Первым желанием было схватиться за оружие, коего Кошмар при себе, естественно, не обнаружил. Не обнаружил он также на себе одежды, зато характерный запах, витающий вокруг ложа, и слипшиеся участки шкур подсказали, что несколько часов назад тут активно спаривались. И, судя по приятному ощущению пустоты в подбрюшье, сын Броска сам являлся одним из участников данного процесса.

Тут из люка показались голова и плечи старой самки, при виде которых воспоминания к охотнику стали неторопливо возвращаться.

— Выспался? — участливо проворковала Степь, входя в комнату и направляясь к обескураженному самцу.

— Да… Старшая.

— Старшая? — усмехнулась самка. — А ночью ты звал меня иначе…

Кошмар втянул голову в плечи и беспомощно уставился на нее. Он все еще плохо помнил подробности.

— Так ты уходишь? — осведомилась Степь, снимая с каната-вешалки его аккуратно расправленную набедренную повязку и протягивая одеяние самцу.

— Ухожу? — переспросил Кошмар, вставая с ложа.

— Я первая спросила.

Самка поставила перед своим гостем сосуд для питья и села напротив, пододвинув к себе второй и с наслаждением втянув ароматный пар, вьющийся из носика. Кошмар осторожно последовал ее примеру, принюхавшись к запаху заваренных трав. Пахло непривычно, но достаточно приятно… Хотя, вообще-то он редко пил что-то, помимо воды и алкоголя.

— Попробуй, — предложила Степь. — Эти листья хорошо восстанавливают силы. А ты их за ночь-то прилично потратил, — тут она коварно ухмыльнулась. — Есть будешь? Правда, у меня только сушеное…

— Я схожу на охоту, — серьезно проговорил сын Броска. — Мы поедим нормально.

— Как пожелаешь, — облокотившись на стол и с любопытством разглядывая самца, проговорила старица. — От свежатинки не откажусь.

— У тебя странный дом… — заметил самец, рискнув все-таки отхлебнуть обжигающего напитка.

— Вчера у тебя вопросов не возникло, — вновь улыбнулась Степь.

— Я очень смутно все помню, — признался Кошмар.

— Не удивительно. Зачем ползунов жрал?

— А ты откуда знаешь?

— Отрыжку после них ни с чем не спутать, — самка позволила себя хрипло хохотнуть. — Да не смущайся так, с кем не бывает… Их кожа слабо ядовита. Срывает всякие тормоза после употребления. А ты и без того был на грани. Ну, мы сообща проблему быстро решили. Только ты больше их не ешь, мало ли.

Самец опустил голову в знак согласия и одновременно скрывая стыд.

— Я сделал что-то не то? — пробормотал он.

— Не то? Ну, кроме того, что несколько раз признался мне в любви, все нормально. Мне понравилось. Так, стало быть, ты и впрямь остаешься?

— А можно? — внезапно спросил Кошмар, с надеждой поглядев на пожилую любовницу.

Он остался. А какая у него была альтернатива? Дальше безуспешно добиваться Смальты? Или сношать в лесу деревья? Кроме того, он имел неосторожность пообещать… И как-то неудобно было нарушать данное в порыве страсти слово. Да, Степь была стара… Но этот факт почему-то не смущал юного воина, напротив, происходящее казалось правильным и закономерным, словно бы сын Броска всегда знал, что ему предстоит здесь оказаться и осчастливить самку, годящуюся ему чуть ли не в прабабки.

По возрасту ей действительно можно было дать лет за двести двадцать, то есть, возможно, даже старше Тучки, притом, что в постели, Степь превосходила многих молодых, умело распоряжаясь партнером и прекрасно чувствуя, как может подарить ему ответное наслаждение. Необычно выглядело и ее телосложение. Как правило, старые самки раздавались в талии, становясь поистине необъятных размеров, Степь же при высоченном росте имела почти по-девичьи стройный стан, просто иссохший, подобно почве в летний зной. Стать и манера движения выдавали в ней бывшую Наставницу или даже воительницу, но ласковый и заботливый нрав был более свойственен матери. Создавалось такое впечатление, что она долго тосковала здесь одна, и потому приблудившийся юнец сразу был принят, почти, как родной. Тем не менее, на вопросы, касающиеся ее прошлого, самка отвечала неохотно, зачастую, сводя все к фразе: «Какое это сейчас имеет значение?» В итоге, Кошмар никак не мог определиться, как же к ней следует относиться… Но, тем не менее, в своем решении остаться не разуверился.

