Совсем другое дело – серьёзная и хозяйственная Ирина. Она, правда, не успела встретить мужа в порту, зато квартира после генеральной уборки блестела. Наготовлено было – всего не перечесть. Пётр, сойдя на берег, покрутился растерянно, сел на трамвай и поехал домой. А дома – двери настежь. Ирина домывает порог.

– Ой, Петенька, чуточку не успела, ну с приездом… – выпрямилась во весь рост потная, раскраневшаяся Ирина в несвежем халате и бигудях.

Вошёл Петя в квартиру, чистота, ну загляденье просто…

– Как чисто, – сказал он печально, – И пахнет вкусно… Даже плюнуть некуда, а очень хочется, – вздохнул, развернулся и пошёл вниз по лестнице…

Одним июньским вечером, молодая женщина в кокетливом шёлковом халатике, только что, выйдя из ванной, сушила волосы феном и сосредоточенно разглядывала свежий маникюр. На вид ей было не больше 23-24 лет, и находилась она в собственной квартире в самом центре огромного города. Женщина выключила фен и нанесла на кожу лица крем из золотистой баночки. Когда она втирала крем в кожу рук, зазвонил её мобильник, оставленный на журнальном столике. Она не спеша направилась в зал, по дороге размахивая руками, давая возможность крему получше впитаться и с удовольствием опускаясь на роскошный, персикового оттенка диван. Только после этого, эффектно закинув ногу на ногу, хотя оценить красоту и элегантность этого жеста было совершенно некому, поскольку женщина находилась в квартире одна, и, болтая в воздухе домашней туфелькой с меховым помпончиком, она ответила на звонок:

– Здравствуй, доченька! Ну, как у вас дела, что нового?

– Привет, мам! В целом, всё нормально, но из той фирмы ответа пока нет, но Макс сказал это не так быстро, там такая конкуренция.. Ой, он такой классный… Ах да, я же тебе не сказала, моё портфолио уже почти готово… О, как вспомню, сколько фотосессий я прошла… Зато оно бесподобно, мамочка, я имею в виду, моё портфолио… Если бы только видела, хотя я надеюсь, что когда-нибудь ты его, конечно же, увидишь. Да, кстати, и завтра у меня ещё одно собеседование, пока не могу точно сказать где, чтобы не сглазить, но намекну, это имеет прямое отношение к телевидению, представляешь?!

– Я так рада, за тебя, моя милая… А в чём ты идёшь на собеседование? Я думаю, нужен тот синий костюм, что мы тебе купили у нас, от Томаса Кляйна. Он так подчёркивает твои глаза и…

– Нет, мама, я иду в красном платье…

– Это в каком?

– Ну такое, помнишь, карминно-красное, я в Испании покупала…

– ....???

– Ну, мама, вспомни же! Я ещё у папы на юбилее в нём была…

– Ах это… По-моему, красное не стоит надевать на собеседование, Мила… Это слишком вызывающе, о тебе могут составить неверное представление… К тому же, красное может позволить себе женщина с безупречной кожей… И к тому же синий так идёт брюнеткам…

– Мама, моя кожа, как раз, совершенно безупречна… А в тот раз, меня просто высыпало из-за ананасов… И красный цвет, если хочешь знать, на брюнетках выглядит тоже отлично, – Мила обиженно замолчала…

– Ладно, делай, как знаешь, в конце концов, ты большая девочка… Скажи мне лучше, как дела у Алексея?

– Да никак, после того, как он снова уволился, он никуда больше не ходил…

– Как же так? Мила, вы всего два года женаты, а от этого человека столько проблем… На что он жить собирается, хотела бы я знать?

– О, мам, не начинай, прошу тебя… Он сказал, что того, что он зарабатывает, ему вполне хватает, ну плюс эта… компенсация армейская…

– Господи ты, боже! Да сколько можно об одном и том же? Ну случилась трагедия во время службы, даже не трагедия, так, несчастный случай… Ну, погибли люди, ну да, его сослуживцы, он и сам чуть не погиб, ну и что теперь? Всю жизнь ходить под этим гнётом?? Мила, объясни ему, что нужно перешагнуть, перевернуть страницу и жить дальше, или, ладно, ты не сможешь, дай ему трубку, я сама с ним поговорю…

– Мама, его нет дома, к тому же он не будет с тобой разговаривать…

– Это, интересно, почему? Со всеми я могу находить общий язык, вот спроси у папы, (слышится нечто невнятное, но вполне миролюбивое) а он что, особенный?

