- Да, - облегчённо подхватил Жора, - Коля есть не сам по себе Коля, он плод своего сопровождения. Без упаковки Коли вообще нет.

- Ты говорил это и про Сандро, - вставил я мстительно.

- Оторвать, - сказал Ив.

- Не совсем так, - быстро залепетал Жора, - про Колю публика должна думать: он один из нас. Должна думать в первом лице: мы. А про Сандро совсем наоборот...

- В третьем, - сказал Сандро, - вот как ты сейчас. Что ж, моё дело действительно третье.

- Самого Коли может вовсе не быть, - ещё быстрей продолжил Жора, достаточно одной упаковки. А что? Ну, этот Коля бросает двенадцать колец в воздух, а другой Коля тринадцать, какая разница... Публике приятно и зарплата одинаковая, слава коллективному труду. А мы индивидуалисты, самой публике надо ещё потрудиться, чтоб понять: чего мы вообще-то от неё хотим. И при таком отношении к делу мы за лишнее кольцо получаем лишнюю марку, а это так несправедливо, где же равенство! Так что, если присмотреться, то это мы непонятны, и нам не место за общим столом.

- Про меня говорят то же самое, - сказал я, - только, что мне ещё не место за взрослым столом.

- Да, - подтвердил Сандро, - за исключением ещё, всё верно. Ты очень оптимистичен, а ведь многим уже не место.

- Да ладно, расскажи ему, Саня, - посоветовал Ив. - Он никому не передаст, гроб.

- Что ж, дело давнее, почему б не рассказать, - вздохнул Сандро. - Дело в том, что я когда-то работал в Большом цирке, и меня оттуда попросили - сюда.

- Скоро всё это вообще кончится, - мрачно сказал Ив, - они этой несправедливости терпеть больше не станут. Попросят и отсюда.

- Кто они, Горздрав и Кругликова? - спросил я. - Мать говорит отцу то же самое: попроси их, пока они тебя не попросили. А вас за что попросили?

- Не только меня, - возразил Сандро. - У меня был приятель, так и его попросили. Несмотря на то, что у него одна рука всё же была. Он этой рукой подтягивался на турнике и выходил в стойку.

- Это невозможно! - вскричал я. - Я-то знаю! И двумя руками-то...

- Вот-вот, - подтвердил Сандро, - потому и попросили. Им тоже было непонятно, как такое возможно. Ну и публике не было понятно, только с другой стороны: подумаешь, стойка. И мне, дураку, тоже не всё было понятно... Меня попросили первого, и сходя с арены под музыку Дунаевского, я думал: о, если б я был хотя бы одноруким! Хотя б наполовину полновесным взрослым! Тогда и меня бы не попросили...

- Ты думал наоборот, - поправил Жора, - что тебя бы именно попросили, но за взрослый стол. Ты бы мог пользоваться, если и не вилкой с ножом, то хотя бы зубочисткой. И вполне сойти под музыку Дунаевского... за взрослого Колю.

- Да, Коля даже ест под музыку Большого оркестра Дунаевского, - помрачнел и Сандро.

- У нас обычно едят под пианино Мендельсона, - пискнул я.

- Однако, я могу есть не хуже их, - ещё мрачней сказал Сандро. - И аппетит у меня не меньше. Показать? Могу и в три листика надуть кого угодно, хоть самого Колю. Почему ж не попросить меня к обеду, не прислать мне приглашения?

- Потому что ты не Коля, - сказал Жора.

- И ещё я могу сам себе сыграть вступление на аккордеоне, и в перерывах между блюдами тоже, дай закурить!

Жора ловко сунул в рот Сандро зажжённую папиросу.

- Да, милый, - продолжил тот, затянувшись, - по-серьёзному, то наше дело, в отличие от Колиного, как раз и не понятно. И не если, а - даже если присмотреться. А уж с первого-то взгляда...

- Да, это первое: наше дело непонятно, - согласился Ив.

- В отличие от второго дела или третьего, - согласился и Жора. - Но главное, всё же: в нашем деле непонятно - что именно непонятно.

- Да-да, это дело первейшее, - подтвердил Ив.

- В отличие от вторейшего, - добавил я.

- Ты заслужил свой орден, - сказал Жора, - в день совершеннолетия придёшь за получением.

- Это когда? - спросил я.

- Сам знаешь, - сказал Сандро. - Когда семь на восемь.

- В сорок восемь, - подсчитал я.

