Внизу в гостиной стояла, широко расставив ноги, абсолютно голая лже-Агния, а мать суетилась вокруг нее, с сантиметром в руках проверяя соответствие физических параметров. Дима задержал взгляд на теле лже-Агнии, сейчас ничуть не смущенный. Конечно, она заметила его интерес, но даже и глазом не моргнула, дабы не выдать его. Лишь выше подняла руки, позволяя матери замерить дельтовидные мышцы. Дима ускользнул незамеченным. Когда вприпрыжку бежал по улицам, перед глазами его назойливо висел образ бледного девичьего тела.

  Даже когда он отдавал карточки настоящей Агнии.

  - Где ты их взял? - спросила она, никак не выказывания удивления.

  - Неважно. И вот еще что, - произнес Дима. - Покажи мне свое лицо. Я должен увидеть его перед тем, чтобы сделать то, что должен.

  Молча она откинула капюшон.

  Дима мучительно долго рассматривал это полуосыпавшееся лицо, ища в нем родные черты; а не находя, выдумывал сам. Затем встал перед сестрой на колени, грубо взял ее руки в свои, сейчас наполненные силой, и начал передачу анимы. Агния попыталась вырваться, но Дима был сильнее сейчас; поток не преврался, стал шире, а затем она и вовсе перестала сопротивляться. Лишь молча и непроницаемо смотрела на Диму, и в глазах ее стояло странное болезненное выражение.

  - Скажи, - произнесла она, когда Дима закончил, - ты ведь понимаешь, что натворил?

  - Нет, - сказал Дима.

  - Ты мой бедный, запутавшийся ребенок, - Агния покачала головой. Голос ее звучал, к усталому ликованию Димы, практически как у лже-Агнии. - Ты будешь долго жалеть о своем решении, и я сейчас не про наказание. Но я попытаюсь, чтобы твой поступок не пропал втуне, Дима, я обещаю. Не знаю только, насколько тебе будет потом больно.

  Домой он вернулся опустошенным и немедленно заснул. Сил задумываться над ее словами у него не было.

  Праздник состоялся на следующий день.

  Это была большая церемония, заполненная многочисленными процедурами, но Дима, по правде, не запомнил их. Мешало плохое самочувствие и ощущение неизбежной беды; кроме того, он все ждал, когда же появится сестра. Случилось это почти в самом конце, когда на парковой лужайке в семейном особняке собрались почти все гости, чтобы выпить и поесть жареного мяса на углях. Среди них сновали куклы с подносами в руках. Дима же сидел, полусогнувшись, на скамейке и меланхолично смотрел на лже-Агнию в белом платье, пытаясь понять, выглядит ли она счастливой или нет.

  По всему выходило, что нет.

  "Она отдала мне карточки. Значит, знает. Значит, готова", - подумал он.

  Как странно.

  Умом он понимал всё, а сердцем никак не мог смириться с существованием двух Агний, каждая из которых несла доброту и заботу его сестры. Так не бывает. И, наверное, не было.

  Отзвучали последние поздравления, и дед, стоя с микрофоном в петлице, громогласно спросил у собравшихся, кто хочет оспорить право лже-Агнии стать полноправным членом их семьи. После третьего призыва отозвалась настоящая Агния, выйдя из толпы. Казалось, никто не удивился. На лице матери проступило трудночитаемое выражение. Даже дед задумчиво крякнул, но возражать не стал. Лишь только спросил:

  - Почти год, да?

  - Да, деда, - отозвалась Агния, бросая быстрый взор на фальшивку.

  Та не удостоила ее ответным взглядом. Лишь усмехнулась, отыскала в толпе Диму.

  Поединок вышел короткий и яростный. Вскоре раздался мучительный крик, перешедший в жалобный, почти нечеловеческий стон - когда Агния, победив, извлекла из-за пояса перочинный нож-бокскаттер и аккуратно срезала с фальшивки свое утраченное год назад лицо. Вернув его на место, Агния прошла мимо гостей, отчего-то крайне довольных, и похлопала Диму по плечу:

  - Молодец.

  Срезанное лицо, скомканное и мятое, все норовило сползти с ее щек. Сукровица капала на плечи, придавая Агнии страшный отвратительный вид. Дима произнес:

  - Не за что, сестра, - иных слов у него не было.

  - Это было задумано? Ты помог ей? - спросил дед, теребя бороду. - Молодец, верно. Хорошо, что твоя сестра вернулась к нам. Я едва терпел этого чертова зоофага.

  Гости продолжили праздновать и пить, только на этот раз - за чудесное воссоединение семьи. В самом центре праздника возилась мать, специальным клеем и кремами стараясь приладить лицо Агнии к ее отвыкшей от такого плоти. Мать и дочь улыбались. А лже-Агния, всеми забытая, стала отползать прочь. На ней по-прежнему было это белое праздничное платье, сейчас скомканное и окровавленное. Колени испачкались в крови и грязи. Двигаясь, как сомнамбула, Дима понемногу нагнал ее и некоторое время шел подле. Он знал, что поступил правильно, но чувствовал себя просто чудовищно.

   - Тебе больно? - зачем-то спросил он.

  Фальшивка не ответила, продолжая ползти прочь. Ответа у нее не было. Ответ был очевиден.

  Горькое чувство родилось у него в груди и вдруг излилось из пальцев исцеляющими волнами. Дима направил их на лже-Агнию, пытаясь облегчить боль. Но ничего не вышло. Сил не хватало. Поняв это, Дима развернулся и пошел прочь, а клочья рыданий терзали его грудь. Он знал, что вернувшись домой, снимет всяческий контроль с куклы и позволит ей жить самостоятельно; но от этого, конечно, было ничуть не легче. Даже хуже.