Сначала он подумал, что перед обрядом ему предложат умыться принесенным варевом или, на худой конец, испить, но вместо этого малявки в коричневых одеждах поставили чаны у его ног и с полным хладнокровием начали его раздевать! Сын Грозы сперва вытаращился на них, не зная, покориться ему или отбиваться, а потом бросил на Тринадцатую беспомощный взгляд. Та не проронила ни слова и не двинулась с места; Прорва, Полночь и Солнышко также остались безучастны, лишь по личику Грезы пробежала тень тревоги. Видимо, все так и планировалось…
А проворные когтистые ручки тем временем уже расстегнули пояс и сдернули с бедер Сумрака ткань, оставив его на всеобщем обозрении полностью обнаженным. Одна из девочек, аккуратно сложила повязку, другая взяла воина за предплечье и молча потянула вниз. Сын Грозы, догадавшись, что от него хотят, опустился на корточки. Тогда послушницы выудили из чанов по травяной мочалке, что Сумрак сперва принял за банальную заварку, и беззастенчиво приступили к омовению самца. Их действия были неторопливыми, но четкими и уверенными. Возможно, в обязанности младшеньких входило какое-нибудь ритуальное мытье Жриц? Сначала щекочущие волокнистые комки прошлись вдоль гривы, и теплая влага, обильно стекающая с них, просочилась сквозь отростки, побежав ручейками по затылку и шее. Отчаянно захотелось отряхнуться, но вряд ли полагалось. Потом мочалка пересекла лоб, и Сумрак на всякий случай зажмурился. Правда, в пасть несколько капель отвара все-таки попали — горечь оказалась неимоверная. Но плеваться, наверняка, тут тоже было нельзя. Самец лишь нервно дернул максиллами и плотнее сжал жвала. Руки послушниц перешли на плечи и грудь. Это было непривычно и неловко, но… В некотором роде даже приятно.
Какая-то из самочек для удобства положила ладонь ему на спину, будто бы придерживая, хотя, под легкими движениями малявок он и так не шатался. От этого прикосновения Сумрака пробрала неожиданная дрожь. Этого еще не хватало… Его подтолкнули под локоть, повелевая встать. Самец несколько раз сморгнул, и, открыв глаз, поднялся, предоставляя доступ к остальному телу.
Когда послушницы добрались до поясницы и живота, планомерно спускаясь ниже, сын Грозы понял, что более не в силах контролировать свои реакции. Размокшие клубки душистых стеблей так откровенно и бесстыдно массировали шкуру в самых чувствительных местах, а близость двух созревающих женских особей так дразнила, что подавлять эрекцию более не оставалось никакой возможности. В подбрюшье тяжело запульсировало, и головка полового члена неумолимо полезла наружу, оттягивая край увлажнившейся складки. Сумрак тут же поймал на себе масляный взгляд Прорвы и осуждающий — Грезы, отчего стояк неожиданно лишь сильнее окреп. Как ни странно, омывающие его торс девочки, отнеслись к «явлению героя» абсолютно спокойно, мало того, старательно помыли вокруг пениса и сам пенис, спровоцировав выход последнего больше, чем на треть. Осознавая, что это всего лишь начало сегодняшних издевательств, самец вновь крепко зажмурил свой уцелевший глаз и постарался выровнять сбивающееся дыхание, что, впрочем, было почти бесполезно. Звуки песнопений стали громче и приобрели более выраженный ритм. Руки послушниц последовательно растирали колени и голени воина.
Наконец, дойдя до самых пяток, самочки оставили его в покое и ушли, оставив сохнуть. Одежду, снятую с самца они забрали с собой. Жрица Белой Матушки, не прекращая бормотать молитву, запалила в жертвенной чаше сухие травы, и место действия начал постепенно заволакивать дым. За спиной Сумрака хлопнула дверь, и воин почувствовал, что зрителей прибавилось. Стояк моментально прошел.
На сей раз ожидание было недолгим. Девочки явились вновь, и теперь они несли черные доспехи. То, что одеваться он тоже станет не сам, Сумрак уже отлично понял.
Очевидно, при помощи церемониального облачения его собирались подготовить к инвокации Черного Воина. Сперва послушницы обернули бедра самца узкой полосой ткани, что едва прикрывала промежность, затем поверх легла длинная, в пол, накидка, охватывающая чуть больше половины тела и полностью закрывающая зад, но оставляющая свободной правую ногу. Последним занял свое место нагрудник из трех гнутых пластин — для того, чтобы маленькие самочки смогли надеть его, Сумраку вновь пришлось преклонить колени.
