В главном зале, как ни странно, обстановка царила гораздо менее оживленная, чем снаружи. Повсюду курились чаши с душистыми смолами и травами, плясал огонь в ритуальных жаровнях у алтаря. Величественные Жрицы в одеждах цветов четырех богинь плавно скользили в полумраке, разнося подношения, оперируя предметами культа, встречая и провожая молящихся. Младшие послушницы, облаченные в коричневые накидки, сновали с какими-то поручениями, стараясь как можно менее заметно передвигаться вдоль украшенных героическими барельефами стен; двое из них старательно чертили прямо на полу какую-то черную фигуру. Осени нигде видно не было.

Приказав Сумраку и младшим самкам ждать, Прорва куда-то ушла. Полночь и Солнышко, пользуясь моментом, отправились засвидетельствовать свое почтение Белой Матушке и попросить у нее здоровья своим чадам, и только Греза осталась подле нервно озирающегося самца.

— Что они там такое рисуют? — тихо спросил сын Грозы, наклонившись к младшей жене и украдкой показав жвалами на юных самочек, заканчивающих выводить на каменных плитах огромный квадрат, от угла до угла пересеченный двумя линиями. Связанного Шипуна он свалил на пол и зажал ногами, чтоб не уполз.

— Для тебя разметку, — так же шепотом ответила Греза. Сумрак нахмурился и поглядел на нее с недоверием, но тут же понял, что самка не шутит.

— Я, что, должен буду по линеечке ходить? — позволил себе фыркнуть он, но дочь Желанной пихнула его в бок, чтобы вел себя поучтивее.

— Тебе все скажут, — строго ответила она, — я сама всего ритуала не знаю.

— Ты — и чего-то не знаешь? — поддел самец.

— Ну, так-то ты первый, кто на моей памяти согласился в Храме трахаться. Осень говорит, такое в последний раз здесь было, когда она еще вон в таких же младшеньких, «коричневеньких» ходила… То есть, лет сорок назад.

— Замечательно…

— А что ты ворчишь? Тебя насильно никто не тащил.

— Да не ворчу я… — попытался возразить Сумрак, вызвав у любимой лишь саркастическую усмешку. Тогда, чтобы не уронить достоинства и скрыть свою тревогу, он вновь с преувеличенным вниманием приступил к изучение обстановки.

— Что ты ищешь? — не выдержав в итоге его суетливости, стрекотнула Греза.

— Трофейный зал, — как можно невозмутимее отозвался Сумрак, вытягивая шею и силясь разглядеть, что скрывается за соседней аркой. — В Храме нашего поселения был такой.

— Тут тоже есть, я потом тебе покажу… Тихо! Верховная Жрица идет! — самец быстро повернул голову, проследив ее взгляд.

Тринадцатая, облаченная в одежды цвета ночи, действительно шла через зал по направлению к ним плавной, но быстрой походкой. Рядом тяжело выступала Прорва. Вскоре самки приблизились к воину и его младшей супруге, дружно отвесившим низкий поклон, и Верховная Жрица проговорила:

— Добрая весть, Сумрак, сын Грозы! Уже много лет ни один охотник не решался посвятить богам своих дочерей. Знай, их будет ждать особая судьба, — голос Тринадцатой звучал глухо, так как лицо ее покрывала черная ритуальная маска, очень похожая на маски воинов, но, разумеется, не имеющая хитрой электронной начинки.

Вместо ответа самец склонился еще раз. Тогда Жрица подозвала двух младших послушниц и повелела им забрать жертвенную тварь. Те мигом ухватили Шипуна за конечности и унесли к загадочной фигуре, начерченной на полу. Пока Сумрак разговаривал с Грезой, «коричневенькие», оказывается, закончили рисовать и откуда-то притащили четыре чаши, установив их по углам квадрата на высоких треножниках. Также по углам появились плотные цветные покрывала — что-то подсказывало, что это была единственная мера, призванная смягчать спаривание на голом полу…

— Сейчас я должна выйти на площадь, — предупредила Тринадцатая, — дабы встретить с собравшимися там юными девами Короткую Ночь, но после я вернусь и мы начнем ритуал. Ждать осталось недолго.

После этих слов к ней подошли семь старших жриц, и уже все вместе они покинули Храм. На самках были маски, но по комплекции и цвету шкуры Сумрак определил, что Осени среди них нет.