Он привык к ней удивительно быстро. Можно сказать, они сразу начали жить, как настоящая семья. Самец ходил на охоту и приносил мясо своей самке, потом они ели вместе, потом спаривались. Так день проходил за днем, а ночь за ночью. И, как ни странно, эта размеренность начинала сыну Броска даже нравится, принося прежде столь редкое для него ощущение собственной значимости. Что до своих чувств к Степи, то о них молодой воин предпочитал слишком не задумываться — хватало того, что они были положительные.

— Тебе же, поди, с молоденькими погулять охота? — временами подкалывала его самка.

— Я не брошу тебя, — неизменно отвечал самец, и взгляд старой отшельницы от этих слов непередаваемо теплел, а руки тянулись обнимать…

Вообще, это была не совсем правда — не думать о Смальте он по-прежнему не мог. Но и оставить Степь не мыслил теперь возможным. И, казалось бы, в чем проблема? Требовалось лишь сделать Старшей предложение, а потом на правах хозяина гарема привести на ее территорию вторую невесту — чем не вариант? Сумрак именно так и поступил, и ничего, все остались довольны… Но Степь, похоже, либо догадывалась о подобных мыслях, либо имела какой-то совершенно особый взгляд на отношения, а только сделать первый шаг самцу категорически не позволяла. Он даже имени ее матери до сих пор не знал… Так что фактически Кошмар оставался при ней в качестве не то любовника, не то приемыша, не то квартиранта… Вроде как, жить — живи, а на большее не претендуй… Ну, так и жили.

Кстати, о жилище. Оно оказалось столь же необычным, как сама хозяйка. Когда в первое утро новая партнерша показала самцу свои владения, он сразу же понял, отчего не нашел накануне развалин — их просто-напросто не было, ибо дом находился в целости и сохранности, мало того, его габариты просто поражали своими размерами, а устройство намного превосходило всякое воображение. Дело в том, что жилище Степи состояло из стволов живых деревьев! Когда-то давным-давно некто посадил здесь ростки кругами, очень близко, и, очевидно, воздвиг внутри каждого такого круга каркас, к которому год за годом привязывались растения. Деревья росли, их стволы искривлялись, а ветви переплетались и врастали друг в друга, постепенно формируя глухие стены с пышной зеленой кроной вместо крыши. Таких «зданий» было почти два десятка, и все они соединялись между собой сетью подземных тоннелей, с виду же неподготовленный глаз воспринимал весь комплекс как диковинный лес с участками неожиданно густого древостоя.

На вопросы, относительно того, когда, кем и с какой целью все это было придумано Степь также толком не ответила, сказала лишь, что дело очень давнее, и когда-то какой-то народ все дома так выращивал… И все.

Живущая уединенно, самка уже многие годы не пользовалась большинством помещений, так что в отдельных «комнатах» царило запустение. Однако, среди увиденного, Кошмар успел заметить и детскую, бывшую когда-то теплой и уютной, и помещение для инкубации, и обширную кладовую. В принципе, все это можно было со временем восстановить… Однако, имелась ли в том необходимость? По крайней мере, сейчас они отлично уживались в одном таком древесном шатре, деля между собой стол и ложе, а из прочего пользуясь лишь купальнями.

Кстати, самым невероятным во всем строении казалось то, что все коммуникации были подведены с абсолютным знанием дела, а солнечных батарей, обеспечивающих жилище энергией, имелось даже с избытком — пожалуй, это была крайняя степень сочетания архаики и современности, какую сыну Броска когда-либо в жизни вообще доводилось видеть. Вот кое-кто бы точно такому удивился!..

Три недели промелькнули незаметно и безмятежно. Беды ничто не предвещало… Разве что, последние несколько дней Степь неважно себя чувствовала. Она почти не ела и стала много лежать. Когда обеспокоенный Кошмар спрашивал, не больна ли она, самка с улыбкой отвечала, что от старости лекарства нет. Но, не смотря на ее кажущуюся непринужденность, внутри сына Броска росла и ширилась непонятная тревога…