- Хорошая память, - одобрил Сандро. - Она может помешать тебе прилежно учиться. И быть на хорошем счету. Но всё-таки... и при такой памяти из тебя может что-нибудь выйти.

- И уйти, - добавил Жора. - Всё это хорошо, но по такому случаю надо выпить.

- Всё это хорошо, - решился я, - а стрельнуть по такому случаю дадите?

- Нет, - сказал Сандро, - это тебе не ёлочная хлопушка.

- Но я уже стрелял, и ничего!

- Вот там и стреляй, где ничего.

- Другим можно, - сказал я, - других вон даже приглашают... хотя бы постоять в бочке.

- Стоять же не ездить, - укоризненно сказал Жора. - И не забывай: я тебя ещё оттуда не выкупил. Так что будь поскромнее.

- У кого это - выкупил? - спросил Ив.

- У мотобоя, - ответил Жора. - Его и Жанну.

- Рассказывай, - велел Сандро, - что случилось?

- Пока ничего, - сказал Жора.

- А... - Сандро отплюнул папиросу. - Мотомальчик опять бьёт свои игрушки? Ну что ж, на то он и мотобой.

- Ладно, - сказал Жора. - Мы хорошо болтаем, ну и ладно.

- Вот именно, - сказал Сандро.

- Ну, ты, ворошиловский стрелок, - ласково сказал Жора. - С негром всё понятно: он уже выпил. А у тебя откуда кисло-горькая печаль, от одного лишь приглашения на обед? Можно подумать, это твой первый бал... Разве не сам Ворошилов тебя приглашал и, приняв, не присвоил тебе номер первый... в Одессе?

- Это правда, - согласился Сандро. - Но это было не в Одессе, это было в Вене.

- В Вене! - удивился я. Значит, Ю, всё-таки, тогда попал в точку, и Вена не была метафорой, а отец... - Значит, дамы и не дамы, графини и герцогини вы перед ними выступали? И корзинки с цветами, корзинки с улыбками, корзинки с губной помадой - всё это вы видели? А самого Бидермайера - тоже видели?

- Ну, обстановка была несколько иная, - покачал головой Сандро. - Наша концертная бригада обслуживала не туземное население, а... Те, кто обслуживал туземное, видели и корзинки, даже целые вагоны - и не только с губной помадой.

- А и с улыбками, - подкачнул своей головкой Жора. - Я могу подтвердить, присутствовал.

- Но про Ворошилова - всё верно, - сказал Сандро. - Я ведь, как-никак, прикрыл его от той мины своей грудью. А он вручил мне в руки ружьё-двустволку, и сказал...

- В ноги, - поправил Ив.

- Ну да, в ноги, - снова согласился Сандро, - и сказал... Нет, точно не помню, что он сказал, зато помню, что из этого вышло.

- А я помню, что он сказал! - воскликнул Жора. - Присутствовал! Он потряс тебе ногу и, чуть не разрыдавшись, пообещал: теперь я помогу тебе, мой мальчик. Ты ни в чём не будешь отныне нуждаться в жизни, ни в корзинках со славой, ни в корзинках с хлебом и вином, ни в корзинках с ба...

- Наивный он человек, этот маршал, - пробормотал Ив. - Достаточно одного из перечисленного, а всё другое само появится, автоматически.

- С Ба? - переспросил я.

- С бабами, - объяснил Сандро. - Откуда Ворошилову знать про твою Ба? Но он не наивный, просто щедрый.

- Это одно и то же, - возразил Ив. - Хотя, да, это и я могу подтвердить: про твою Ба он не знал.

- А ты-то тут причём? - Жора перешёл на фальцет, что у него означало: ультразвук. - Что общего у Ворошилова с неграми?

- Папа негра и Ворошилов служили вместе на польском фронте, - сообщил Ив.

- На арене, - поправил Сандро, - польской войны.

- Это правда, - обиделся Ив, - можешь спросить хотя бы у этого...

- У Яши Хейфеца, - помог я.

- Верно! - обрадовался Ив. - Ну и память у малыша, сколько лет прошло, а он всё помнит!

- Отец Яши Хейфеца играл в нашем городском саду, - гордо сказал я. - Это помнят все, особенно Ю.

- Плевать на Яшу, я лучше знаю Ворошилова! - возмутился Сандро. - И главное, он лучше знает меня. Не сомневаюсь, отец Яши жил в другой части города, а я, можно сказать, в одном квартале с Климентом Ефремовичем. Правда, несмотря на это, он тогда добавил к сказанному: ты всё получишь, мой мальчик, только после победы, после победы. Наберись терпения.