– Не знаю, он говорит, что невозможно разговаривать с человеком, который из всех звуков, производимых человеческими голосами, слышит только свой собственный.

– Это он про меня, про твою мать так сказал?! Это просто неслыхано! Вот папа слышит, Мила, и он тоже очень возмущён! И потом, что значит, ему хватает? Это он о тех копейках, которые зарабатывает на своей стройке? Боже! Я первый раз вижу человека 27 лет, который настолько был бы лишён честолюбия и всякой гордости! И ужас! Этот человек – мой зять! А о тебе он подумал? А о нас вообще? Что люди скажут?

– Он сказал, что ему плевать, что будет говорить княгиня Марья Алексевна…

– Что? Какая княгиня?

– Это из классики, не обращай внимания…

– Бред какой-то… Мила, он ужасно на тебя влияет! А о репутации нашей семьи, он думает, вообще??

– Он сказал, что и рад бы забыть, но, благодаря нам, это совершенно исключено. Ох, мама, я всё это ему тысячу раз говорила, но после того, как по состоянию здоровья ему в армию путь закрыт, да ещё несчастье это с его товарищами, он…, ох, мам, он так изменился… Ну это просто другой человек! А ещё говорит, что это мне помочь нельзя…

– Это ещё что за новости? В каком смысле?

– Не знаю, ну вот на днях, как раз после того случая, когда он нагрубил Якову Львовичу и бросил заявление об уходе ему в лицо… Ах, мама мне до сих пор, так за него стыдно…Так вот, я ему пытаюсь втолковать, что нужно иногда переступать через себя, идти на компромисс, иначе не устроиться, да и не выжить в наших каменных джунглях, где человек человеку – волк, а он смотрит на меня, знаешь, грустно так смотрит, и говорит:

– Нет, Милка, тебя уже не спасти, и помочь тебе тоже ничем нельзя… Где, говорит, моя весёлая девчонка со смешной чёлкой?

– Что за глупости, чего он валит с больной головы на здоровую?

– Не знаю, но мне так ужасно жалко стало его, у него глаза были, мама, знаешь, как у больной и умирающей собаки, понимаешь?… А сегодня вечером он подошёл ко мне, обнял и стоял молча, долго так, как будто прощался. А потом говорит: "Давай бросим всё и уедем…" Я смотрю на него, думаю, совсем, что ли с ума сошёл? Куда уедем, когда я со дня на день ответа из той фирмы жду, когда у меня собеседования через день… Портфолио я теперь могу брать на собеседование, это так упрощает процесс, его и по электронке можно…

– Да, да, а потом он что?

– Что? А, да ничего, мам, если стоишь, то лучше сядь:

– Поехали, говорит, в деревню, у меня там дом, от матери остался, пятистенок, участок огромный, заделаемся фермерами, я же, говорит, крестьянский сын, меня к земле тянет…

– С ума сойти! Опять за своё?! Помнишь, после вашей свадьбы, он так вместе со своей мамашей и хотел сделать? Это же надо!? Где ты, а где деревня?! А мать его, ещё всё причитала, что нельзя, мол, Лёшке в город, загнётся он здесь… А всё потому, что не пара вы с ним, теперь-то ты это видишь? И мы с папой с самого начала так и говорили тебе. И кстати, десять часов уже, где твой муж в такое время?

– Ушёл прогуляться, иначе, говорит, не усну… Ладно, мам, завтра утром собеседование, нужно раньше лечь…

В это же самое время, молодой человек, по имени Алексей, муж Милы, комиссованный из армии в двадцать шесть лет по состоянию здоровья, после осколочного ранения в голову, стоял на крыше 12-этажного здания и курил. Прикрыв глаза, он внутренним зрением тут же увидел смеющееся лицо Димки Игнатьева, в руках которого разорвалась боевая граната, обязанная быть учебной… Его тогда шарахнуло по голове и отбросило взрывной волной. Он упал и потерял сознание. Димка, Антоха и Серый упали тоже. Только в отличие от него, не поднялись уже больше никогда. Молодой человек отбросил в сторону погасший окурок и подошёл к самому краю. Он несколько секунд смотрел на расстилающийся перед ним прекрасный и сияющий огнями город, вдохнул полной грудью и шагнул вниз.