Закончив работу, малявки поспешно скрылись. Сумрак выпрямился во весь рост и увидел, что к нему приближается Тринадцатая. Когда Жрица подошла вплотную и остановилась напротив, песнопения внезапно изменили свой характер, превратившись в надрывные завывания, и голос Верховной, молчавшей до сей поры, впервые вплелся в общий хор, обращаясь к главному божеству. От этих звуков самца внезапно пробрало до дрожи, грива приподнялась, щетинки на плечах вздыбились, а под грудиной как будто что-то завибрировало… Не переставая произносить слова ритуальной речи, Жрица опустила на лицо глубокий капюшон, а после сняла с себя маску и торжественно водрузила ее на голову самца, прочно закрепив специальными зажимами по краям лобного щита. В следующую секунду песнь усилилась настолько, что стала оглушительной, и ее, кажется, подхватили все присутствующие в Храме самки, включая непрестанно прибывающих зрительниц. Тринадцатая сделала шаг назад и внезапно воздела руки вверх. Звук мгновенно оборвался, зазвенев на высокой ноте, и сменившая его тишина неожиданно как будто бы пронзила замершего, точно под гипнозом, самца насквозь, заставив выгнуться и взреветь — Сумрак не успел взять себя в руки, оно, почему-то, получилось само собой… Как ни странно, Верховная Жрица даже не думала гневаться. Она, напротив, отступила еще дальше и низко поклонившись, произнесла:
— Черный Воин пришел!
Остальные последовали ее примеру и согнулись в поклоне. Сумрак остался стоять прямо.
И вот началось…
Тринадцатая, не поворачиваясь спиной, как будто охотник теперь и впрямь воплощал в себе божество, вышла за пределы черных контуров. Песня зазвучала опять, протяжно, мощно, с яркими перепадами. А из-под соседней арки, сопровождаемая все теми же двумя юными помощницами, величаво выступила Осень.
Когда-то Сумрак допустил неосторожную мысль о том, что хотел бы увидеть ее в Храмовом облачении. Потом он почти об этом пожалел, узнав, при каких обстоятельствах его мимолетному желанию суждено будет исполниться. Сейчас… Сейчас он глядел на нее сквозь прорези в чужой, неудобной маске, и понимал, что больше не жалеет…
Осень была прекрасна. В ослепительно-алых струящихся одеждах, резко контрастирующих с ее темной кожей, она выглядела, точно ожившее пламя, точно раскинувшийся над лесом закат, точно пышный цветок, распустившийся в ночной мгле… Ее лицо также скрывала маска, украшенная изящными узорами, руки охватывали золотые браслеты, гриву, шею и талию — золотые цепи и бусы из розового кварца.
Послушницы подвели ее к первому жертвеннику, посвященному Красной Воительнице, и с поклоном отошли. Осень повернулась к супругу и простерла ему навстречу руки. Сумрак сделал первый шаг вперед…
Дальше все происходило в странном тумане. Сыну Грозы даже показалось на миг, что он перестал управлять своим телом, и его действиями руководит что-то извне. Следуя вдоль черной линии, он медленно приблизился к самке и заключил ее в объятия. Та лишь молча поддалась и, обхватив его руками за шею, начала клониться вниз, увлекая партнера на покрывало.
— Красная богиня — благословила! — возвестила вторая Жрица в алом, прерывая неясное бормотание. Вслед за этими словами кровь из снятой с треножника жертвенной чаши, выплеснулась на готовую соединиться пару. Жаркий, пьянящий запах чужой отобранной жизни тут же окутал их, и темная, липкая субстанция пропитала великолепные одежды, расползлась по подстилке, обагрила кожу. Но, хотя данное действие явилось полной неожиданностью, Сумрак, введенный в подобие транса, даже не вздрогнул.
Кровь, являя собой главную жизненную силу, считалась символом Созидательницы Мира, потому окропление ею приравнивалось к дозволению первой из богинь. Получив его, Осень притянула самца к себе и покорно откинулась на спину, раздвигая ноги. Ее длинная юбка, свободно запахивающаяся спереди, сама соскользнула с округлых бедер, открывая супругу доступ. Сын Грозы возбужденно заурчал и немедленно накрыл партнершу своим телом, одновременно отодвигая в сторону край собственного одеяния — теперь стал весьма понятен смысл такого странного кроя.
