— Приветики! Приветики! — восклицает Софи. — Как я рада тебя видеть!

Она даже говорит восклицаниями.

— Я тоже, — выдавливаю из себя я. — Выглядишь отлично. Как ты?

— О, я замечательно, правда, замечательно, очень даже замечательно, — тараторит она, увлекая меня в просторную, облицованную плиткой переднюю. Она изучает меня, слегка наклонив голову набок: — О, да ты ничуть не изменилась!

Ее квартира находится на верхнем этаже, мне становится жарко, но я не могу снять свитер: ожидая, что будет прохладно, я поддела под него старую майку. Когда-то она была черной, но теперь превратилась в серо-зеленую с белыми разводами от дезодоранта. Пот пропитывает ткань, которая врезается мне в подмышки, и скапливается между грудей.

Квартира безупречная, просторные комнаты с высокими потолками и паркетным полом создают ощущение уюта. Гостиную украшает дорогущая хрустальная люстра.

— Какая шикарная квартира, — замечаю я, протягивая ей принесенное вино.

— О да, спасибо. Давай пройдем на кухню.

Вслед за ней я захожу в небольшую, но обставленную дорого и со вкусом кухню. Она сует мое вино в холодильник и наливает нам из другой бутылки.

— Здесь… ты одна здесь живешь?

Возникает пауза.

— Э-э-э… да. — Ее взгляд устремляется к холодильнику, на дверце которого на магнитиках висят фотографии и напоминалки. Ей как будто неловко, и я решаю, что она не хочет признавать, что у нее никого нет. И хотя я нахожусь в таком же положении, какая-то тайная и подлая частичка меня ликует оттого, что в сорок лет она все еще одна.

Мы берем бокалы и возвращаемся в гостиную, где она усаживает меня на плюшевый бордовый диван, а сама пристраивается на другом его конце, поджав под себя ноги. Диван настолько глубокий, что я не могу откинуться на спинку, если хочу поставить ноги на пол, так я и балансирую на краешке, чинно сдвинув вместе колени и перекладывая бокал из одной руки в другую.

Несмотря на ее напускную беззаботность, я вижу, что Софи тоже нервничает, забрасывая меня вопросами: чем я занимаюсь, люблю ли свою работу, где живу, — и не оставляет мне шанса расспросить в свою очередь ее.

— А твои родители, как они? — спрашивает она, исчерпав все другие темы.

— С ними все хорошо. Они так и живут в Манчестере. — Больше добавить особо нечего. Не то чтобы мы рассорились — для этого нужно быть в более близких отношениях. Но просто между нами есть этот барьер, который я создала для всех, кто не знает меня настоящую и не в курсе, что я наделала.

— Ты часто их навещаешь? — продолжает она.

— Да не так чтобы часто. Знаешь, это довольно сложно, учитывая мою работу и прочее.

Ну, не так уж сложно, конечно. До Манчестера всего-то пару часов на поезде от Лондона. По правде говоря, проблема в том, что мне с ними трудно общаться. У нас довольно поверхностные отношения, разговор все время скользит по верхам, не затрагивая важных тем. Меня хватает на несколько часов — время от времени.

— А как твои родители? — спрашиваю я.

— О, они оба скончались. Отец умер, когда мне был двадцать один. А через два года ушла и мама. — Она произносит это таким же бодрым голосом, как и минуту назад, но в нем чувствуется некая уязвимость, которой не было раньше.

— Мне очень жаль это слышать.

— Да, спасибо. — Она ловко переключается с моих соболезнований: — Ита-а-ак, расскажи мне про свою работу. А что, трудно работать на себя?

Я пускаюсь в подробные рассуждения о тех трудностях, которые мне пришлось преодолеть, пока я налаживала свой бизнес по дизайну интерьеров, и расписываю все преимущества этого предприятия, но почти сразу вижу, как ее взгляд скучнеет. Она слегка встрепенулась, лишь когда я упомянула заметку в «Шарн-Бей Джорнал» о полученной мной награде за дизайн, и то потому, что ее тоже упомянули в этом же издании, когда она вела благотворительный марафон.

— А ты сама? — под конец спрашиваю я. — Ты-то чем зарабатываешь на жизнь?

— Я работаю в модной индустрии.

— О, здорово. А что делаешь?

— Да так, то да се, знаешь. Продажи, маркетинг. Разное.

