Иткинд приходит в себя. Ползком добирается до тумбочки, открывает ее, достает ломоть черного хлеба. Возвращается к табурету, с трудом садится и, раскачиваясь, как еврей на молитве, мнет руками черный хлеб, лепит из него женскую фигурку.
ИТКИНД (вполголоса). Барух Ата Адойной Элух-эйну…
Входит Веселина. Она точно такая, какой была во второй картине – в летнем костюме, красива, по-утреннему свежа.
ВЕСЕЛИНА. Здравствуй, родной! Извини, это Шлиссельбургская крепость! Такие стены – я ничего не смогла пронести, только сама с трудом проникла…
ИТКИНД (повернувшись к ней правым ухом). Вус? Что?
ВЕСЕЛИНА. Я говорю: у этой крепости такие стены, я еле-еле прошла сквозь них. Но пронести ничего не смогла…
ИТКИНД. Ничего, весна моя. Видишь, они дают тут хлеб и воду. Утром дают кусок хлеба, но утром я его не кушаю. Я леплю тебя. Целый день. Ты такая красивая!
ВЕСЕЛИНА (целует его). У тебя синяки. Ой, какие! Тебя бьют?
ИТКИНД. Каждый день. (Трогает левое ухо) Этим ухом я уже не слышу.
ВЕСЕЛИНА. Фашисты… (Становится перед ним на колени, гладит его ноги).
ИТКИНД. Ничего. (Продолжая лепить из хлеба женскую фигурку) Они хотят, чтобы я написал, что я японский шпион. А я же не умею писать по-русски.
ВЕСЕЛИНА. Что ты делаешь?
ИТКИНД. Я же сказал: леплю тебя, весну.
ВЕСЕЛИНА. Я чувствую. Я даже через стены чувствую твои руки. Они такие сильные…
ИТКИНД. Я не сделаю тебе больно. Ты же моя Симонетта…
Слышны крики и ружейные выстрелы.
ВЕСЕЛИНА (вздрогнув, испугано). Что это?
ИТКИНД. Это по ночам. По ночам тут бьют всех арестованных. И кто потом весь день дрожит от страха, те пишут про себя, что хотели убить товарища Сталина. Сами пишут. И тогда их выводят во двор и расстреливают.
Слышны ружейные выстрелы.
Вот еще.
ВЕСЕЛИНА. Я слышу. А как же ты?
ИТКИНД. А я не думаю о страхе. Видишь – я целый день занят, я леплю тебя. А хлеб кушаю только после допроса, перед сном. А утром они снова дают кусок хлеба и воду, и я опять свободный от них. Понимаешь?
ВЕСЕЛИНА. Любимый…
ИТКИНД. Ты моя весна… А как твоя девичья фамилия?
ВЕСЕЛИНА. А ты не помнишь? Я Хейфиц.
ИТКИНД (удивленно). Хейфиц? Так ты еврейка?
ВЕСЕЛИНА. Конечно. (Садясь на пол и обнимая его ноги). Расскажи что-нибудь. Я так скучаю…
ИТКИНД (гладя ее). Что тебе рассказать, весна моя?
ВЕСЕЛИНА. Помнишь, ты начал рассказывать, как ты стал скульптором. Но потом мы занялись любовью и всё забыли.
ИТКИНД. На целый год…
ВЕСЕЛИНА. Да, ты же сумасшедший, ты не умеешь остановиться.
ИТКИНД. Извини, у меня была половая амнезия.
ВЕСЕЛИНА. Неправда. Просто ты уехал в Ленинград, купил мастерскую и стал делать Пушкина. И работал, как безумный. Даже когда я приезжала, у тебя не было на меня времени.
ИТКИНД. Да, я заболел Пушкиным. Ходил по Питеру, поехал на Черную речку. И я понял его. Он был не только гений, он был такой одинокий и так страдал! Я заболел от его страданий…
ВЕСЕЛИНА. Я помню, у тебя была температура. Я испугалась, хотела вызвать врачей…
ИТКИНД. Знаешь, искусство гения – это страдание. Когда-нибудь я сделаю Шекспира, ты увидишь, как он страдал…
ВЕСЕЛИНА. А Паганини?
