая Жрица проследовала в соседний угол магического квадрата. Поджидавшая там служительница помогла ей облачиться в точно такие же одежды, только не из красной, а из золотистой ткани, после чего подала ажурную маску, окрашенную в тон.

Песня в это время вновь изменила свое звучание, став более отрывистой и динамичной. Под ее рыкающий мотив Сумрак двинулся ко второму жертвеннику. Теперь он не медлил, уловив всю суть обряда. Приблизившись к супруге, он сразу же повалил ее на солнечно-желтое покрывало, и Жрица встала над ними, высоко подняв чашу с сухой землей — символом Повелительницы Стихий.

— Золотая богиня — благословила! — воскликнула она, щедро осыпав пару и тут же отступив. Самец слегка встряхнулся. Его, в отличие от партнерши, после первого этапа никто не отмывал, и теперь смесь глины и песка неприятно налипла на гриву и плечи, все еще перепачканные кровью Шипуна. Во что превратилось роскошное черное одеяние, вообще говорить не стоило…

— Черный Воин не имеет привычки прихорашиваться перед визитом к своим женам, — останавливая его, прошептала Осень. — Он идет к ним сразу после охоты, и они принимают его таким, какой он есть.

Тогда Сумрак обхватил супругу крепче и приник к ней головой, вслушавшись в вырывающееся из груди частое дыхание и немилосердно пачкая новое платье. Его пенис вышел из складки и, на мгновение упершись самке между ног, с усилием проскользнул в семяприемник. Осень выгнулась, тихо застонав, после чего крепко ухватила самца за зад, побуждая войти глубже. Сгорбившись над ней, точно зверь над добычей, он напрягся и сильно толкнулся вперед. В этот момент ему опять показалось, что супруга сделалась какой-то другой, незнакомой… И он с воодушевлением принялся ее познавать, впитывая всем телом какие-то новые, не поддающиеся описанию ощущения.

…Клубы белого дыма все гуще наполняли зал, песнопения становились все громче и выразительнее, а вскоре к ним добавился непонятно откуда доносящийся барабанный ритм. Пара, еще недавно действовавшая довольно скованно, теперь предавалась любви самозабвенно и яростно. Неосознанно подстраиваясь в такт пению и бою барабанов, соитие постепенно начало превращаться в подобие странного танца. Исступленные тела то причудливо изгибались, то замирали в сладкой неге, то неистово раскачивались, и черно-золотой комок одеяний опутывал их, скрывая от посторонних глаз все происходящее между партнерами таинство, а песок с глухим шелестом рассыпался от каждого их движения.

Наконец они разом содрогнулись и взвыли, уходя в совместный экстаз, а затем воину снова пришлось покинуть свою супругу и выйти в центр. От запаха благовоний начала немного кружиться голова. Собравшиеся вокруг яутжи превратились в безликие серые тени, тонущие в расползающемся по залу мареве. Песнопения полились сплошным неразделимым фоном.

Сумрак медленно дошел до черного пятна и встал, покачиваясь, как в полусне. Засохшая смесь песка и крови стягивала кожу, периодически отлетая жесткими корками, царапины на спине горели, запорошенные пылью, по ногам стекала слизь, к которой то и дело липла набедренная ткань. Но все это как-то было сейчас неважно. Казалось, вместе с потраченным семенем утекли все оставшиеся силы… Тем не менее, ритуал предстояло повторить еще дважды.

Он повернулся к третьему жертвеннику и попытался сфокусировать взгляд на Жрице, что маячила у треножника размытым белым пятном. Краем глаза самец увидел, как его супругу повторно раздевают и тщательно моют; подносят какое-то питье. Сумраку тоже страшно хотелось пить, но о нем как будто бы все забыли. Либо страшились подойти…

Осень перешла в следующий угол, и самка из свиты Белой Матушки помогла ей накинуть светлое платье, подав светлую маску. Напев сменился, и теперь в нем звучала нежность; барабаны смолкли. Дождавшись готовности своей партнерши, Сумрак направился к месту нового соития, где служительница Храма, стоило паре воссоединиться и прилечь на белую ткань, бросила в слегка курящуюся чашу свежие травы. Они мгновенно начали дымить, тлея и съеживаясь, подобно ярко вспыхивающей, но затем неизбежно увядающей жизни. Возносящийся к небесам дым неспроста издревле ассоциировался у народа яутжей с Вершительницей Судеб.

— Белая богиня — благословила! — голос Жрицы прорвался сквозь хоровое пение, и густое облако окутало Сумрака и Осень, надежно спрятав их в своей душной, горячей глубине. Теперь самец действовал практически наощупь. Дышать стало трудно, и сознание окончательно поплыло…

Он устало прильнул к супруге и потерся о нее головой, неожиданно услышав в ответ ласковое мурлыканье, совершенно несвойственное дочери Свободы. Ободренный, сын Грозы замурчал в ответ и, приподнявшись над самкой, несколько раз ткнулся в нее наугад. Проникновение удалось не сразу, но через пару минут Сумрак все-таки преуспел и с хриплым стоном вторгся в послушно разошедшееся под его натиском лоно. Тогда он плотно прижался к притихшей Осени, а та обхватила его всеми конечностями и сладостно задрожала, до упора насаживаясь на пульсирующий стержень.

На этот раз они спаривались долго, неторопливо и с наслаждением, держа постоянный ритм и безраздельно ощущая друг друга. Кончали тоже длительно и бурно, до хруста стискивая объятия, крича почти мучительно, извиваясь, отчаянно хватая воздух, соприкасаясь лобными частями масок и упираясь почти до боли в шее… А после разошлись с большим трудом.

Выйдя из облака, сын Грозы занял исходную позицию и попытался отдышаться. Из живого глаза сплошным потоком лились слезы, попадая в рот и сбегая по шее; мышцы непроизвольно подергивались. Что творилось вокруг он уже не видел, да и не стремился. Все, что осталось перед его взором — это последняя черная линия, вдоль которой предстояло пройти. Что находится на противоположном конце, различалось слабо…