Вскоре после того, как процессия скрылась с глаз, на улице раздался какой-то громкий и пафосный религиозный бред, быстро потонувший в реве восторженных возгласов, приглушенном каменными стенами. Прорва, вынужденно пропускающая праздник, с неопределенным выражением поглядела в сторону дверей и задумчиво поскрежетала жвалами. Потом приблизилась к устало переминающейся с ноги на ногу Грезе и зачем-то по-матерински заботливо поправила на ней тунику. Сумрак смерил женушек тоскливым взором и отвернулся, вновь погрузившись в созерцание готовящейся «арены» — как-то по-другому это язык не поворачивался назвать.

А там и впрямь происходило что-то интересное. К установленным чашам приблизились Жрицы, не задействованные в «бабьем празднике», и теперь со всеми надлежащими почестями наполняли сосуды символами четырех богинь. Самка в красном, воспользовавшись помощью младших, вскрыла горло жертвенному Шипуну и начала сцеживать в чашу горячую кровь. Следующий угол квадрата заняла прислужница в золотых одеждах. Она аккуратно пересыпала с подноса что-то напоминающее почву. Жрица, облаченная в белое, наполняла чашу какими-то травами, а последняя, в серой накидке и серой маске, лила из кувшина воду. И ни одна из этих самок тоже не являлась Осенью. Это уже начинало слегка напрягать…

— Что притих? — оставив в покое младшую подопечную, Прорва переключила свое внимание на самца. На нем она, спасибо, ничего поправлять и одергивать не стала.

— Проявляю учтивость, — буркнул Сумрак.

— А что психуешь?

— Тебе кажется, моя Госпожа…

Дальше этот нехитрый разговор прервался возвращением Солнышка и Полночи.

— О, почти все готово! — оптимистично констатировала первая, с одобрением поглядев на действия Жриц и послушниц. — Да не психуй ты, просто действуй по инструкции, — а эти слова уже были обращены к самцу. Для пущей убедительности Солнышко потрепала его за гриву, как делала всегда, пытаясь приободрить. Да неужто так по нему было видно, что он волнуется?..

Сумрак недовольно загудел и дернул головой, высвобождая отростки из руки самки, на что та лишь поддразнила его:

— Ой-ей-ей!

Ожидание начинало затягиваться…

Оно затянулось настолько, что начало церемонии сын Грозы воспринял как не просто внезапное, а почти стихийное. Двери распахнулись с грохотом, на миг впустив звуки разгорающегося женского веселья, и в Храм подобно черному вихрю ворвалась Верховная Жрица, после чего створки хлопнули за ее спиной, вновь отрезав пространство священной обители от шумной площади.

— Пора, — решительно рыкнула Прорва и подтолкнула самца к «разметке». Сумрак невольно сделал несколько шагов и тут же угодил прямо в объятия Тринадцатой.

— Слушай меня внимательно, воин, — увлекая его к загадочному квадрату и ставя на жирное черное пятно в месте пересечения линий, заговорила самка. — Слушай и запоминай, ибо повторять во время ритуала я не стану. Ты будешь находиться здесь, в середине, а твоя партнерша станет перемещаться по периметру от жертвенника к жертвеннику. В каждой точке она будет менять свою ипостась, и каждый раз ты будешь подходить к ней и закреплять ваш союз, а после возвращаться на исходную позицию. Для Черного Воина все его супруги равны, потому и ты как его посредник будешь равноудален от всех четырех их воплощений. Я не знаю, что решат боги, потому не могу предупредить тебя обо всем, что ты почувствуешь. Ты можешь потерять счет времени, можешь услышать голоса, можешь увидеть нечто странное… Но помни, что ты должен в любой ситуации сохранять спокойствие и следовать правилам ритуала. И еще. Когда все начнется, обратного пути уже не будет. Ты готов к этому?

— Я готов, Светлейшая, — смиренно поклонившись, ответил Сумрак. — Я выполню все, как ты сказала, и пройду до конца, что бы ни случилось.

— Тогда начнем.

Повинуясь знаку Верховной Жрицы, отступившей от охотника и вставшей за пределами квадрата рядом с его сгрудившимися в нетерпении женами, к самцу приблизились две послушницы с чанами, наполненными каким-то прозрачным, пряно пахнущим отваром. Жрицы возле жертвенников в тот же момент, как по команде, начали вполголоса читать невнятную молитву, произнося слова то речитативом, то нараспев — сперва неспешно, почти заунывно. Сумрак в изумлении опустил глаза. Самочки, остановившиеся перед ним, были очень молоды — в лучшем случае, им исполнилось лет по двадцать пять… А уже служат в Храме… Ведь наверняка сироты… Просто, какая же мать в здравом уме отпустит? Что до жриц, то они бездетны, значит — не их потомство.