В дверном замке шевельнулся ключ. Кот, дремавший на подоконнике в широком солнечном луче, приподнял голову и насторожил чуткие уши. Бабушка, сидевшая в кресле за низеньким круглым столиком, покрытым бархатной зеленой скатертью с черными кистями, подняла взгляд от карточного пасьянса.

– Мира, это ты?

– Я, бабуль, – донеслось из прихожей. – Ба, только сразу не падай.

– Что еще за сюрпризы? – Бабушка раздумывала, куда положить пиковую даму.

В комнату вошла тоненькая девочка в ярко-зеленых шортах и короткой белой маечке-топике.

– Что ты наделало, маленькое чудовище? – вздохнула бабушка, укладывая даму к трефовому тузу. – Ты обрезала свои чудесные косы!

– Ну, бабулечка. – Мира примостилась на подлокотник кресла, – они так мне надоели, да и жарко от них!

С подоконника спрыгнул кот и подошел к девочке, чтобы рассмотреть её поближе.

– Это большая потеря, – покачала головой бабушка. – У тебя были такие роскошные волосы, цвет истинно тициановский…

– Цвет этот, бабуль, рыжим называется, – буркнула Мира, поднимая с пола кота и усаживая его к себе на колени. Плоский черный носик гималайского котяры принялся обнюхивать короткие медные кудряшки. – Зато теперь легко, удобно…

– Теперь ты похожа на мальчишку. – Бабушка положила трефового короля поверх пиковой дамы. – Женственность и красота юной леди в её чудесных волосах.

– Ба, – сморщила нос Мира, – ты в каком веке живешь? Да и не похожа я со своими волосами на Миру, я должна быть брюнеткой с сиреневыми глазами.

– Это правильно в любом веке. Имя не обязательно должно отражать внешность. Главное, чтобы оно гармонировало с внутренней сутью.

– В таком случае я – кактус!

– Это точно. – Бабушка принялась собирать карты со стола. – Ничего не получается.

Кот спрыгнул на пол и, помахивая пушистым хвостом, направился обратно к подоконнику.

– Бабуль, есть чего-нибудь перекусить?

– Иди в столовую, сейчас принесу.

Бабушка Моди поднялась из кресла и, шелестя по кленовому паркету полами чёрного шёлкового халата, больше похожего на вечернее платье, удалилась в сторону кухни. Ее высокая, по-девичьи стройная фигура замерла на пороге. Моди оглянулась, чтобы посмотреть, ушла ли внучка из комнаты, поправила белоснежные, чуть отливающие голубизной кудри, уложенные в безупречную прическу, и произнесла тихонько:

– Ром.

В кухне она встала у окна, скрестив руки на груди, и снова повторила:

– Ром! Где ты, несносный мальчишка?

– Здесь я, – зевнул голос, и в воздухе возник прозрачный, легкий, как южный ветерок, образ лохматого, сонного паренька.

– Сколько можно спать? – недовольно произнесла Моди, глядя на парящую над кухонным столом щуплую фигуру в длинной рубахе-балахоне.

– Я всю ночь прибирался, – Ром попытался подавить зевок, – работал, как сто тысяч людей.

– Сколько раз тебе говорить – не преувеличивай, – вздохнула Моди. – Готов ли обед?

– Булочки в духовке, суп и овощное рагу на плите, а ваш спаржевый салат на столе под салфеткой.

– Хорошо.

– Я пойду дальше спать?

– Иди.

Образ стал растворяться.

– …а то устал, как миллион водовозных лошадей, – донеслось из воздуха.

Моди открыла крышку кастрюли и принюхалась: томатный суп с базиликом. Наполнив супницу, положив на блюдо горячие пышные булочки из духовки, Моди поставила всё на поднос и понесла в столовую. Внучка уже достала из буфета приборы, тарелки и расставила на столе, покрытом кружевной кремовой скатертью. На полу столовой подрагивали яркие солнечные квадраты, размеренно тикали часы с маятником, на светлых стенах висели натюрморты в овальных рамах. Пахло фиалками. Подоконники столовой были уставлены одинаковыми белыми горшочками, в которых круглогодично цвели фиалковые шапки: голубые, сиреневые, лиловые, белоснежные и даже пестрые.

Вошла бабушка. Она поставила поднос на стол и подняла крышку супницы, а Мира сдернула салфетку с блюда.