ИТКИНД. Паганини я тоже сделаю. Ой, какой я сделаю Паганини! Он же был веселый гений. Как Моцарт.
ВЕСЕЛИНА. То есть, ты сидишь в этом каменном мешке, тебя уже восемь месяцев бьют, а ты мечтаешь о Шекспире и Паганини?
ИТКИНД. Нет, о тебе. Когда меня освободят, я сделаю тебя, Весну. Ой, какую я сделаю Весну, ой какую! У Боттичелли было «Рождение Венеры», а я сделаю «Рождение Веселины».
ВЕСЕЛИНА (улыбаясь). Из дерева или из глины?
ИТКИНД. Из дерева, из дерева, как ту, самую первую…
ВЕСЕЛИНА (отстраняясь, ревниво). Какую еще ту?
ИТКИНД. Не ревнуй. Это было так давно, до революции. Я приехал в Москву, чтобы учиться на скульптора. В пятнадцатом году. Жил у еврейских девушек, которые писали себя проститутками, а сами учились или работали. Знаешь этот памятник первопечатнику Федорову? В Москве, перед Китайгородской стеной – его тогда только-только поставили, работа Сергея Волнухина. Я пришел его посмотреть, и он мне так понравился – я захотел пойти к Волнухину в помощники. А оказалось, он в академии живописи ведет скульптуру. Пришел туда сдавать экзамен, а меня сразу привели в его класс. Представляешь: огромная мастерская, потолка не видно. На подиуме стоит обнаженная модель, Сергей Михайлович говорит мне ее лепить. А я же никогда не видел обнаженную натурщицу! Конечно, я уже был женат и все такое, но ведь у нас это всё в темноте и через маленькое окошко в простыне…
Звякает замок камерной двери, скрипит тяжелая дверь, входит солдат.
СОЛДАТ. Иткинд, на выход! Руки за спину!
ИТКИНД (тяжело поднимаясь). На допрос или?..
СОЛДАТ. На выход!
Иткинд и Веселина смотрят друг на друга. Хотят обняться, даже делают шаг друг к другу.
ВЕСЕЛИНА (жестом останавливая Иткинда). Нет! Мы не прощаемся! Тебя не убьют! (Крестит его, скороговоркой) Тебянеубьют! Тебянеубьют!..
Иткинд и Солдат уходят.
Слышны их удаляющиеся шаги.
Егонеубьют! Егонеубьют! Господи, прошу Тебя… (Падает на колени) Господи, Пресвятая Дева! Борух Ата Адойной…
Картина пятая
Москва, 22.06.1941 год.
На авансцене – все тот же маленький столик с настольной лампой, микрофоном и звуковым пультом.
ГОЛОС ЛЕВИТАНА: Внимание, говорит Москва! Передаем важное правительственное сообщение! Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня в 4 часа утра без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами! (https://lv.sputniknews.ru/radio/20170622/5123361/Levitan-nachalo-VOV-22-ijunja-1941.html)
Картина шестая
Омская область. Зима 1941 года.
Поперек сцены – забор с колючей проволокой. По одну сторону забора, в снегу – козлы, на этих козлах бревно, которое Иткинд и Следователь пилят ручной пилой. Оба в арестантских робах.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Живучие вы, явреи… (Прекращая пилить) Слышь, Исаак? Тебе сколько лет?
ИТКИНД (поворачиваясь к нему правым ухом) Вус?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сколько лет тебе?
ИТКИНД. Ты же мне ухо испортил.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Подумаешь, ухо! Мы тебя восемь месяцев били! Как тебя, вообще, не кончили?
ИТКИНД. А бить людей стыдно.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. А ты же, сука, не написал признание. И теперь тут, как ни в чем не бывало.
ИТКИНД. Бить людей очень стыдно. Ты пили. А то бригадир увидит…
Оба сосредоточенно пилят.
СЛЕДОВАТЕЛЬ (вспомнив и снова прекращая пилить). Нет, а сколько тебе лет?