По какой-то причине она не желает вдаваться в подробности, я чувствую это и перестаю ее пытать. Замечаю, что она не интересуется ни моим партнером, ни детьми. В курсе про нас с Сэмом или же просто не хочет, чтобы я задала ей встречные вопросы? Она, судя по всему, нервничает, бесконечные расспросы словно бы помогают ей держать разговор в желаемом русле. Когда ее красноречие наконец иссякает, наступает тишина, и я судорожно ищу новые темы для обсуждения. Софи в нехарактерной для нее нерешительности опустила голову и крутит в руках бокал.

— Я так рада повидаться с тобой, Луиза, — произносит она. — Знаешь, ты всегда была мне по-настоящему дорога. Только с тобой я могла… ну, поговорить, что ли. Ты ведь действительно была неравнодушна ко мне, не то что некоторые.

Я теряю дар речи. Во время учебы наша дружба была похожа на одностороннее движение, — все шло только с моей стороны. Софи была для меня гарантией того, что я не стану Эстер Харкур. Хотя теперь я вижу, как сильно она сама нуждалась в союзнике, который принимал бы ее без критики, со слепым обожанием. В те времена я была озабочена лишь страхом ее потерять и не задавалась вопросом: а для чего ей нужна наша дружба?

Я начинаю отвечать, но она перебивает меня, как будто жалея о сказанном.

— Ита-а-ак… предвкушаешь встречу выпускников? — Она улыбается, ясно давая понять свою осведомленность в том, что я лишь недавно о ней узнала. В этом вся Софи! Беседа резко возвращается в изначальное русло, и я уже думаю: а не привиделось ли мне, что хозяйка на секундочку сняла броню?

— Да, да. Все будет здорово, — отвечаю я. — Жду не дождусь.

— Ты знаешь, что Сэм собирается пойти? Я слышала про вас двоих — какая жалость.

Значит, она в курсе. Интересно, а ей на самом деле жаль? Я так и не поняла, было ли между ними что-то серьезное, когда мы учились в школе, во мне пульсирует мелкая подростковая ревность. Она проникновенно смотрит на меня, опустив ресницы.

— Думаешь, это будет не совсем удобно? — Тревога прямо сочится из нее.

— Да нет, все нормально. Все прошло очень мирно, — говорю как по писаному. Я могла бы назвать это: «Моя жизнь, какой я хочу, чтобы она была». Но, услышав имя Сэма из уст Софи, я вся холодею внутри, прошлое тяжелым грузом накрывает меня. — Как ты узнала?

— Ой, ты же знаешь, как быстро разлетаются такие новости, — отмахивается она. — Я до сих пор общаюсь с нашей старой компанией — с Мэттом, Клэр. Слухи ходят. Мне кажется, что это Мэтт сообщил — он ведь был на вашей свадьбе?

Он пришел один, неловко жался в своем деловом костюме, не встречая ни одного знакомого лица. Я помню, как Полли, пообщавшись с ним, потом сказала, что он довольно милый. Кажется, он ей понравился. Но, разумеется, это было еще до ее замужества.

Любопытно, что именно Мэтт рассказал Софи про нас с Сэмом. Никому не известны интимные подробности наших отношений. Никто не знает о том, как мы проводили целые выходные в постели, полностью поглощенные друг другом, отказываясь от встреч со знакомыми. Мы были всем друг для друга.

— У вас ведь есть ребенок?

— Да, — отвечаю я, стиснув зубы. — Хотя он уже не маленький, ему четыре года. — Мне вдруг так остро захотелось оказаться дома, заглянуть через приоткрытую дверь в комнату к Генри, проверить, как он там спит, войти и поцеловать его, вдохнуть его сонный запах.

— Мило.

Ее это совсем не заинтересовало, да и у меня не было желания обсуждать с ней моего сына.

— А как поживает Тим? Тим Вестон? — спрашиваю я таким тоном, будто только что о нем вспомнила. — Ты видишься с ним?

Софи бросает на меня испытующий взгляд:

— Нет, я не видела его много лет. А почему ты спрашиваешь?

— Я обратила внимание, что он тоже был в списке приглашенных на «Фейсбуке», и, кроме того, он же дружил с братом Мэтта, вот я и подумала… — Я умолкаю. Если считать это вступлением к предмету моего разговора, то провал был блестящим.