– О, бабуля, твои коронные булочки! М-м-м! Обожаю.

Пока девочка ела, Моди поливала фиалки. За окнами зеленела узенькая лужайка, позади которой возвышался добротный двухметровый забор, скрывающий дом от посторонних глаз.

– Спасибо, бабуль.

– Второе будешь?

– Нет, так натрескалась, сейчас лопну!

– Как ты выражаешься, – поморщилась Моди, осторожно приподнимая темные листья, чтобы узенький носик лейки добрался до земли.

– Бабусь, ну какая ты у меня старорежимная…

– Это слово мне тоже не нравится!

Мира взяла с блюда последнюю булочку, предпочитая не спорить с бабушкой.

Закончив с цветами, Моди присела за стол напротив внучки, наблюдая прозрачными голубыми глазами, как та хрустит булкой. Ее белое, как у мраморной статуи лицо ничего не выражало. На высоком «королевском» лбе не было ни единой морщинки.

– Ба, ну что ты на меня так смотришь? Неужели мне совсем не идет? – Мира тряхнула рыжими кудряшками.

– Я не об этом, с твоим поступком я уже смирилась, – подперев ладонью подбородок, Моди задумчиво смотрела на внучку.

– А чего тогда ты смотришь, как-то… не по-человечески?

– Надо мне кое-что рассказать тебе, но не уверена, что ты достаточно взрослая.

– Вот те на! – криво усмехнулась девочка. – Мне скоро тринадцать стукнет, старость, можно сказать, на носу, а ты всё не уверена.

Бледно-розовые губы Моди тронула легкая улыбка.

– Если бы не подходило мое время, конечно же, я повременила бы, но… что поделать.

– Бабуль, ты о чем? – забеспокоилась Мира. – Какое такое время подходит? В чём дело?

Моди молча достала из буфета бутылочку кофейного ликера и маленькую серебряную рюмочку. С возрастающим беспокойством Мира наблюдала за бабушкой.

– Даже и не знаю, с чего начать.

Аккуратно, будто отмеривала микстуру, бабушка налила в рюмку ликер.

– Ну да ладно. Мира, не замечала ли ты, что мы некоторым образом отличаемся от других людей?

– О боже, бабуля! – Ярко-зеленые глаза Миры широко распахнулись. – Мы что, вампиры? И будем жить вечно?

– Что ты говоришь, в самом-то деле, – Моди чуть пригубила ликер. – Насмотришься этого ужасного телевидения, потом приходят на ум всякие глупости. Подумай хорошенько, найди отличия между собой и своими одноклассниками, товарищами по играм.

– Мои одноклассники поголовно – козлиные морды, – скривившись, выпалила Мира, – а товарищи по играм балбесы и дебилы, а дев…

– Мира! – хлопнула ладонью по столу Моди. Казалось, даже настенные часы притихли. – Как ты можешь так выражаться?!

– Бабуль, ну все так говорят.

– А если все побегут с крыши прыгать, ты тоже побежишь? Ты не должна равняться на всех, ты отвечаешь только за собственные поступки! «Как все» не может служить оправданием, ты должна думать собственной головой!

– Ну я поняла, поняла…

– Итак, я задала тебе вопрос, жду на него ответ.

– Чем я отличаюсь от остальных? – Мира задумалась. – Меня девять раз из школы исключали, я уже думала в Книгу рекордов Гиннеса попаду…

– Не это, – спокойно прервала внучку Моди. – Другое.

– Не знаю, бабуль, – заныла Мира. – Ничего в голову не идет! Что во мне не так? Скажи сама.

– Ты предчувствуешь погоду и, если возьмешь в руку любой плод, сможешь определить, съедобен он или нет, а еще ты можешь приручать животных и птиц…

– Вау, круто! Я что, Маугли?

– Не перебивай, сделай милость. Ты способна прорастить зерно на своей ладони, лететь, подхваченная порывом ветра, и останавливать морские волны.

Приоткрыв чуть припухшие губы, Мира зачарованно слушала чистый бабушкин голос.

– Ты можешь понимать язык природы, – продолжала тем временем Моди, её лицо смягчилось, посветлело, – шепот песка, ворчание камней, ты добрым людям исцелишь любые раны.

– Бабуль, это какие-то стихи?